Полет над разлукой
Шрифт:
Все это время Аля слушала его, боясь вздохнуть. Он говорил спокойным голосом, но она чувствовала, каким усилием дается ему спокойствие.
«Боже мой! – лихорадочно думала она. – А я-то удивлялась, не понимала… В нем это как заноза сидело, он все время об этом помнил!»
– Я все время об этом помнил, – произнес Андрей, и Аля вздрогнула от неожиданности. – Все время думал, когда тебя встретил: вот, все повторяется, снова я лезу в жизнь женщины, которой не это нужно. Я, наверное, так глупо себя с тобой вел… Ты обед готовишь, а у меня сердце екает. Сейчас, думаю, скажет: на что я время трачу, какого черта!.. После спектакля тебя встречаю
– Андрей, я не потому! – горячо воскликнула она. – Я совсем не потому это сказала! – Аля замялась, не зная, как сказать ему обо всем. – Ну, на меня затмение какое-то нашло, я тебе потом объясню, Андрюша, не спрашивай меня сейчас, ладно?
– Да я и сам все понимаю, – опустив голову, сказал он. – Думаешь, я сам верил в то, что тебе говорил? В гости друг к другу будем ездить… Я тут, пока тебя ждал, не то что дни, часы считал. – Голос его дрогнул. – А потом, когда позвонил… День в себя приходил, не знал, что делать. И так меня потом мучил этот день: надо было сразу лететь… Первый рейс утром только, да и то через Париж, а в голове одно вертится: вечером только в Москве буду, следующим вечером, как до вечера доживу? Не мог в аэропорту ждать, взял билет на завтра и вернулся. Ну, это и хорошо оказалось, – улыбнувшись, добавил он.
Аля молчала, не зная, что сказать. Она видела, что Андрей улыбкой сдержал порыв, от которого на мгновение дрогнул его голос.
Мощная, несгибаемая воля чувствовалась в этом легком человеке, и она готова была во всем подчиниться его воле.
– Пойдем, Андрюша? – сказала Аля. – Погуляем еще немного?
– Не тяжело тебе здесь? – спросил Андрей, когда они вышли из-под белого ресторанного зонтика на горячий бульвар и пошли к центру, стараясь держаться в тени платанов. – Жарко в городе… Я думал, когда ты приедешь, можно в Ситжес перебраться на лето. Это близко, километров тридцать. Роскошное такое местечко, – улыбнулся он. – Каталонский Сен-Тропез. Подарю тебе бриллианты большие-пребольшие от Ван Клифа и Арпеля, снимем виллу, будем кататься на красной-прекрасной машине и в синем-пресинем море купаться. И все ты забудешь… Не обижайся, Алечка. – Он легонько сжал ее руку. – Это я шучу.
– Почему же? – Аля засмеялась, чувствуя, что сейчас заплачет; ему она не давала этого заметить. – Бриллианты – дело блестящее, и машину красную я никогда в жизни не водила. Поедем в твой Сен-Тропез, раз тебе нравится!
– Да мне-то и у себя под крышей нравится, – улыбнулся он. – Вот тебе…
– А мне… – начала было она.
– Не говори! – вдруг глухо проговорил Андрей. – Не говори, Аля, я знаю, что ты скажешь… Хочешь, я тебе одну улочку покажу, совсем рядом, вот сейчас свернем? – Это он произнес уже совсем другим голосом. – Как фильм феллиниевский, хоть и не Италия.
Они свернули с Рамблас на какую-то улицу – и Але показалось, что они попали в другой город. Она уже успела привыкнуть к тому, что Барселона – это праздник, а тут…
Маленькие домики лепились друг к другу как белые соты, белье висело
Рядом с парнем стояла девочка лет двенадцати и внимательно наблюдала за тем, как он затягивается травкой – не забывая, впрочем, стрелять ярко подведенными глазками в сторону праздношатающихся туристов, какими выглядели здесь Аля с Андреем.
Не то чтобы Алю как-то особенно потрясали контрасты: в Москве, пожалуй, контрастов было сейчас не меньше. Но едва эта мысль мелькнула в ее сознании, как все связанное с Москвой встало перед глазами так ясно, словно проступило на выбеленной стене дома, прямо за спиной у курильщика…
Она действительно оказалась в тупике. Здесь, в Барселоне, Аля совершенно ясно поняла, что Андрей все это не бросит. А там, в Москве, она чувствовала, что жить без него не может и лучше умрет, чем избавится от его ребенка. Значит, оставалось только забыть о театре, вне которого она себя не представляла.
Тени девочки и курильщика мелькали на белой стене так же, как мелькали по стенам темного театрального зала тени от лампы на режиссерском столике…
– Пойдем, Андрей, – сказала Аля, судорожно сглатывая подступивший к горлу ком. – Ну, курит травку, что тут интересного? И правда жарко, я уже мокрая вся, не до Феллини.
Аля проснулась ночью от мучительного, острого приступа тошноты.
До сих пор она не чувствовала ничего подобного. Наверное, волнения последних дней были так сильны, что перебили и тошноту, и головокружение. А теперь, лежа рядом с Андреем на свежей, прохладной постели, чувствуя его тихое дыхание, она расслабилась и тут же ощутила все это опять.
Тошнота подступила так мгновенно, что Аля испугалась, что не добежит до туалета.
До туалета, совмещенного с ванной, она, правда, добежала, зажимая рот рукой, но уж здесь ей стало так плохо, как не было никогда в жизни. Ее не то что выворачивало наизнанку – ей казалось, что все внутренности выходят у нее горлом.
Рядом с большой, почти как бассейн, ванной стояла смешная авангардистская фигурка: существо с эффектными дамскими ножками ярко-красного цвета и с желтой, как подсолнух, головой. Попка этого жизнерадостного создания была соблазнительно отставлена назад, голова вместо прически была увенчана водопроводным краном, а на протянутой руке висели полотенца.
Вся дрожа от слабости, с прыгающими в глазах пятнами, Аля умылась и присела на постамент рядом с туфельками этой смешной Мойдодырши.
«Этого только не хватало, – с тоской подумала она. – Приехала, называется! Устрою ему веселенькую жизнь вместо отдыха…»
Тошнота все не проходила, спазмами схватывала пустой желудок, и Аля боялась вернуться в комнату – сидела, обхватив колени руками. Оттого, что все это происходило ночью, от мыслей, которые она так старательно гнала, обыкновенное недомогание разрослось в ее сознании, приобрело черты безысходности.
И слезы полились сами собою – просто от слабости.
– Аля, что случилось? – услышала она.
Андрей вошел в ванную как всегда незаметно: Але ведь было не до того, чтобы закрыть дверь. Как назло, он появился как раз в тот момент, когда слезы дождем текли по ее щекам.