Полибий и его герои

ISBN 978-5-8291-2318-5

Я горячо благодарю всех принимавших участие в рождении этой книги: А. Жеглова и В. О. Бобровникова, оказавших мне неоценимую помощь при составлении карт; И. Бобровникову, терпеливо выслушивавшую мои идеи об особенностях синтаксиса Полибия, особенностях характера Скопаса или особенностях Ахейской конституции и уверявшую, что все это очень интересно. Наконец, я хочу особенно отметить помощь, оказанную мне ныне покойным Е. Б. Этингофом, которая далеко выходит за рамки простого редактирования, и выразить ему глубокую благодарность.

Когда Полибий, пройдя земную жизнь до половины, оглядывался назад и вспоминал, в какой бурлящий котел бросила его судьба, прежде чем отвести в теперешнюю тихую гавань, он начинал понимать, как тесно его жизнь переплеталась с важнейшими событиями мира. Он попал под колесо судьбы и участвовал

в событиях того рокового периода, когда, по его словам, совершено было больше, чем за всю предыдущую историю. Высились и падали царства, метались народы, кровь лилась рекой, и, наконец, забрезжил свет и свершилось величайшее и самое прекрасное деяние — весь мир объединился под единой властью римлян. Этот короткий период напоминал ему волнующую драму. Но ни одно театральное представление не может быть столь захватывающе и величественно, ибо поставила ее судьба, величайший из драматургов. Первую часть трагедии Полибий наблюдал как зритель. Во второй был одним из актеров. «Я не только был очевидцем большинства событий, но участвовал в них, даже направлял», — говорит он (III, 4, 13). Вот почему из истории вырисовывается его жизнь, а жизнь непонятна без истории.

Полибий был человек двух миров. Просвещеннейший эллин, горячо любивший Элладу, он много лет прожил в Риме, и этот город завоевал его сердце. Он объяснял эллинам особенности души своих друзей римлян, он защищал перед римлянами своих друзей эллинов. Это символично. Воспитателем, названым отцом его был борец за свободу Греции Филопемен, Последний эллин, как его называли. Воспитанником, названым сыном его был Сципион, воплощавший идеал римлянина, человек, завершивший римские завоевания. Полибий понимал оба мира и описал их.

Эллада никогда не была единой. И всегда ее раздирали междоусобные войны. Еще в золотой век Перикла началась долгая и мучительная Пелопоннесская война между Афинами и Спартой за власть, гегемонию, над Грецией. Война эта велась на суше и на море, в нее втянуты были не только все Балканы, но и все острова. Кончилась она победой Спарты. Однако владычество Спарты продолжалось немногим больше тридцати лет. В 371 г. [1] спартанцев сокрушил фиванец Эпаминонд, одержав при Левктрах победу, «самую замечательную, какую… эллины когда-либо одерживали над эллинами» (Paus. IX, 6, 4), и установил гегемонию своего родного города. Но фиванская гегемония просуществовала совсем уж недолго. В 362 г. в битве при Мантинеи Эпаминонд был убит, и с его смертью кончилось преобладание Фив. Рассказать историю Греции после битвы при Мантинеи затруднительно. Она представляла собой цепь непрерывных междоусобных войн. То одно, то другое государство побеждало, на несколько лет устанавливало свою гегемонию, чтобы потом снова впасть в ничтожество. Это имело ужасные последствия: страна обезлюдевала, толпы нищих и бродяг скитались по дорогам, молодые мужчины уходили служить наемниками на Восток. Еще хуже было другое: вожди всех греческих государств — будь то афиняне или фиванцы, демократы или олигархи — прежде всего отправлялись на поклон к персидскому царю, чтобы получить денежную субсидию. В 386 г. спартанцы заключили с персами мир, по которому в обмен на персидское золото выдали им малоазийские греческие города, некогда освобожденные в результате греко-персидских войн. Казалось, что греческие политики превращаются в марионеток, которых царь дергает за золотые веревочки, и недалек день, когда Персия, некогда разбитая эллинами, станет их властительницей.

Но Греция не подчинилась Персии, ибо на историческую сцену вступила новая страна — Македония. Филипп Македонский, отец великого Александра, постепенно подчинял эллинские государства. В 338 г. он окончательно разбил их при Херонее. В этой битве был истреблен весь священный фиванский отряд до последнего человека. А Александр стер мятежные Фивы с лица земли. Так кончилось свободное существование Эллады. Македонские цари управляли Грецией совсем не так, как впоследствии римляне. Они не прекратили войн, не очистили дороги от разбойников, не установили порядка. Вместо того они захватывали важнейшие города, приводили там к власти угодных им тиранов и вводили македонские гарнизоны. Теперь положение казалось еще хуже, чем перед македонским завоеванием. Междоусобные войны не прекращались ни на год. Этого мало. Внутри каждого города было неспокойно, ибо всякий город стоял на пороге революции. Каждую минуту могла вспыхнуть резня между богатыми и бедными, между сторонниками Македонии и ее противниками. Во многих городах были тираны, большинство из них — ставленники Македонии. Держались они только террором. Естественно, тысячи людей оставались без крова и пищи. Дороги кишели разбойниками. Выходить из города было опасно, посольства, посланные иностранным державам, порой до места не доходили: их захватывали заложниками или убивали.

