Полибий и его герои
Шрифт:
Ахейцы встретили отряд Дейнократа, ударили на него и почти тотчас обратили в бегство. Торжествующие победители устремились преследовать врага. Но торжествовали они рано. Видимо, бегство мессенцев было не более как военная хитрость. Они отступали и отступали, пока не заманили ахейцев в ловушку. Филопемен с небольшим отрядом всадников оказался в тесном ущелье{25}. Ахейские всадники были совсем молодые люди, боготворившие своего стратега и готовые ради него в огонь и воду. Тяжелее всего Филопемену было сознавать, что он, опытный полководец, погубил этих мальчишек. И Последний эллин повел себя как герой. Он велел всадникам
Со всех сторон Филопемена теснили враги. Его лошадь утомилась, нервничала, бока ее были изранены шпорами, копыта скользили по камням. Она стала рваться. Филопемен был превосходным наездником, сильным и ловким воином. Но сейчас он был болен и страшно устал. Вдруг лошадь споткнулась, Филопемен не удержался в седле и тяжело грянулся оземь. Он ударился головой, потерял сознание и остался лежать неподвижно.
Тем временем бой кончился. Часть всадников была перебита, другие успели бежать. Филопемен лежал среди трупов без движения. Его приняли за мертвого и стали поднимать. И вдруг он пошевелился и приоткрыл глаза… Восторженный вопль пронесся по ущелью. Во мгновение ока ему скрутили руки за спиной и поволокли в город.
«Немезида в конце жизни повалила Филопемена, как атлета, дотоле счастливо подвизавшегося на своем поприще. Когда в одном собрании присутствующие хвалили кого-то, считавшегося искусным стратегом, Филопемен, говорят, сказал: „Да разве стоит говорить о человеке, который живым был взят в плен неприятелями?“» (Plut, Philop. 18). И всего через несколько дней его самого постиг такой неслыханный позор и унижение.
Когда в Мессену прибыл вестник и сообщил о пленении стратега, его сочли помешанным. Но ликующий Дейнократ слал гонца за гонцом, и все твердили одно и то же:
— Филопемен взят в плен!
«Все жители Мессены от мала до велика, включая женщин, детей и рабов, высыпали из дому, чтобы собственными глазами увидеть это зрелище… Охранявшие пленника воины с трудом прокладывали путь сквозь густые толпы, запрудившие улицу, по которой они двигались» (Ливий). Задние ряды вопили, что им ничего не видно. Стали кричать, чтобы пленника отвели в театр, поставили на сцену, тогда народ, заняв зрительные места, все хорошо рассмотрит. Но Дейнократ этого не допустил. Враги его говорили впоследствии, что он боялся, как бы в народе не проснулась жалость при виде униженного героя. Но, быть может, им двигали более благородные побуждения, и он не хотел устраивать спектакль из чужого горя. Наконец он вырвал у толпы Филопемена и объявил, что его судьбу должен обсудить совет. Уже смеркалось. Все произошло настолько неожиданно, что не знали даже, куда поместить пленника. Тут вспомнили о древней подземной темнице, давным-давно заброшенной. То был глубокий каменный колодец, куда не проникал свет и почти не проникал воздух. Туда-то и спустили пленника, а вход завалили огромным камнем.
Правители государства собрались на совет и стали думать, как поступить с Филопеменом. Некоторые его жалели. Но другие кричали:
— Смерть ему!
Они напоминали, как страшен в гневе Филопемен. Им не жить, если будет жив он. Потом стали раздаваться голоса, что стратег ахейцев не заслужил легкой смерти. Его нужно пытать — пусть умрет в мучениях. Договориться ни до чего не могли. Тем временем уже совсем стемнело. Поэтому решено было пока разойтись по домам, а утром собраться снова. Но Дейнократ не стал ждать утра. Он уже принял решение.
Легко представить, какую ночь провел Филопемен. Усталый,
— Хорошо. У нас дела не совсем еще плохи.
Не произнесши более ни слова… он выпил яд и опять лег; немного хлопот доставил он яду и вскоре угас от слабости» (Liv. XXXIX, 49–50; Plut. Philop. 18–20).
Ахейские же всадники стремительно бежали из рокового ущелья. Прошло немало времени, прежде чем они осознали, что с ними нет их стратега. Они ужасно испугались, бросились назад, метались по горам и долам, зовя Филопемена. Но ответа не было, и они поняли, что он убит. В отчаянии они проклинали себя и называли трусами. Они остались живы, а их вождь мертв! Тут с ними поравнялось несколько путников, двигавшихся по дороге. Путники остановились и сразу же стали рассказывать ошеломляющую новость — стратег ахейцев, знаменитый Филопемен, в плену у мессенцев!
Ахейцы немедленно отправили мессенцам грозное письмо, требуя выдать Филопемена. Этого-то, очевидно, и опасался Дейнократ. Он боялся, что его сограждане испугаются угроз и вернут Филопемена. Можно себе представить гнев и скорбь ахейцев, когда они узнали судьбу своего вождя. Стратегом тут же был выбран Ликорта. Не теряя ни минуты, он двинулся на Мессену, «не откладывая мщения» (Plut. Philop. 21).
В короткий срок ахейцы навели ужас на врагов. Силы были слишком неравны. Мессенцы не могли сопротивляться. Они сделали последнюю отчаянную попытку спастись — предложили, чтобы третейскими судьями были римляне (Polyb. XXIV, 11, 13). Разумеется, Ликорта с негодованием отверг это предложение. «Выбирать при тогдашнем положении было не из чего», — говорит Полибий (XXIII, 16, 9). И они открыли ворота.
Тяжела была вина мессенцев. Но какова бы ни была вина, ужасно было наказание. Страна была полностью разорена, разорена настолько, что следующие три года ахейцы вынуждены были не взимать подати с Мессении (Polyb. XXIV, 2, 3). Виновники восстания и гибели Филопемена должны были убить себя; тех, кто требовал пыток для Филопемена, самих пытали, и они умерли в мучениях. Множество людей изгнали. Наконец, толпы мессенцев в цепях шли за траурным поездом Филопемена. Их провели через весь Пелопоннес и забили камнями у памятника Филопемену (Polyb. XXIV, 11, 13; Plut. Philop. 21).
Но главный виновник всех этих бед, беспечный Дейнократ, счастливо избежал наказания. Не подвергли его ни истязаниям, ни позору. Как только было решено открыть ворота ахейцам, он покончил с собой (183 г.).
Так кончил жизнь Последний эллин. Как ни странно, Плутарх в своих параллельных жизнеописаниях сравнивает Филопемена с его врагом Титом. Страстный патриот, Плутарх всегда отдает предпочтение грекам. И, конечно, он благоговеет перед Филопеменом, этой закатной славой Эллады. Но сопоставляя его со знаменитым римлянином, он не знает, кому отдать пальму первенства.