Полибий и его герои
Шрифт:
Этот Аристомах обнаруживал большое фамильное сходство с родителем. И управлял он точно так же. Однажды Арат сумел-таки ворваться в город. Но все его тамошние союзники бездействовали, парализованные ужасом. Они дорого за это заплатили. Когда Арат отступил, 80 именитых граждан подвергли пыткам и удавили на глазах их семей. Но в конце концов нервы тирана сдали. Он не мог больше жить на вулкане. Аристомах заявил ахейцам, что добровольно слагает с себя власть, освобождает Аргос и присоединяет его к союзу. С тех пор бывший тиран стал ревностно служить демократии. Ахейцы даже поручали ему ответственные посты и доверяли важные дела. Словом, забыли о его прошлом и простили. Но Арат ничего не забыл и ничего не простил. В душе он затаил смертельную ненависть. Много лет спустя, получив чрезвычайные полномочия, он воспользовался очередной изменой Аристомаха и добился его казни. Бывшего тирана бросили со скалы в море (Plut. Arat. 26–29, 35; Polyb. II, 59–60).
Аргос
5
Любопытная черта — ни одного из них Арат не простил. Из-за него погиб бывший тиран Лидиад. Обычно говорят, что это была несчастная случайность. Зная Арата, я не была бы в этом так уверена. Известно, что этот самый Лидиад, уже отрекшись от власти, писал нашему знакомцу тирану Аристомаху, который только собирался это сделать, остерегал его и просил не верить Арату. «Ненависть этого человека к тиранам непреклонна и неумолима», — писал он (Plut. Arat. 35).
Беда пришла из Спарты. Этот великий город, некогда властелин и гроза всего Пелопоннеса, ныне ослабел и напоминал дряхлого льва, у которого от старости стерлись зубы. Но он до сих пор внушал окрестным народам страх и почтение. Так глубоко в сердце каждого пелопоннесца пустил корни многовековый трепет перед прежним владыкой. И вдруг эта дряхлая умирающая Спарта воскресла. Воскресил ее молодой царь Клеомен. То был поразительный человек, казалось, пришедший из тех времен, когда Эллада была еще матерью героев. Прекрасный воин и полководец, обладавший поистине гениальными способностями, человек несокрушимой воли, готовый пожертвовать всем ради величия Спарты. «Сама природа предназначила его в вожди и цари», — говорит Полибий (V, 39, 6). Он наделен был царственным величием и редким обаянием. Даже враги преклонялись перед Клеоменом. Спартанцы же обожали своего царя и верили, что он возродит их государство. Как будто Спарта перед окончательной гибелью все свои былые доблести и таланты воплотила в одном человеке.
Однако необходимо рассказать об этом подробнее.
Предание рассказывает, что некогда Спарта была самым обычным греческим городом. Но потом (ок. VIII в.) появился там мудрый законодатель Ликург. Он-то и изменил лицо государства. Теперь Спарта стала непохожа ни на один город на свете. Даже внешний вид ее отличался от всех прочих городов. Говорят, будто поля вокруг Спарты являли собой подобие шахматной доски: они были разделены на совершенно одинаковые участки и засеяны одинаковыми культурами, словно в городе жили братья-близнецы. И дома в Спарте казались близнецами: совершенно одинаковые окна, кровли, никаких украшений. И люди, жившие здесь, одеты были одинаково — простой грубый плащ покрывал и царя, и обычного воина. Дело в том, что Спарта была «общиной равных». Спартиату под страхом смерти запрещалось иметь золото, серебро и предметы роскоши. Все их имущество заключалось в земле. Ее делили на совершенно равные участки, и каждый мальчик при рождении получал земельный надел. Продажа земли запрещалась. В государстве царило полное равенство. В час обеда по всей Спарте накрывали столы, и устраивалась общая трапеза спартиатов. Всем подавали одинаковую скромную еду с неизменной черной чечевичной похлебкой. Если кто-то отказывался от еды или ел без аппетита, за ним начинали следить, чтобы выяснить, не ест ли он потихоньку другую пищу. Даже дети были не собственностью родителей, но государства. В семь лет их забирали из семьи и воспитывали коллективно.