В государствах царил зачастую полный хаос. В Беотии, например, 25 лет, с 221 по 196 г., не было ни одного судебного решения, ни общественного постановления (Polyb. XX, 6, 2) [2] . Эллада была вконец разорена. «Имущество пелопоннесцев, — говорит Полибий, — было совершенно истреблено македонскими царями и еще больше непрестанными междоусобными войнами» (III, 62, 3). И вот вдруг появилось в стране какое-то новое движение, некий слабый луч надежды. «В то время Эллада окончательно пришла в полный упадок, униженная, раздробленная на части, которые с давних пор уже были опустошены волею злого рока… Аттика… была раздавлена Македонией. Как удар молнии, из Македонии обрушился мстительный гнев Александра на… Фивы. Для лакедемонян фиванец Эпаминонд… принес гибель. И вот, словно из больного и почти засохшего дерева, поднялся из Эллады, как молодой отросток, Ахейский союз» (Paus. VII, 17, 2).

Прежде всего надо рассказать о новом явлении, появившемся в тогдашней Греции.

Эллада III в. была иною, чем в пору расцвета Афин. Во времена Перикла она представляла собой множество маленьких городов-государств. Аристотель пишет, что город этот должен быть таков, чтобы все граждане могли сойтись на одной площади, хорошо знали бы друг друга и могли совместно решить все вопросы. И действительно, Перикл говорил, что знает в лицо всех афинян. Сейчас все изменилось. Разумеется, в Элладе еще оставались подобные города. Но время их уже прошло: их вытесняли государства совсем иного типа. Ныне Балканы разделены были на союзы — Беотийский, Этолийский, Акарнанский, Эпиротский, Фессалийский и др. Это были федеративные государства, основанные на принципе представительства, который пышно расцвел в описываемое время. Каждый город сохранял свою автономию, но подчинялся конституции союза. Люди имели двойное гражданство: как члены федерации и как граждане своего города. Причем местный патриотизм все более и более уступал место общефедеральному. Прямая демократия, при которой все граждане решали вместе дела своей маленькой общины, тоже отошла в прошлое. Представительное собрание собиралось редко — 2–4 раза в год. Все текущие вопросы реально решал кабинет — несколько выбранных профессиональных политиков (у ахейцев это был стратег, начальник конницы и 10 дамиургов). Во главе каждой федерации стоял президент, обычно он назывался стратегом. Полномочия его были огромны{1}.

Однако в начале III в. Пелопоннес еще не был охвачен федеративным движением. Он оставался раздробленным, подчиненным Македонии; во многих городах сидели тираны. Только на севере была небольшая федерация, Ахейский союз. Все источники с восхищением говорят о его конституции. Там последовательно осуществлены были принципы равенства, свободы слова и демократии (Полибий). Все члены федерации имели равные права: старые города не пользовались никакими преимуществами перед вновь принятыми (II, 38, 6–8). Однако союз был слаб и мал. Он охватывал 12 северных городов полуострова. Города эти «были маленькие и малолюдные, земли тощие… владения тесные, примыкающие к морскому берегу, почти сплошь обрывистому, скалистому и лишенному гаваней» (Plut. Arat. 9). О главном их городе говорили, что он занимает в Греции не третье, не четвертое и даже не 12-е место (FHG, II, 51). И вдруг за какие-нибудь несколько лет это маленькое образование пережило головокружительный взлет и стало первым государством тогдашней Эллады. Произошло это благодаря одному человеку — Арату из Сикиона. Жизнь этого человека ярка, удивительна, печальна.

Долгие годы Сикион терзался гражданскими смутами. Наконец первым людям в городе как будто удалось водворить относительное спокойствие. Во главе законного правительства встал Клиний, богатый, почтенный гражданин и известный меценат, благодетель города. Увы, ненадолго. Вскоре один из народных вожаков совершил очередной государственный переворот и сделался тираном. Клиния он убил, а семью его вырезал. Но случилось так, что один из домочадцев Клиния избежал смерти. Его семилетний сын Арат незамеченным пробрался мимо убийц и выскользнул на улицу. Когда его хватились, он был уже далеко. Убийцы бросились по следу. Обезумев от ужаса, мальчик бегал по городу, прятался в темных подворотнях и канавах и наконец забежал в какой-то дом. Хозяйка дома была родная сестра тирана. Однако увидав у своих ног затравленного ребенка, она почувствовала жалость. Она не выдала его брату, наоборот, спрятала у себя, а ночью с надежными людьми отправила в Аргос, где жили близкие друзья его отца (264 г.) (Plut. Arat. 2). Этого дня Арат не мог забыть никогда.

Прошло 13 лет. Жизнь Арата в Аргосе была счастливая, беззаботная и обеспеченная. Воспитатели любили его как родного сына. Юноша получил прекрасное образование. Правда, он мало интересовался риторикой и уж вовсе не интересовался философией. Зато до страсти увлекся спортом и к 20 годам имел уже венок победителя. Говорят, даже на поздних портретах он выглядит очень спортивно. Все пророчили ему блестящее будущее. И вдруг ближайшие друзья узнали ошеломляющую новость: оказывается, Арат втайне думает только об одном — как освободить родной город! Это казалось чистейшим безумием. Сикион был укреплен мощными стенами, у тирана была великолепная армия. Что мог этому противопоставить сикионский мальчишка? Но никакие увещания, никакие доводы разума не действовали на Арата. Он с головой был погружен в свой замысел.