Полет Жирафа

Кривин Феликс Давидович

Ему объяснили: второго колена нет. Всей ноги нет, откуда ж тебе колено возьмётся.

Упёрся невропатолог, ничего не хочет знать. Он иначе не может, он непременно должен постучать по второму колену, это у них такая методика.

И, как у них водится, умыл руки.

Потом приходило много других врачей: урологи, кардиологи, стоматологи. Даже гинеколог пришёл, но этот просто из уважения к начальству. В кране уже вода кончилась, а они всё, идут и идут. Каждый с полным ведром, раз такое дело.

А когда все хорошо умыли руки, положили генерала под капельницу. Лежит он под капельницей, и никто о нём не вспоминает. Генерал под капельницей — не такое большое начальство.

А когда случайно вспомнили — зачем-то им капельница понадобилась — смотрят: исчез больной. Лежит под капельницей генеральский мундир, а сам солдатик, в чём был, вернулся обратно в сказку.

Сказка о князе Гвидоне Салтановиче

Жизнь идёт тяжёлым шагом прямо, криво и зигзагом, чтобы тяжестью своей не всегда давить людей. Только к острову Гвидона жизнь не слишком благосклонна: плачет

мать, грустит жена, не отходят от окна. Как уплыл по океану князь Гвидон — и в воду канул. Сколько лет прождали зря — нет ни князя, ни царя. Гонит юная супруга мысли чёрные про друга: может, болен? Может, пьян? Может быть, Гвидон Жуан? А мамашу мучат мысли, что Гвидон не знает жизни: он добряк, он доброхот, он такой, Гвидон, Кихот! Белка, старая пройдоха, между тем живёт неплохо, но орешки не грызёт, а на рынок их везёт. Там дают за них скорлупки — и не нужно портить зубки. С рынка белка на базар, закупает там товар и опять спешит на рынок, волоча вагон корзинок. Словом, вертится, как все, в нашем общем колесе. А ребята Черномора не выходят из дозора: что увидят, то упрут — вот и весь дозорный труд. И тоскует производство, и клянет своё сиротство: на десятки верст вокруг не найдешь рабочих рук. Если молвить без обмана, руки все в чужих карманах, где куют и стар и мал оборотный капитал. А Гвидонова супруга от тоски и перепуга так худа и так бледна, словно в лебедя она начинает возвращаться… Только б с мужем попрощаться. Где он, милый? Где же он? Нет, не едет князь Гвидон. А давно ли было дело, что во лбу звезда горела и под пышною косой плавал месяц золотой? И звезда, и месяц в скупке за проклятые скорлупки. Тридцать три богатыря не теряли время зря, поработали на суше, потрясли людские души и нырнули в моря гладь капиталы отмывать. Ветер по морю гуляет и кораблик подгоняет, на кораблике купцы приготовили концы. И на острове Гвидона их встречают благосклонно: пушки с пристани палят, но не точно, не впопад, все тяжёлые снаряды с кораблём ложатся рядом, не в гостей, а в честь гостей в ожиданье новостей. И рассказывают гости, перемыв знакомым кости: в мире есть страна одна, издалёка не видна и вблизи, пожалуй, тоже, разве только в день погожий, но хватает места всем, кто приехал насовсем. А вокруг другие страны, так обширны, так пространны, их объехать — тяжкий труд. Но народ живёт и тут, мужики, а также бабы, называются арабы, ходят в шёлковых штанах, да поможет им Аллах. И у них посередине, между небом и пустыней, между сушей и водой государство Божежмой. Много званых и незваных в той земле обетованной, среди прочих там, пардон, поселился князь Гвидон. Рассказав такие вести, поклонившись честь по чести, корабельщики-купцы дружно отдали концы. А ребята Черномора для большого разговора тот же час легли на дно с Черномором заодно и пустились строить планы о земле обетованной. Хороша она, земля, особливо издаля. Волны катятся на берег из Европ и из Америк Да, пустил он здесь росток, этот ближний всем восток. Даже гордые арабы к этим землям сердцем слабы, так и смотрят — глядь-поглядь, где бы тут обетовать. Эта жуткая картина в сказке только середина. Но зачем смущать сердца? Обойдемся без конца.

Принцесса на горошине

Принцесса на горошине, и нечего скрывать: горошина подброшена в принцессину кровать. Ну что же тут хорошего? Опаснейший сюжет. Горошина подброшена на шёлк и креп-жоржет. Но поутру прохожие вдруг стали замечать: горошина подброшена в принцессину кровать. Была б она подброшена в кастрюлю или в таз, как это ей положено, тогда бы в самый раз. А чтобы сытой задницей поверх продукта спать — уж ты прости, красавица, как это понимать? Ругаются прохожие: в стране гороха нет, ещё не огорошены детсад и горсовет, и ничего похожего в сельмаге не сыскать, они ж её, горошину — подумайте! в кровать! С кого за это спрашивать? Кому держать ответ? За каждую горошину, которой в супе нет, за каждую картошину, что разлетелась в дым, за каждую галошину, в которой мы сидим. Ругаются прохожие и поминают мать: принцессы на горошинах, а мы не можем спать!

