Полет змея. Магия Телемы XXI века. Мировоззрение, теория, практика
Шрифт:
Таинственное число на самом деле связано с митраисткой мистерией, в котором 666 означало число тройного солнца. Известно, что демоны одной религии — это не безусловные демоны, но Боги другой религии, а христианство старательно демонизировало всё, что связано с конкурирующими культами, прежде всего, с митраизмом — единственной системой, которая могла составить ему серьезную конкуренцию. Юнг начал свой путь с обращения к митраистскому символизму в книге «Либидо: метаморфозы и символы», за что его обличал в своем исследовании Ричард Нолт.
Всей своей жизнью Кроули и Юнг отыгрывали солярный миф о герое, на плечи которого ложится изменение мира. И частью этого мифа является опасность, которой герой подвергается
Однажды я переходил мост над рейнскими водопадами, ведущий в Нойгаузен. Служанка схватила меня как раз вовремя, я уже просунул одну ногу под ограждение и вот-вот готов был соскользнуть вниз. Это указывает, по-видимому, на бессознательное желание совершить самоубийство или на неизбежное сопротивление жизни в этом мире. (К.-Г. Юнг. «Воспоминания, сновидения, размышления».)
В то лето он дважды побывал на волосок от смерти. Он помнит, как сидел рядом с кучером на козлах какой-то кареты, которые казались ему невероятно высокими; впрочем, впечатление это может означать всего лишь, что сам он был ещё очень мал. Карета ехала под гору, дорога петляла по крутому склону, поросшему зелёной, очень яркой травой. Мальчику запомнился скрип тормозов. Внезапно отец выскочил из кареты и крикнул кучеру, что сейчас слетит колесо. (А. Кроули. «Автобиография».)
Факт чудесного избежания ранней смерти в детстве — архетипическая тема путешествия Героя. И уже тот факт, что и Юнг, и Кроули интуитивно выделили его как значимый факт, говорит о многом.
Еще одна маленькая параллель. И Юнг, и Кроули с самого раннего детства испытывали влечение к восточной культуре, свободной от христианского ощущения вины и греха. Это влечение имело место практически с самого начала своего самосознания и некоторое время оставалось интуитивным. Кроули в «Автоагиографии» пишет, что «восток манил его еще в детстве», а особую страсть он питал к даосской философии и мантической системе «И-цзин», на место которой впоследствии встало Таро.
Первая встреча Юнга с востоком тоже произошла в детстве:
«Помню случай, когда, еще не умея читать, я приставал к матери, чтобы она почитала мне "Orbis pictus", — старую, богато иллюстрированную детскую книгу, где я находил описания экзотических религий. В ней были необыкновенно интересовавшие меня картинки с изображениями Брахмы, Вишну и Шивы. По рассказам матери, я постоянно возвращался к ним. И когда бы я это ни делал, у меня возникало неясное чувство родства этих образов с моим "первым откровением", но я ни с кем об этом не говорил». (Юнг «Воспоминания, сновидения, размышления»)
Более того: система И-цзин для Юнга оставалась главным советчиком до последнего дня. Некоторые ученики Юнга сообщают, что он не принимал ответственных решений, пока не посоветуется со своим оракулом.
Отдельный вопрос представляет собой особое восприятие сексуальности в контексте сакрального действия. Мы подробно исследуем эту тему в следующий части, посвященной мировоззрению Телемы; сейчас же наша задача состоит исключительно в том, чтобы обозначить основные факты.
