Полет сокола
Шрифт:
Я испытывал те же ощущения, какие испытал бы призрак умершего, вернувшийся в родные места. Безучастные ко всему здания были погружены в сон. Неожиданно на кампаниле рядом с собором ударил колокол. Его низкое звучание в иных тональностях подхватили колокола других церквей. Сан Чиприано, Сан Микеле, Сан Мартино, Санта Агата… я все их знал, все различал по тону. Последней звучала тонкая высокая нота Сан Донато с холма над герцогским дворцом. Именно в эту минуту, преклоня колени вместе с Мартой, я начинал читать свои детские молитвы. Я закрыл окно и ставни и спустился в столовую.
Глава 4
Герр Туртман и его жена уже ели. Они не сделали мне знака присоединиться к ним, и я, в душе поблагодарив их за это, сел за столик около ширмы, скрывавшей вход на кухню. Горничная, менее взволнованная,
За столом в центре комнаты, по давнему обычаю накрытым на двенадцать персон, Альдо праздновал свое пятнадцатилетие. Красивый, как юный бог, он поднял бокал за наших родителей и поблагодарил их за честь, которую они ему оказали. Сидящие за столом гости аплодировали ему, а я, его родной брат, смотрел на него во все глаза. Мой отец, которому было суждено умереть от воспаления легких в лагере у союзников, предложил тост за своего первенца.
Моя мать, ослепительная в своем зеленом платье, послала мужу и сыну воздушный поцелуй. Комендант еще не маячил на ее горизонте.
В тот момент, когда я выливал из графина остатки вина, словно в ответ на мои мысли, из-за ширмы, прихрамывая, вышел седой старик с иллюстрированными журналами в руках и направился к столику Туртманов. Он показал им редакционную статью о Руффано и свою собственную фотографию – фотографию владельца отеля синьора Лонги. Оставив приложение к журналу Туртманам, он, прихрамывая, вернулся в мой угол.
– Добрый вечер, синьор, – сказал он. – Надеюсь, вы всем довольны?
У него тряслась левая рука, и, стараясь скрыть это, он держал ее за спиной.. Энергичного, ясноглазого синьора Лонги больше не существовало. Я поблагодарил его за беспокойство, он поклонился и исчез за ширмой. По глазам старика было видно, что он не узнал меня. Иного я и ожидать не мог. Почему кто-то должен связывать заурядного групповода сегодняшнего дня с младшим сыном синьора Донато тех давних лет – с Беато, которого взрослые любили трепать по голове? Все мы забыты. Все ушли в небытие…
Обед закончен, Туртманы препровождены в их комнату. Я взял пальто, открыл парадную дверь "Отеля деи Дучи" и вышел на площадь. Белая, неподвижная тишина поглотила меня. На снегу были видны отпечатки ног; чьи-то следы, сперва четкие, твердые, вскоре замело, и они пропали. Под мое легкое пальто задувал колючий ветер. Последняя схватка весны с зимой меня, как и всякого туриста, застигла врасплох.
Я посмотрел направо, налево: за двадцать с лишним лет я забыл, как делится главная улица по двум сторонам площади. Казалось, ее части расходятся перпендикулярно от общей вершины. Я решил пойти налево, мимо громады Сан Чиприано, смутно вырисовывавшейся за пеленой снега, и сразу понял, что ошибся; широкая дорога круто поднималась к вершине северо-западного холма, где стоит статуя герцога Карло, младшего брата безумного Клаудио. Божественного Карло, который правил здесь сорок лет. Он пользовался всеобщей любовью и уважением, перестроил дворец и город, сделал Руффано знаменитым.
Я вернулся на площадь и пошел по узкой, извилистой улице к тому месту, где она вливается в пьяцца Маджоре, на которой во всем своем великолепии высился герцогский дворец моего детства, моих грез – с красными, посеребренными падающим снегом стенами.
Глупо, но на глазах у меня появились слезы – групповод, словно обычный турист, растрогался при виде почтовой открытки, – и, будто во сне, я сделал несколько шагов вперед и дотронулся до знакомой стены. Здесь – дверь в четырехугольный двор, которой пользовался наш отец, главный хранитель, и мы, Альдо и я, но не многочисленные туристы. Там – лестница, по которой я любил прыгать, а там дальше – фасад собора, перестроенный в восемнадцатом веке. С губ бронзовых херувимов, окаймлявших фонтан на площади, искрящимся хрусталем свисали сосульки. Я часто пил из этого фонтана, воодушевленный рассказом Альдо про то, что в его прозрачной воде заключена высшая чистота и многие тайны; но если тайны и были, я их так и не узнал. Я поднял голову и в высоте прямо над входной дверью увидел герб герцогов Мальбранче – парящего бронзового сокола с распластанными крыльями и головой, покрытой шапкой снега. Я отошел от дворца, поднялся вверх по холму мимо университета и свернул налево по виа деи Соньи (улице Грез). Вокруг ни движения, ни шороха, хоть бы кот прошмыгнул. На снегу были видны только мои следы, и когда я подошел к высокой стене, окружавшей дом моего отца с единственным деревом в маленьком дворике, резкий порыв холодного ветра взметнул передо мной струйки похожего на белый пух снега.
