Полибий и его герои
Шрифт:
Ясно, что, если такой человек решился с горсткой смельчаков овладеть Акрокоринфом, у него была какая-то веская причина. И это так. С самой ранней юности этот волевой скрытный человек поставил перед собой одну цель. К ней он неуклонно шел всю жизнь, ради нее готов был на все. Цель эта — сделать Пелопоннес сильным и свободным. Однако Арат прекрасно понимал, что просто освободить города нельзя. Завтра же они вновь станут добычей македонцев или истребят друг друга в междоусобной войне. Значит, надо было идти иным путем. И вот тогда-то внимание его привлек Ахейский союз. Полибий говорит, что еще в пору освобождения Сикиона он изучил конституцию ахейцев и был ею восхищен. Значит, уже тогда, 20-летним мальчишкой он не просто романтически хотел освободить родной город. Нет. Уже тогда он поставил перед собой цель превратить весь Пелопоннес в федерацию, «сделать его одним телом, одной силой» (Plut. Philop. 8). Он изучал разные конституции и выбрал Ахейский союз. И освободив Сикион, этот 20-летний мальчишка сумел убедить сограждан пожертвовать независимостью и вступить в незначительный презираемый ими прежде союз. В 245 г. Арат впервые стал стратегом ахейцев и определил цели и задачи союза: изгнание македонцев из Пелопоннеса,
Один и тот же человек часто бывал стратегом несколько раз. Трижды был союзным стратегом Диэй, трижды Аристен, но всех превзошел любимец ахейцев Филопемен — он восемь раз занимал должность стратега! Однако никто никогда не имел такой власти над умами ахейцев, как Арат. Закон запрещал быть стратегом два года подряд, и что же? Арат выбирался каждый второй год до самой своей смерти! Но и в те годы, когда он оставался частным лицом, он фактически держал в руках бразды правления. И вовсе не потому, что остальные стратеги были его марионетками. Напротив. Часто это бывали его политические противники. Но одно слово Арата значило для ахейцев больше, чем все речи и приказы их очередного стратега. Такого восторженного обожания они уже больше ни к кому не испытывали. В то же время ахейцы стали замечать у своего стратега какие-то необъяснимые странности. Замечено было, что он, как огня, боится открытых сражений и делает все, чтобы от них уклониться. Более того, злые языки говорили, что перед битвой он бледнеет, дрожит, его мутит, а заслышав звуки трубы, он нервно спрашивает, нужно ли еще его присутствие, а затем уходит подальше и, умирая от волнения, следит за битвой. Многие философы даже серьезно обсуждали на своих лекциях вопрос, является ли бледность и сердцебиение признаками страха, ведь такой великий герой, как Арат, в бою испытывает подобные недомогания (Plut. Arat. 29). Но ахейцы не могли сомневаться в мужестве своего стратега, даже если бы они забыли о Сикионе и Акрокоринфе, ибо Арат являл им чудеса отваги ежедневно. Вернее, еженощно. Целые дни он плел тайные интриги, а ночью отправлялся с лестницами к очередному городу. И насколько вял и нерешителен он бывал в битвах, настолько смел и находчив во время этих ночных экспедиций. Плутарх сравнивает его с ночными хищниками, которые плохо видят днем, но чьи глаза широко раскрываются в темноте (Ibid. 10).
Люди не знали, что и думать об Арате. Смел он или нерешителен? Герой или трус? По-видимому, один Полибий проник в тайну этого человека. Арат, говорит он, был великим политиком, и в политических делах был находчив, изобретателен и очень смел. «Зато этот самый человек всякий раз, когда решался овладеть открытым полем сражения, оказывался неизобретательным в планах, робким в нападении и неспособным глядеть в глаза опасности». Этому нечего удивляться, продолжает он, ибо существуют разные виды храбрости. Один и тот же человек может быть смелым охотником и трусливым воином. Бывают удальцы, отличные единоборцы, а в строю они никуда не годятся. А другие, наоборот, несокрушимы в строю и теряются в единоборстве. Арат был плохим полководцем, он был неуверен в себе, сомневался в каждом своем шаге, оттого робел и терялся в открытой битве. Зато бывал несокрушимо смел в ночных нападениях (IV, 8).