Исповедь тигра

Не жалею, не зову, не плачу, что живу я так, а не иначе, что, войдя в преклонные лета, прожил жизнь не тигра, а кота. Что дрожал и умирал от страха, что ни день давал я мах за махом, что к начальству ластился, как кот, чтобы слопать лишний бутерброд. Извините, зайцы и бараны, что ушли из жизни слишком рано! Обращаюсь к мертвым и живым: всё пройдёт, как с белых яблонь дым.

Ну, Пушкин!

Ах этот Пушкин! Он тогда моложе, он лучше был, и мне не позабыть Его слова: «Любовь ещё, быть может…» Конечно, может. Как же ей не быть! И я твержу, я лезу вон из кожи, свои года пытаясь превозмочь, В надежде, что любовь ещё быть может. Конечно, может. Как же ей не мочь? Слова, слова… Такая вроде мелочь, но их коварным смыслам нет числа. Не мочь, не мочь… А там, глядишь, и немочь. А там и немощь… Страшные дела. Ах этот Пушкин! Наважденье наше. Тягаться с ним — кому достанет сил? Хотел сказать я просто: «Свет Наташа!» но он и тут меня опередил. Довольно слов. Куда я лезу сдуру! Я промолчу и буду пить вино. Ах эта русская литература! Что ни скажи — всё сказано давно. На этом фоне мне похвастать нечем, и ты меня, подруга, не суди. Я просто говорю: ещё не вечер. Что? Каково? Ну, Пушкин, погоди!

Сокращение классики

СОКРАЩЕНИЕ БАСНИ

Ворона каркнула во всё воронье горло, сыр выпал, и его лисица спёрла. Теперь её не сыщешь, не догонишь… Чем больше каркаешь, тем больше проворонишь.

СОКРАЩЕНИЕ ПЕСНИ

Далека ты, путь-дорога, но, не ведая другой, мы идём, шагаем в ногу со своей второй ногой.

СОКРАЩЕНИЕ СТИХОТВОРЕНИЯ ЕСЕНИНА

Один поэт, надвинув шляпу, сказал в вечерней тишине: «О, дай мне, Джим, на счастье в лапу, дай, Джим, на лапу счастье мне!»

СОКРАЩЕНИЕ СТИХОТВОРЕНИЯ МАЯКОВСКОГО

Ну как же город будет, ну как же саду цвесть, когда такие люди, что страшно рядом сесть?

СОКРАЩЕНИЕ ГИМНА

Мятежной, бурною порою воскликнул вдохновенный скиф: «Мы наш, мы новый мир построим!» Но где тот скиф? И где тот миф?

СОКРАЩЕНИЕ РОМАНА «АННА КАРЕНИНА»

Аня! Поезд!

Полет жирафа

Театр

В купе поезда Инта-Воркута конвоир и его подконвойный.

ПОДКОНВОЙНЫЙ: Русский человек — широкий человек. До того широкий, что уже в стране не помещается.

КОНВОИР: А почему, вы думаете, такая великая русская литература? Потому что в другой литературе не поместился бы русский человек.

Вечер тихо встает за окном.

Возникает песня: «Слышен звон кандалов издалёка», но сама песня не издалёка, а из соседнего купе.

Дремлет конвоир, дремлет подконвойный, дремлет огромная родная страна.

Полёт Жирафа

Король Жираф жил ногами на земле, а головой в небе. Граждане задирали на него голову и рычали, ржали, лаяли, мяукали, хрюкали, блеяли восторженные слова. Речевой аппарат так устроен, что, когда голову задерёшь, рот раскрывается и из него вылетают восторженные слова, а когда голову наклонишь, рот закрывается до узенькой щёлочки, шквожь которую прошачиваютшя ишключительно шипящие жвуки. Шердитые. Жлые. Жачаштую швирепые. И шкладываютшя в ошкорби-тельные шлова.

При таком высоком положении небо стало Жирафу ближе, чем земля. Ему надоел этот восторженный рык, хрюк, мяук, показалось мало жить в небе только головой, захотелось целиком в него переселиться. Он подпрыгивал, но задержаться в небе не мог и всякий раз возвращался обратно на землю. И он говорил своему тайному советнику:

— Что-то меня тянет вниз, что-то не отпускает.

Тайный советник Жук, страдая маленьким ростом, удлинял себя за счет фамилии: Жукарес де ля Жук. Получалось красиво. Он собирал для короля информацию, заползая в личную жизнь граждан, поскольку личная жизнь представляла главный объект государственных интересов. Если б не личная жизнь, государство бы процветало, все граждане были бы счастливы, но они не были счастливы, потому что им мешала личная жизнь.