Полет Стрижа
Шрифт:
— Знаю, видел, — нарушил молчание Стриж. — Ну, допустим, я соглашусь, и что?
Семенов открыл дипломат, осторожно достал два цилиндра с привычной петлей гранатной чеки.
— Это зажигалки. Страшная штука, ближе, чем на тридцать метров, бросать не советую, сгоришь.
Температура огромная, горит все: металл, камень.
Затем он вытащил длинноствольный черный пистолет не лишенной изящности формы, с черным же набалдашником глушителя.
— Эта пушка совсем новая, вот две обоймы про запас. — И еще в руках его появилась небольшая
— Выход только на меня, позывной «Первый».
— Ну а я какой, "Шестой"? — нехорошо усмехнулся Стриж.
Семенова вдруг бросило в жар. У него действительно было всего четыре абонента, и он хотел дать Стрижу порядковый номер. Выругавшись про себя, он улыбнулся и сказал:
— Конечно нет. Ты будешь «Зеро». Годится?
— Богато живете, господа. А где мне расписываться за все эти штучки? — Он по-прежнему не притронулся ни к чему из разложенного перед ним товара.
Семенов вздохнул и добрым словом помянул про себя Жилина.
— Все это моя самодеятельность. Если кто из начальства о нашем сотрудничестве узнает, мне будет… — он употребил очень крепкое словечко, впервые за весь разговор, и снова вытащил сигарету.
Стриж не торопясь начал рассовывать по карманам семеновские подарки. Комитетчик с облегчением перевел дух и уже миролюбиво заметил:
— Богатые, говоришь? Считай, оборудование я по знакомству достал, как в народе говорят, приватизировал.
Хорошо, у нас везде разгильдяйство, что-нибудь да «скоммуниздишь». А то бы сидел я сейчас с голой задницей, пел песни.
— Ладно, старлей. Попробую тебе поверить. Я пошел. — Стриж хотел было выйти, когда Семенов вспомнил еще об одном.
— Стой, чуть не забыл! — Он снова вытащил фотографии икорного цеха, выбрал одну, показал Стрижу.
— Вот это пульт противопожарной охраны. Здание делали финны, не как наши, все на совесть. Тут у них новейшая система пожаротушения, используют инертный газ. Так что для большей гарантии надо щит отключить. Запомнил где? И осторожнее с охраной. На молокозаводе, да и на мясокомбинате, на кирпичном — везде его «кентавры». Так называемый кооператив «Юлий» — негласный вид рэкета.
— Они даже работают?
— Ну да, сутки дежурят, двое дома. Это своеобразная дань с директоров, деваться им некуда.
Стриж всмотрелся, кивнул головой, отдал фотографию Семенову.
— Ну, ни пуха ни пера! — заключил тот.
— К черту! — бросил Стриж, не попрощавшись вылез из машины и не торопясь пошел вдоль Волги.
"Черт, и вправду тяжелый человек, — думал, глядя ему вслед, лейтенант. — Но, похоже, дело свое сделает.
Такого не остановишь. У него и походка особенная. Не идет, а словно надвигается. Дай бог, чтобы он сломал шею Мураю".
И, развернув машину, Семенов нырнул в лабиринт переулков.
17
Вечером Ольга пришла с дочкой. Стриж крутился около плиты, колдовал над ужином.
— Ба, ты чего это?! Сама бы приготовила.
— Знаешь, никогда не любил кашеварить, только по большой нужде, на рыбалке, например. А сейчас прямо зуд какой-то.
Он вытер руки полотенцем и наклонился к ребенку.
— Ну здравствуй. Тебя как зовут?
— Вера, — тихо и серьезно ответила девочка, разглядывая Стрижа большими черными глазами.
— Слушай, а она на тебя не похожа, — заметил Стриж.
— Вылитый папа, — ответила Ольга, появляясь уже в домашнем халатике. — Что ты тут наготовил? Ага, мясо, картошка. Сейчас я это приправлю и можно есть. Ой, вкусно, — заметила она, пробуя мясо.
За обедом Вера поглядывала на Стрижа все так же серьезно и вела себя очень чинно.
— Работы сегодня было страх как много. Вчера двоих мотоциклистов привезли, это уже после моего дежурства. У одного сломан нос, сотрясение мозга. У другого пострадал шейный позвонок. Еще повезло парню, спинной мозг не задет. А сегодня твоего крестника доставили — Голому. Опять перелом нижней челюсти, не такой сложный, как в прошлый раз, но Михеев с ним повозился.
— Положили?
— Нет. Перемотали зубы проволокой, гипсовый воротник наложили и отпустили домой. Где ему так повезло?
Стриж поперхнулся бифштексом, прокашлялся сквозь смех.
— Завтра в ночь работаю, — сообщила Ольга.
— Чего это?
— Да поменялись с одной девчонкой, попросила очень. Веру к бабушке отведу.
— Не хочу к бабушке, — вступила в разговор дочка, — хочу к тебе.
— Я в ночь дежурю, так что не выступай! — прикрикнула на нее Ольга. Вера недовольно надула губы.
— Эх и упрямая, противная, — пожаловалась мать. — И в кого только? Из Витьки разве что узлы вязать не пробовали, но эта, о-о…
— Как в кого — в тебя! — засмеялся Стриж. — Ты припомни, какая сама была. Вредная — страх! Что не по тебе, так не переспоришь. А, товарищ комсорг?
— Ладно придумывать.
После ужина Ольга принялась мыть пол, а Стриж наконец-то растормошил упрямую девчонку и гонялся за ней из комнаты в комнату, мешая хозяйке. Она вроде бы сердилась, кричала на них, даже замахивалась мокрой тряпкой. Но глаза улыбались, ей давно уже не было так хорошо, спокойно и радостно на душе. "Два ребенка:
маленький и большой", — думала она, глядя на Стрижа, галопирующего с Верочкой на плечах.
— Мам! Смотри, какая у меня лошадка! — закричала дочка, крепко вцепившись руками во взлохмаченную шевелюру Стрижа.
— Какая же это тебе лошадка, это конь, жеребец. — И, не выдержав, она все-таки приложилась мокрой ладонью по голой спине Стрижа. Тот радостно заржал и прибавил аллюру.
В десять еле-еле уложили уставшую Веру спать и снова остались одни.
Отдыхая от затянувшейся ласки, Ольга внезапно подняла голову и спросила Стрижа: