Полет над разлукой
Шрифт:
Ей не хотелось переменить положение – так приятна была эта медленная, глубокая истома, которую можно было длить сколь угодно долго. Наконец Аля почувствовала, что больше не может останавливать, придерживать себя, ожидая еще большего наслаждения. Дрожь во всем ее теле нарастала, становилась неодолимой, должна была разрешиться, завершиться…
Она вскрикнула, забилась под ним, и, наверное, он почувствовал, что продлевать удовольствие больше не надо. У Али потемнело в глазах, в голове зашумело, поэтому она не видела, не чувствовала, что происходило
– Я не обидела тебя?
Это было первое, что Аля спросила, когда тьма в ее глазах рассеялась.
Они с Ромой еще даже не отодвинулись друг от друга, не легли рядом – так и замерли, как оставила их страстная горячка. Аля сама не понимала, почему ей показалось, будто она обидела его, но это было первое ее чувство после того, как она пришла в себя.
– Не-ет, Алечка, что ты! – ответил он, все еще не двигаясь, но по-прежнему приподнявшись на локтях, чтобы не придавливать ее тяжестью своего тела. – С чего это ты взяла?
– Ничего, ничего… – проговорила она, осторожно пытаясь освободиться от него. – Мне хорошо с тобой было.
– А уж мне-то! – сказал Рома.
Он хотел еще остаться в прежнем положении, но, почувствовав ее сопротивление, послушно отпустил ее, лег рядом. Потом попытался обнять, но Аля погладила его по руке и отстранилась, опираясь на локоть.
– Ты что на меня так смотришь? – смущенно спросил Рома, натягивая на себя одеяло.
Его округлые плечи покрылись каплями пота, он вытер их Алиным лазурным полотенцем.
– Ничего, ничего, – повторила Аля, поспешно отводя взгляд. – Да я ведь тебя еще и рассмотреть толком не успела! – тут же засмеялась она, с удовольствием прерывая неловкость своего молчания и испытующего взгляда. – Ну, ты и не удивился, наверное. Актриса все-таки, они все такие, да?
– У меня актрис никогда не было, – вполне серьезно ответил на ее шутку Рома.
Он был трогателен в своей серьезности, и обижать его не хотелось. Да и не за что было его обижать, совсем наоборот.
– У тебя лицо порозовело, – заметил он, вглядываясь в Алино лицо. – А то белое было, аж страшно.
– Ты, положим, не очень-то испугался. – Аля снова не удержалась от подколки. – Спасибо, Ромочка, ты меня и правда в чувство привел, – тут же добавила она.
– Выпить хочешь? – предложил он. – У меня бар хороший – что хочешь!
– Не-ет, вот уж это нет, – даже вздрогнула Аля. – Брр, подумать противно о выпивке! И зачем я только пила сегодня?
– Почему же? – покачал он головой. – Если б не выпила, так и не пошла бы ко мне…
Ей неловко стало от того, что он это понимает. Но что теперь можно было сделать? Оправдываться, признаваться в любви? Едва ли он не заметил бы ее неискренности…
– Тогда кофе сварю, хочешь? – опять предложил он. – Тебе какой – турецкий или в кофеварке?
– Хочу! – встрепенулась Аля. – Любой, какой быстрее, хоть
– Нет-нет, лежи. – Рома слегка придавил ее плечо к подушке. – Я хорошо кофе варю, зачем ты будешь?
Поднявшись, он быстро завернулся до пояса в полотенце и вышел из комнаты. Тут только Аля сообразила, что он даже не поцеловал ее после того, как все кончилось, но не обиделась на него.
«Это я на него страху нагнала», – догадалась она и улыбнулась своей догадке.
Рома вернулся почти сразу – гораздо скорее, чем мог бы свариться кофе в джезве. Но аромат по комнате распространился настоящий, явно исходящий не от гранулята.
В руке он держал какой-то странный стеклянный кофейник, над крышкой которого торчала длинная спица.
– Что это? – удивилась Аля.
– А это кофеварка такая, или как там ее называют, – швейцарская, – радостно улыбаясь, объяснил он. – Вот сюда насыпаешь, только молоть надо не очень мелко, а еще лучше из упаковки вакуумной брать, кипятком заливаешь, потом крышкой накрываешь и пару минут ждешь, пока заварится. И все дела! Потом на эту штуку нажимаешь, а к ней такой пресс приделан, он всю гущу вниз придавливает. – Заметив интерес в Алиных глазах, он добавил: – Вроде получается быстро, как растворимый, а кофе-то настоящий, с запахом!
Он поставил кофейник на пол у дивана и вышел из комнаты со словами:
– Сейчас чашку принесу.
Принес он только одну чашку на небольшом блюдце – серебряную, граненую, очень изящную.
– А ты разве не будешь? – спросила Аля, глядя, как он надавливает на пресс кофейника, наливает кофе.
– А я кофе вообще не очень, – покачал он головой. – Водки выпью, можно?
– Ну конечно, – улыбнулась Аля. – Ты же, кажется, и не пил всю ночь? Или менту взятку дал?
– Не пил. Ну, пива только бутылку, так его прибор не берет.
Края серебряной чашки были сделаны словно специально по форме губ, и пить из нее было приятно. Заметив, что Аля с интересом разглядывает ее, Рома объяснил:
– Это «Цептер», знаешь фирму такую? Они еще кастрюли продают, в которых все как-то там по науке готовится. Прямо у нас в супермаркете дистрибьютерша сидит, можно по каталогу заказать. Нравится?
– Нравится, – кивнула Аля, незаметно улыбнувшись его хозяйственности, которую она отметила еще в самом начале их знакомства.
Наверное, бар был в другой комнате; Рома вышел снова.
Аля пила кофе и оглядывала комнату – теперь она поняла, что это не гостиная, а спальня, только довольно большая. Собственно, оглядеть ее было так же нетрудно, как ее хозяина: облик становился понятен сразу.
Нельзя сказать, что мебель или другие вещи были нехороши или безвкусны. Но судить по ним об их владельце было невозможно, потому что изящество этих вещей обеспечивалось их ценой, а не вкусом хозяина. Они просто не могли быть плохими, потому что их цена переходила за тот предел, за которым красота уже оплачена дизайнеру.