Телема — традиция, которая возвращает нам сакральность сексуального символизма, который был вытеснен в бессознательное и демонизирован односторонней установкой христианства. Но и у Юнга первое откровение, о котором мы читаем в его автобиографии, было связано с поклонением подземному фаллосу. Пятилетнему ребенку просто неоткуда было взять эти фантазии, уходящие корнями в глубокие пласты шиваитских солнечно-фаллических культов. Детское видение Юнга, которое мы приводим ниже, по праву можно назвать телемитским, где солнечно-фаллический и хтонический символизм имеет огромное значение:
Во сне я очутился на этом лугу и внезапно увидел темную прямоугольную, выложенную изнутри камнями яму. Никогда прежде я не видел ничего подобного. Подбежав, я с любопытством заглянул вниз и увидел каменные ступени. В страхе и дрожа от страха, я всё же туда спустился. В самом низу, за зеленым занавесом, находился вход с круглой аркой. Занавес был большой и тяжелый, ручной работы, похожий на парчовый и выглядевший очень богато. Любопытство толкнуло меня узнать, что за ним: я отодвинул занавес и увидел в тусклом свете прямоугольную палату, метров в десять длиной, с каменным сводчатым потолком. Пол тоже был выложен каменными плитами, а в центре его лежал красный ковер. Там, на возвышении, стоял богато изукрашенный золотой трон. Я не уверен, но на сиденье, кажется, лежала красная подушка. Это был действительно величественный трон — сказочный королевский трон. На нем что-то стояло, что я поначалу принял за ствол дерева (около 4–5 м высотой и 0,5 м толщиной). Этот ствол доходил почти до потолка и очень напоминал странную массу — сплав кожи и голого мяса; всё венчало нечто вроде головы без лица и волос, на макушке которой располагался один глаз, устремленный неподвижно вверх. Помещение довольно хорошо освещалось, хотя там не было ни окон, ни другого видимого источника света. От головы же полукругом исходило яркое свечение. То, что стояло на троне, не двигалось, но у меня возникло чувство, что оно в любой момент может соскользнуть и, как червяк, поползти ко мне. Я застыл в ужасе. В этот момент снаружи, сверху, послышался голос моей матери. Она воскликнула:
"Взгляни, это же людоед!" Ее слова лишь усилили мой ужас, и я проснулся в поту, перепуганный до смерти.
Гораздо позже я понял, что это был образ фаллоса. И прошли еще десятилетия, прежде чем я узнал, что это ритуальный фаллос». (Карл Юнг «Воспоминания, сновидения, размышления»)
В этом отношении особенно интересно исследование Ричарда Нолта «Тайная жизнь Юнга», которое на основе этого видения обвиняет Юнга в обожествлении фаллоса, сексуальности и объединении сексуального и священного, которое во всем западном оккультизме мы можем найти только у одного человека — Алистера Кроули. То, что Юнг, в силу его статуса, был вынужден проводить осторожно и исподволь, Кроули делал открыто; и сейчас мы должны объединить эти две реки, чтобы полноводный поток откровения нового эона сорвал плотину лицемерной морали.
Ричард Нолт, главный противник юнговской школы, приводя убедительные доказательства принадлежности Юнга к гностиско-митраистскому мировоззрению, здесь, на самом деле, оказывает Юнгу огромную услугу, ибо если прав Нолт, и наследники Юнга смягчили все наиболее жесткие утверждения в отношении христианства и необходимого переосмысления соединения духа и эроса, то именно Нолт оказывается тем единственным, кто возвращает нам настоящего Юнга. А уж как относиться к этому настоящему Юнгу, пусть каждый решает сам, в зависимости от того, к какому Эону принадлежит он душою и телом.
Взглянув на это с другой стороны, мы можем восхититься тем, с каким изяществом Карл Юнг подвел научную базу под истину мистерий. Возвращение мистерий на новом уровне было главной задачей Юнга и Кроули, и если Кроули возродил мистерии в созданном им Ордене, то Юнг делал это с помощью аналитической психологии в воображении анализируемого. Цель одна — вместо христианства, задыхающегося от духовной чахотки, и материализма, лишающего человека какого-либо смысла его бытия, человек обретал полноценную символическую жизнь, которая делала его бытие полным и осмысленным, выстраивая вектор к следующему витку его эволюции.