Полет сокола (В поисках древних кладов) (Другой перевод)
Шрифт:
Типпу шагнул вперед, громадный и безволосый, как чудовищная жаба, и встал за плечом хозяина.
С видимым усилием сдерживая гнев, английский капитан отвесил поклон.
— Даст Бог, еще увидимся, сэр. — Он повернулся к Робин и коротко отдал честь. — Желаю приятного путешествия, мадам.
— Капитан Кодрингтон, вы ошибаетесь! — воскликнула она почти с мольбой.
Он задержал на ней взгляд, прямой и тревожащий душу — такие глаза бывают у пророков или фанатиков — и размашистой мальчишеской походкой направился к трапу.
Типпу скинул рубаху с высоким воротом и натерся маслом до пояса, пока темная кожа не заблестела металлическим блеском, словно у экзотической рептилии. Он стоял босиком, с легкостью держа равновесие на качающейся палубе «Гурона», спокойно опустив толстые ручищи. В ногах свернулся кольцами длинный кнут.
На прикрепленной к борту решетке висел распятый матрос, тот самый, что проворонил африканский берег. Бедняга напоминал морскую звезду, застывшую на скале во время отлива. Неуклюже вывернув шею, с побелевшим от ужаса лицом он смотрел на своего палача.
— Вам позволено не присутствовать, доктор Баллантайн, — заметил Мунго.
Робин с вызовом взглянула на капитана.
— Считаю своим долгом присутствовать на этой варварской…
— Что ж, как угодно, — кивком оборвал ее Сент-Джон и отвернулся. — Двадцать, мистер Типпу.
— Есть двадцать, капитан.
С бесстрастным выражением на лице великан шагнул к осужденному, зацепил согнутым пальцем ворот рубашки и одним движением разорвал ее до пояса. Спина матроса, белая, как нутряное сало, была усеяна багровыми нарывами — обычное следствие мокрой просоленной одежды и плохого питания.
Типпу отступил назад и щелчком вытянул кнут во всю длину вдоль дубового настила палубы.
— Внимание! — провозгласил Мунго Сент-Джон. — Этот человек обвиняется в халатности, которая поставила под угрозу безопасность корабля.
Матросы, не осмеливаясь поднять взгляд, переступали с ноги на ногу.
— Приговор — двадцать плетей! — продолжал капитан. Человек на решетке отвернулся, втянул голову в плечи и зажмурился. — Начинайте, мистер Типпу.
Помощник прищурился, оглядывая белую спину с отчетливо выступающими позвонками, и отступил, высоко взметнув мощную мускулистую руку. Кнут взвился в воздух со свистом, как рассерженная кобра. Типпу шагнул вперед, вкладывая в удар всю силу могучих плеч.
Осужденный вскрикнул, содрогаясь всем телом. Грубые пеньковые узлы ободрали запястья. Белая кожа лопнула, поперек спины прошла тонкая ярко-алая полоса. Один из воспаленных багровых нарывов между лопатками прорвался, извергнув струйку темно-желтой жидкости, которая поползла по спине.
— Один! — объявил Мунго Сент-Джон.
Человек на решетке тихонько всхлипывал.
Типпу снова отступил, встряхнул, расправляя, кнут, прищурился, глядя на кровавую полосу на дрожавшем от боли теле, и с рычанием качнулся вперед для следующего удара.
— Два!
У Робин к горлу подступил комок. Подавив тошноту, она заставила себя смотреть. Он не должен заметить ее слабость.
На десятом ударе тело на решетке внезапно обвисло, голова свесилась набок, кулаки медленно разжались, открыв взгляду кровавые полумесяцы там, где ногти впивались в ладони. Вплоть до окончания размеренного ритуала осужденный не выказывал признаков жизни.
После двадцатого удара Робин стрелой метнулась вниз на палубу, нащупывая пульс несчастного, которого снимали с решетки.
— Слава Богу! — прошептала она, ощутив под пальцами слабое биение, и повернулась к матросам, опускавшим искалеченное тело на палубу. Мунго Сент-Джон добился своего: сквозь искромсанные спинные мышцы проступали белые, словно фарфоровые, позвонки.
Перевязочный материал Робин уже приготовила. Пока матросы перекладывали своего товарища на дубовую доску и несли в носовой кубрик, она успела прикрыть хлопковой ватой его изувеченную спину.
В тесном переполненном помещении клубился дым дешевого трубочного табака, стояла вонь от трюмной воды, сырой одежды, отбросов и немытых человеческих тел. Раненого положили на общий стол, и Робин принялась помогать ему, насколько могла, в неверном свете масляной лампы, подвешенной к потолку. Она соединила порванные лоскуты плоти, наложила швы из конского волоса и обработала раны слабым раствором фенола, новейшим средством от гангрены, которое с успехом ввел во врачебную практику Джозеф Листер.
Матрос пришел в себя и тут же взвыл от боли. Робин дала ему пять капель опийной настойки и пообещала наведаться на следующий день, повязку сменить. Она сложила инструменты в черный докторский саквояж, который тут же подхватил коренастый боцман с обезображенным оспой лицом. Робин благодарно кивнула, на что он смущенно пробормотал:
— Весьма признательны, миссус.
Они далеко не сразу привыкли принимать ее помощь. Началось все с обычного вскрытия нарывов и доз каломели от поноса и дизентерии, но позже, когда Робин вылечила десяток больных, в том числе с переломом плеча, разорванной барабанной перепонкой и венерическим шанкром, она стала всеобщей любимицей, и врачебный обход прочно вошел в общий распорядок жизни на борту.
Боцман поднимался следом по трапу с саквояжем в руке. На полпути Робин остановилась и положила руку ему на плечо.
— Натаниэль, — торопливо шепнула она, — можно как-нибудь попасть в трюм в обход палубных люков?
Боцман испуганно взглянул на нее. Робин настойчиво встряхнула его руку.
— Так можно или нет?
— Да, мэм, — промямлил он.
— Как, откуда?
— Через лазарет под офицерской кают-компанией, там люк в передней переборке.
— Он запирается?
— Да, мэм… капитан Сент-Джон держит ключ на поясе.
— Никому не говори, что я спрашивала, — предупредила она и поспешила на верхнюю палубу.
Пристроившись у грот-мачты, Типпу отмывал кнут — морская вода в ведре окрасилась в бледно-розовый цвет. Он сидел на корточках, развернув мощные бедра, и набедренная повязка туго обтягивала пах. Выжимая воду из промокшей кожи толстыми пальцами, великан с ухмылкой взглянул на Робин снизу вверх, повернув ей вслед круглую бритую голову на бычьей шее.