Эти странные кошачьи повадки их стратега доставляли ахейцам кучу хлопот. Бывало, днем они заключат союз с тираном какого-нибудь города. А ночью Арат уже на лестницах у стен этого города (напр., Plut. Arat. 25; 33) [4] . А его странная нерешительность, граничащая с малодушием, не раз заставляла воинов упустить верную победу. Полибий рассказывает, как однажды ахейцы проиграли бой из-за совсем уж нелепых ошибок Арата. Терпение их лопнуло, и, когда стратег воротился, все окружили его и осыпали горькими упреками. Они с досадой спрашивали, чего ради он опять ввязался в битву? Неужели он до сих пор не понял, что совсем не умеет воевать? Собрание бушевало. Наконец встал Арат. Однако стоило ему заговорить, стоило мягко и как будто робко попросить простить его за невольные грехи, памятуя о человеческих слабостях, и настроение ахейцев, как по волшебству, изменилось. Все сгорали от стыда и с упреком спрашивали друг друга, как они могли расстроить такого человека! (IV, 14).
4
Арат действовал зачастую совершенно самостоятельно. Напомню, что на свои деньги он освободил Коринф.
Но если стратег иной раз навлекал на ахейцев неприятности, зато он один умел вызволить их из любой беды. Как искусный кормчий, Арат направлял государственный корабль, обходя все мели и подводные камни. То был человек, «умеющий найтись во всяком положении» (II, 45, 5). Он все предвидел и все рассчитывал. Во всей его жизни, говорит Полибий, нельзя было отыскать ни одного необдуманного поступка (V, 12, 7). «Он всегда и ненависть, и дружбу соразмерял с общественной пользой… и… изменял образ мыслей в любом направлении сообразно нуждам государства и требованиями минуты. Выше всех благ на свете он ценил
В дела эллинских государств, лежавших за пределами Пелопоннеса, Арат не вмешивался. Он прекрасно понимал всю бесплодность таких попыток. У него все равно не хватило бы сил защитить освобожденный город. Но было одно исключение. Он одержим был романтической мечтой — освободить Афины, которыми владели македонцы. Афиняне давно утратили всю былую силу. Но этот город олицетворял былое величие и славу Эллады. Один македонец заметил: «Афины — маяк всего света, с высоты которого весть о любых деяниях домчится до самых отдаленных народов земли» (Plut. Demetr. 8). И вот Арат, «словно безумно влюбленный», по выражению Плутарха, бродил вокруг Афин. Афиняне слали ему слезные жалобы, моля освободить их. Много раз Арат ночью появлялся у города. Но македонцы были начеку. Во время одной ночной экспедиции он так сильно повредил себе ногу, что ему пришлось делать операцию. Однажды македонцы вернулись и с торжеством сообщили великую весть — неуловимый Арат убит! Начальник македонцев ликовал. Он отправил в Коринф посла с приказом немедленно открыть македонцам ворота, потому что их Арат мертв. К его изумлению на это грозное требование коринфяне отвечали взрывом хохота. Наконец, давясь от смеха, они показали на Арата, который как ни в чем не бывало сидел среди них.
Как только афиняне узнали, что их спаситель мертв, они все, как один, надели венки и в праздничной одежде с пением прошлись по городу, славя македонского владыку и судьбу, сокрушившую его подлого врага. Эта смешная и грустная картинка совершенно в нравах того времени. Афиняне, говорит Полибий, «не принимали участия ни в каких движениях прочих эллинов… Они простирались в прах перед всеми царями… и по легкомыслию… мало заботились о соблюдении достоинства» (V, 105, 6–8). