Полет сокола (В поисках древних кладов) (Другой перевод)
Шрифт:
— Ян Черут, — окликнул Зуга сержанта, который возился с завтраком у костра. — Убери-ка этот мусор!
Он указал на густую поросль у стены, и готтентот послушно побрел за топором. Подумав, Зуга пришел к выводу, что оставить эти зарубки на стеблях лиан мог лишь один человек. Фуллер Баллантайн снова указывал ему дорогу, но на этот раз Зуга не испытал досады: идти по отцовским следам было не внове, да и волнение на пороге новых открытий притупляло боль.
— Живее! — крикнул он сержанту.
— Стена стоит тут тысячу лет, едва ли она рухнет прямо сейчас, — язвительно буркнул готтентот и, поплевав на ладони, взмахнул топором.
С утра Ян Черут выглядел повеселее. Он благополучно провел ночь в зловещем месте, не узрев ни одного демона, к тому же майор, пока не мог уснуть, долго рассказывал ему о несметных сокровищах, которые ждут за стеной. Подавленная на время алчность снова расцвела в душе готтентота пышным цветом, он уже видел, как с карманами, набитыми золотом, сидит в своей любимой кейптаунской таверне в окружении дюжины желтых, как масло, готтентотских красавиц. Прижимаясь к удачливому сержанту, они, затаив дыхание, слушают его рассказ, а бармен ломает сургучную печать на очередной бутылке капского бренди. Теперь энтузиазм бравого вояки не уступал рвению майора.
Зуга пригнулся и всмотрелся в проход, прорубленный в густом кустарнике, где еще попадались следы топора Фуллера Баллантайна. Впереди различались округлые очертания портала и гранитные ступеньки, ведущие к узкой двери.
За долгие столетия тысячи босых ног истерли и отполировали ступени, но сами ворота были завалены камнями и щебнем. Небрежная и торопливая работа резко отличалась от аккуратной кладки основной стены — возможно, обитатели крепости спешили, ожидая нападения врага. Кто-то, скорее всего Фуллер Баллантайн, разобрал завал настолько, чтобы можно было пройти. Спотыкаясь о щебень, Зуга протиснулся в щель — проход резко поворачивал влево, переходя в узкий, густо заросший коридор между стенами под открытым небом.
Снова разочарование! Чтобы попасть в заброшенный город с его чудесами и сокровищами, требовались долгие часы тяжелого труда. С тех пор как этой дорогой прошел старший Баллантайн, прошло по крайней мере года четыре, и проход исчез, словно его и не было. Кое-где каменная кладка обрушилась, и в таких местах Зуга пробирался осторожно. После пещеры Умлимо страх перед змеями не оставлял его. Узкий длинный проход, очевидно, служивший дополнительным средством защиты, следовал за изгибом главной стены, а затем выводил на широкую площадку, так же густо заросшую колючим кустарником. Впереди возвышалась цилиндрическая башня, сложенная из гранитных блоков в пятнах лишайника. Огромное сооружение, казалось, достает до самых облаков.
Нетерпеливо прорубая дорогу сквозь кусты и ползучие растения, майор пробирался через площадку. На полпути он заметил другую башню, как две капли воды похожую на первую, которая поначалу заслоняла ее. Сердце отчаянно заколотилось, и вовсе не от тяжелой работы с топором. Безусловно, башни — это центр странного древнего города, именно в них и хранится ключ к тайне!
Замечтавшись, Зуга споткнулся и упал на колени, порвав брюки и сильно ободрав ногу. От неожиданности он выронил топор, выругался и попытался нащупать его среди переплетения корней и веток, невольно обратив внимание на камень, о который споткнулся. Это не был гранит, послуживший материалом для стены и башен. Не вставая с колен, майор топором расчистил кустарник и похолодел: камень оказался статуей!
Ян Черут, шедший следом, опустился на колени и принялся голыми руками вырывать растения. Статуя была невелика, весом вряд ли больше сотни фунтов. Вырезанная из шелковистого стеатита — зеленоватого мыльного камня, — она стояла на постаменте, украшенном нехитрым узором из треугольников, похожем на ряд акульих зубов.
Голова изваяния была отбита, словно кувалдой, хотя, вероятнее всего, молотком послужил булыжник. Туловище осталось в целости — оно принадлежало хищной птице со сложенными крыльями, готовой взлететь.
Зуга засунул руку за пазуху и достал талисман из слоновой кости на кожаном шнурке, который снял с тела вождя машона, убитого в ущелье на слоновой дороге. Положив вещицу на ладонь, он внимательно сравнил ее со статуей. Готтентот восхищенно пробормотал:
— Та же самая птица!
— Да, — тихо согласился Зуга, снова опуская талисман за пазуху — Но что она обозначает?
— Вещь старая, — равнодушно пожал плечами Черут. — Мы никогда не узнаем.
Он хотел было подняться на ноги, но тут заметил что-то еще и быстро наклонился: рука клюнула разрытую землю возле статуи, как голодная курица. Готтентот двумя пальцами поднял находку и поднес к глазам, чтобы получше рассмотреть в косых лучах утреннего солнца.
Круглая металлическая бусина с отверстием — крохотная, чуть больше спичечной головки, и слегка неправильной формы — была сработана в примитивных условиях, однако красно-желтый цвет ее не потускнел за многие века, а на поверхности не было ни пятнышка ржавчины. Кроме того, таким особенным блеском мог обладать только один металл.
Зуга с благоговением протянул руку. Бусина была тяжелая и теплая, как живое существо.
— Золото! — тихо произнес майор.
Сержант восторженно хихикнул, как юная невеста при первом поцелуе.
— Золото, — согласился он. — Доброе желтое золото.
* * *
Времени оставалось мало. Работая, Зуга то и дело поднимал голову и вглядывался в небо. Облака темнели и громоздились все выше, жара стала удушающей, ветер бормотал, как недовольная толпа, готовая взбунтоваться. Пот заливал лицо и шею, стекая на грудь и на живот.
По ночам судороги рывком поднимали майора из тяжелого сна, и Баллантайн прислушивался к дальним громовым раскатам, напоминавшим рев неведомого чудовища.
На заре он вытряхивал людей из одеял и гнал на работу, с трудом подавляя лихорадку нетерпения. Когда оруженосец Мэтью отказался вставать после короткого отдыха, разрешенного майором в самые жаркие полуденные часы, Зуга вздернул его стоймя и нанес один короткий, хорошо рассчитанный удар. Туземец опрокинулся навзничь в вырытую им самим яму, заливая грунт кровью, струившейся с рассеченного подбородка. С трудом выбравшись, Мэтью молча подобрал грубое сито, которым просеивал землю из раскопа, и принялся трудиться над кучей рыхлой земли и гравия.