Шрифт:
Глава 1.
Я родился в Саратовской области, в городе Калининске. Раньше, до революции, это место называлось слобода Баланда. Есть версия, что, когда Петр первый проезжал мимо наших мест, ему дали бокал вина. Вино, скорее всего, было кислым или невкусным, и он вылил его в реку со словами: «Баланда!» Вот так и назвали эту реку. Позже вокруг реки образовалось поселение крестьян-беженцев. Так возник поселок Баланда. Мне кажется, что название не самое удачное, но это лучше, чем какой-то
Городок этот вялый и пыльный. Жизнь течет размеренно и осторожно, как, наверное, во всех городках подобного типа. Достопримечательностей в городе совсем нет, если не считать ступенек спортивной школы, на которых когда-то, в 20-х годах стоял Михаил Калинин и выступал перед красноармейцами. В честь него и был назван город Калининск. Ступеньки эти никогда не ремонтируют, наверное, боятся при ремонте потерять что-то важное и драгоценное. Что ж, правильно и делают. Реликвии надо беречь.
Лето в этих краях, обычно, очень жаркое и пыльное, особенно вечером, когда гонят стадо коров. Зрелище очень захватывающее, даже возвышенное: пастух гордо восседает в седле своего скакуна, и создается впечатление, что он главный и командует очень важным шествием на закате солнца. Во всяком случае, так мне это представлялось.
Вечерами народ веселится, пьет водку или самогон собственного изготовления, бьют друг другу морды, по утру мирятся, братаются, в общем, живут весело.
Единственное, что приносит огорчение или даже ужас – это дневные похороны. У нас хоронят всегда с духовым оркестром, торжественно и пышно. Покойника провожают с большими почестями и умилением. Не важно кто ты, даже если последняя сволочь, похоронят тебя достойно. Можно было бы рекламировать это шествие и обряд: «Господа, даже если вы последние «мудаки», приезжайте к нам в Калининск, похороны будут очень достойные и почтенные, хор плакальщиц вам обеспечен». Если вы не знаете, кто такие плакальщицы, я могу пояснить. Это женщины с визгливо-писклявыми голосами, которые научились плакать так, что вопль Моисея перед израильским народом вам покажется детскими соплями. Супер-профессионалки. Чаще всего, покойника у нас оставляют на три дня в доме.
Зимы у нас холодные, и вновь преставившийся «чувствует» себя нормально. А вот летом – жара, тогда смердит уж очень неприятно. Я помню этот запах – такой сладкий и приторный, одним словом тошнотворный.
Ночами у трупа, обычно, восседают три ближайших родственника, сиделки-старушки, которые по известным причинам не спят ночью. И … чтец. Он читает на старославянском псалтырь или, иными словами, советует, как душе, без особых потерь, добраться до рая.
Вот одному такому чтецу надоело читать эту галиматью, и он решил немного пошалить. Он посмотрел на милых старушек, которые дремали, слегка похрапывая, подошел к покойничку и посадил его на заднее место. (с юмором у чтеца было все в порядке.) И стал продолжать читать заветный псалтырь, только чуть громче обычного.
Одна бабуля приоткрыла глаз, да как заорет:
– Ожил! Ожил! Чур, меня! Чур!
Две другие мигом среагировали на позывные и бросились к двери. Та, что пошустрее, решила сократить маршрут и поползла между табуретками, на которых покоился виновник «торжества». Задница у бабули видно была хороших размеров, поэтому она слегка зацепила днище гроба, и покойничек свалился прямо ей на спину. Следующие похороны в нашем городе были этой бабушки. А чтеца посадили. Жаль, наверное, хороший был мужик.
Моя мать, очень умная и интересная женщина, была учителем в школе. Мне и моему брату она отдавала всю доброту материнского тепла, за это я ей очень благодарен.
Отец был архитектором в районе. Ответственный человек, благородный и хозяйственный. У него было хобби – музыка. Мне, порой, кажется, что он мог играть на всех инструментах. У него был абсолютный слух и прекрасный голос. Поэтому с раннего детства он стал обучать нас с братом музыкальному ремеслу. Иногда это обучение доходило до палочного воспитания.
Я играл на мягком и вальсирующем баритоне. Мне нравился этот инструмент, он обычно вел соло в вальсах и маршах. Я очень гордился, что в оркестре играю на таком важном, по сравнению с альтом или тенором, инструменте. Баритон – был вершиной, апогеем. Мой отец фанатично относился к музыке, сам писал аранжировки для нашего школьного оркестра. Отец, талантливый педагог, научил играть нас, пацанов со двора, раздал нам инструменты, и через два месяца мы уже во всю шпарили «Марш кавалеристов». Когда он учился в Саратовском политехническом институте, то играл с отцом известной певицы из Аткарска, это недалеко от нас, Валерии. У отца Валерии получилась Валерия, у отца Позднякова получился Поздняков. Что делать, – нога судьбы.
Мы часто играли на самых известных праздниках нашего города. Открывали гимнами торжественные собрания, посвященные черт, знает, чему, и закрывали их с таким же успехом. И, конечно же, «жмуры» – похороны. Это нам нравилось больше, чем 7 ноября или 1 мая, там нам платили деньги. Мы могли на эти деньги купить билет на районную дискотеку. Слово «дискотека» тогда не употреблялось. Называлось сие мероприятие «танцы».
Все похороны проходили однообразно, но одни я запомнил на всю жизнь. Я, конечно, не помню, кого хоронили, но сам процесс врезался в память надолго. Стояла очень холодная зима. Температура доходила до минус
тридцати пяти градусов. Очень холодно. Мундштук моего баритона просто примерзал к губам, когда мы шли в валенках за гробом. Обычно, мы сокращали количество лиц, играющих в оркестре, дабы заработать побольше денег. Поэтому, чтобы сыграть похоронный марш, достаточно было иметь небольшой состав музыкантов. Это, конечно же, баритон, потому что основная партия доставалась именно ему, труба, альт и ударные инструменты. Мы решили не брать музыканта для барабанной партии. Трубач Серега сказал:
– Я сыграю все сам! Меньше народу – больше кислороду!
Это была его любимая поговорка
–Я буду играть на трубе, барабане и «тарелках». Будьте спокойны,
мужики, у нас все получится.
На том и порешили.
Для того, чтобы не замерзали клапана в инструменте, музыканты, обычно, добавляют немного водки или спирта. Мы заказали у устроителей сего мероприятия по бутылке водки на нос. При каждой остановке похоронной процессии мы грели не только наши инструменты. Поэтому, когда весь народ с виновником торжества подошли к яме, то духовой оркестр еле-еле стоял на своих двоих. Но разученный, игранный, переигранный похоронный марш отлетал от наших раструбов только так.