И вновь меня охватило странное чувство, будто я – призрак, возвратившийся в родные места. Нет, даже не призрак, а бесплотный дух далекого прошлого, и там, в погруженном во тьму доме, спят Альдо и я сам. У нас с Альдо была общая комната, пока ему не отвели собственную. Ни полоски света не пробивалось из-за плотно закрытых ставней. Интересно, подумал я, кто здесь теперь живет, если дом вообще обитаем. Как бы то ни было, но дом и стена сада, такая высокая в моих детских воспоминаниях, показались мне заброшенными и обветшалыми.
Осторожно, словно вороватый кот, я отошел от дома, миновал церковь Сан Мартино и, чтобы немного сократить путь, спустился по лестнице и оказался на пьяцца делла Вита. Насколько помню, мне не встретилось ни души.
Я вошел в отель, поднялся в свою комнату, разделся и лег в постель.
Сотни образов мелькали у меня в голове; они скрещивались, переплетались, как дороги, вливающиеся в автостраду. Иные я помнил, иные проносились смутным видением. Прошлое смешивалось с настоящим, лицо отца сливалось с лицом Альдо, даже разные военные мундиры смешались в один. Форма с крылышками военного летчика, которая так красила Альдо в его девятнадцать лет, превратилась в форму любовников моей матери – немецкого коменданта и американского бригадного генерала, с которым мы прожили два года во Франкфурте. Даже такой случайный знакомец, как лакей из "Сплендидо", которого я мельком видел раз десять и о котором никогда не думал, принял облик управляющего одного из туринских банков, за которого моя мать, в конце концов, вышла замуж – моего отчима Энрико Фаббио, давшего мне имя и образование. Слишком много лиц, слишком много случайных встреч, слишком много номеров отелей, меблированных комнат; и ничего, что я мог бы назвать домом, где обрел бы покой и уют. Жизнь – непрерывное путешествие без начала и конца, полет без цели…
Разбудил меня резкий звонок в коридоре. Я включил свет и увидел, что уже десять часов утра. Я распахнул окно. Снегопад прекратился, и сияло солнце. Внизу на пьяцца делла Вита люди торопились по делам. Магазины открылись, и служители разметали снег перед входом. Давно мною забытая, привычная утренняя жизнь Руффано вступила в свои права. До меня донесся острый, чистый запах площади, запах, который я хорошо помнил. Какая-то женщина вытряхивала из окна коврик. Подо мной о чем-то спорили несколько мужчин. Собака, задрав хвост, погналась за кошкой и едва не угодила под машину. Транспорта стало больше, чем в прежние времена, или просто во время войны разъезжали только военные машины? Я не помнил, чтобы во времена моего детства где-то поблизости стоял уличный регулировщик, теперь же один из них протянутой рукой указывал машинам путь через площадь к виа Россини и герцогскому дворцу. Повсюду было много молодежи, юноши и девушки пешком и на велосипедах двигались в южную сторону и дальше вверх по холму. И меня вдруг осенило: ведь небольшой в дни моего детства университет, наверное, значительно разросся, и герцогский дворец, былая гордость Руффано, уже не царит над городом.
Я отошел от окна, оделся и, не желая беспокоить застенчивую горничную, спустился выпить кофе в столовую. Синьор Лонги сам принес мне поднос и дрожащими руками поставил кофе на столик.
– Прошу прощения, синьор, – сказал старик. – У нас не хватает прислуги, да и на кухне идет ремонт перед новым сезоном.
Проснувшись, я уже обратил внимание на шум, стук молотков, крики рабочих, на запах краски и извести.
– Вы давно держите этот отель? – спросил я его.
– О, да, – ответил он со своей всегдашней готовностью поговорить, которую я так хорошо помнил с детства. – Больше тридцати лет с перерывом на время оккупации. Тогда военные устроили здесь свой штаб. Мы с женой уехали в Анкону. В "Отеле деи Дучи" останавливались многие известные люди, писатели, политики. Могу вам показать…