Воспитание спартанцев было главной опорой «общины равных»: оно создавало совершенно особый тип человека. Но главным условием существования этого общества была изоляция: другие нравы, роскошь, культура, развлечения могли быстро разрушить весь лаконский уклад. Вот почему мудрые законодатели позаботились о том, чтобы «железным занавесом» отделить Спарту от внешнего мира. Запрещено было более суток чужеземцу оставаться в Спарте, спартанцу выезжать за границу, но, главное,
Такой осталась Спарта в памяти Эллады. И если и есть некоторое преувеличение в этих рассказах, все же надо признать, что Лакедемон представлял уникальное явление в истории человечества. Но после того, как Спарта победила Афины и установила свою гегемонию, все изменилось. Спартанцы теперь объезжали со своим флотом моря, в страну хлынуло персидское золото. Строй Ликурга пал. Земля стала продаваться и покупаться, в руках одних скапливались богатства, другие беднели. Стратеги жили на чужбине как цари, имели богатые дома и настоящие семьи, а вернувшись домой, у всех на глазах ели черную похлебку и ходили в темном плаще. Лаконская простота стала одним лицемерием. «С тех пор, как они (то есть спартанцы. — Т. Б.) начали посылать свой флот в море и ходить с сухопутными войсками за пределы Пелопоннеса, стало ясно, что железных денег… не достаточно, ибо нужна была общепринятая монета и наемное войско… Вследствие этого они вынуждены были обивать пороги у персов, налагать дань на островитян, выжимать деньги у эллинов» (Polyb. VI, 49, 10). Наконец умерла и эта лицемерная умеренность. Деньги сделались идолом Спарты. Знатные люди наживали богатство самыми бесчестными способами, кругом была нищета, и все в стране открыто покупалось и продавалось. В это-то печальное для Спарты время появился реформатор. То был юный царь Агис.
Агис рано потерял отца, и воспитывали его мать Агесистрата и бабка Архидамия. Они принадлежали к знатнейшему семейству, обладали несметными богатствами, обе были решительные, властные, а бабушка так даже была героическая женщина. Когда лет тридцать тому назад беспокойный авантюрист, царь Пирр, внезапно появился под стенами Спарты, произошло страшное смятение. Оказалось, что войска почти нет, защищать город некому. Мужчины совершенно пали духом и не знали, что предпринять. Решили наконец прежде всего эвакуировать всех женщин. И вдруг в совет явилась Архидамия с мечом в руке. Она объявила, что женщины Спарту не оставят, и порядком пристыдила струсивших членов совета. Решено было строить оборонительные укрепления. Прежде всех пришла Архидамия с женским отрядом: у всех в руках были заступы и лопаты. И дело у них спорилось, они оставляли далеко позади мужчин (Plut. Pyrrh. 27).
Сейчас Архидамия стала бабушкой и вместе с дочерью с упоением нянчила внука. Обе женщины души не чаяли в мальчике. Дитя воспитывалось в неге и роскоши, ни в чем не знало отказа и было совершенно ограждено от забот грубой жизни. Но когда этот нежный избалованный ребенок подрос и вступил на царский престол, оказалось, что он лелеет самые странные мечты. Богатство его не радовало, роскошь вызывала отвращение. А мечтал он об одном — возродить ликургову Спарту. Он открыл душу нескольким друзьям. Его пылкие речи нашли в их юных сердцах самый горячий отклик. Они с энтузиазмом убеждали царя не медлить и скорее приступить к реформам.
Оставалось главное — склонить на свою сторону мать и бабушку: без их согласия юноша не мог предпринять ничего. Обе женщины со страхом и недоумением его слушали. Когда же он дошел до того, что надо отказаться от всего имущества, они стали заклинать своего ненаглядного Агиса забыть эти вздорные фантазии. Но Агис их не слушал. Он так горячо, так вдохновенно говорил о былой славе Спарты, о древних доблестях, что в конце концов обожавшие его женщины стали восторженными последовательницами этого нового пророка простоты и социального равенства.
Теперь Агис открыто выступил перед народом, призвал вернуться к временам Ликурга, а в заключение заявил, что первыми сдают все свое огромное имущество он сам, его мама и бабушка (Plut. Agis, 7–9). Народ слушал царя с восторгом. Но богачи были в смятении. Увидав, какую бурю поднял Агис, они сплотились вокруг второго царя Леонида. Первый богач Спарты, прожженный политик, он, естественно, был мало тронут романтическими бреднями Агиса. Зато у молодого царя появился неожиданный и очень энергичный союзник. То был его дядя Агесилай. Дядя этот был по уши в долгах. В политической программе племянника его восхитил один пункт — кассация долгов. Дядя стал действовать так ретиво, что Леонид вынужден был бежать. Предусмотрительный дядя послал ему вслед убийц, но благородный Агис, узнав об этом, отправил отряд, который должен был оберегать драгоценную жизнь Леонида и невредимым доставить его в Тегею. После этого на центральной площади Спарты разложили костер, куда побросали все долговые обязательства. Дядя чуть ли не скакал вокруг огня, как папуас, и говорил, что никогда не видал пламени ярче и чище этого (Plut. Agis, 12–13).