Полет в никуда
Шрифт:
За этим человеком мы наблюдаем уже очень давно. И я хотел, чтобы Вы были нашим помощником.
– Но в чем я могу быть вам полезен, Андрей Иванович?
– Вы должны нам сообщать, где Гребенщиков собирается устраивать
концерт, с кем он общается, с кем живет. Мы должны знать об этом человеке все. Рано или поздно, но этот аморальный тип кончит плохо, поверьте мне.
– Я никогда не думал об этом, что это так серьезно.
– Так Вы будете нам помогать или
– Андрей Иванович, если я откажусь, что будет тогда?
– Но Вы же не хотите, чтобы у Вас были проблемы в институте?
– Нет, не хочу.
– Вот, возьмите мой телефон, и позвоните мне, если что-то Вам будет
известно, – он протянул мне листок, на котором от руки был написан телефон. – Я желаю Вам удачи и жду вашего звонка. А теперь Вы можете идти на лекцию
Я вышел из деканата с таким ощущением, что на меня вылили холодный ушат воды. Оказывается, не все так просто, и Борис Гребенщиков – человек весьма неблагонадежный. Но мне, чертовски нравились его песни, и с этим я поделать ничего не мог.
В тот же вечер я отправился домой к Борису. Позвонил в дверь. Ее открыл сам Б.Г.
– Привет!
– Привет! Что, еще концерт хочешь сделать?
– Да нет, Борис, на меня КГБ «наехало». Они хотят знать, с кем ты живешь.
Борис рассмеялся:
– Я живу с женщиной. Им это надо знать? Григорий, не бери в голову.
Они за мной уже целый год наблюдают. И что с того? Я продолжаю
выступать и пишу песни. У них лучшая агентурная сеть в мире. И я у них стою на особом счету.
– А ты что, антисоветчик, что ли?
– Да какой я антисоветчик! Я просто делаю то, что мне нравится. Я пью
вино, я пою песни и играю музыку. Вот и вся моя антисоветчина. Не переживай, все образуется. Буду нужен – заходи.
Мы попрощались, и я ушел.
Странная жизнь, странная игра, я впутался в историю, и моя наивность стала куда-то улетучиваться. Подпольная музыка, КГБ, неформалы – все это закручено в единый клубок. И этот клубок распутается еще не скоро.
Я не мог понять, почему такого классного музыканта, поэта объявили диссидентом. Мне кажется, что и сам Гребенщиков этого не понимал.
А с другой стороны, эта история показалась мне смешной. Интересно, в какой песне сквозит антисоветчина? В «Козлодоеве» что ли или в «Мочалкином блюзе»?
Мне казалось, что тексты «Аквариума» самые безобидные в мире. Они об очень многом и, в то же время, они ни о чем. Но уж явно не антисоветчина. Может быть, эти КГБэшники просто страдают от безработицы и им нечего делать, только вынюхивать у Гребенщикова, с кем он живет и с кем общается. А, может, они страдают от непонимания его текстов и поэтому ему ставят такое клеймо?
Но тем не менее, они имеют огромное влияние и поддержку у правительства, и против этих «уродов» нельзя было идти.
Я ушел «на дно» и больше не устраивал концертов, а просто тихо слушал группу «Аквариум» и вспоминал концерт у себя в комнате.
Я бы не сказал, что я являюсь фанатом группы «Аквариум». Мне просто это нравилось. Наверное, из-за необычности этих исполнителей, «Аквариум» была модной группой.
И сегодня, порой слушая Б.Г., я отношусь к ним, как к ностальгической музыке, музыке, которая заставляла себя слушать, но больше, наверное, вслушиваться.
Я хотел быть оригинальным в своих взглядах, и ужасно не хотелось быть «дремучим» среди своих сверстников. В подсознании я должен быть свободным, и эту свободу я ловил из музыки, стихов и песен Ленинграда 80-х годов. Ведь свобода давала мне чувство будущего, то, к чему стоило стремиться и этим жить.
Мне не хотелось, да и сейчас не хочется быть «человеком в футляре». Если мы будем замыкаться только в том мире, в котором живем, мы можем потерять себя, как личностей, и наша жизнь нам перестанет казаться жизнью и перейдет в обычное существование.
Зачем жить, если не живешь? Нужно уметь и хотеть бросаться в пучину страстей, которая называется «жизнь», и в этой жизни хочется не выживать, а пробовать жить.
Глава 6.
Я поднимался на второй этаж на лекцию. Меня остановил профорг института:
– Григорий, мне нужно с Вами поговорить, – командным голосом
окликнул он меня.
– Извини, я опаздываю на лекцию.
– Ничего страшного, у меня к тебе важное дело.
Я остановился и был удивлен его наглостью.
– Что ты хочешь?
– Ты делал «Аквариум» в общаге?
– Что опять мораль будешь читать? Я уже получил свое за этот концерт.
– Ты не кипятись, пошли в мой кабинет, поболтаем.
Он меня ужасно раздражал, я недолюбливал всяких там комсомольских работников, профоргов. Они мне казались ужасными занудами, слишком правильными и настырными балбесами. На собраниях они могли часами обсуждать вопрос, что нужно сделать, чтобы «очко» в туалете убиралось вовремя.
Я зашел в его кабинет с узким окном, на стене висел портрет генсека Брежнева.
– Слушаю тебя.
– Понимаешь, я возглавляю культмассовый сектор и отвечаю за всю
культурную работу нашего института.
– Молодец. Ты что, мне хвастаешься?
– Нет, я не о том. Ты бы мне не мог помочь в одном вопросе?
В кабинет постучали. Вошла полногрудая секретарь комсомольской организации Лера. Она наклонилась к столу через мое плечо за какой-то бумажкой и задела меня своей большой грудью. Настроение у меня немного поднялось.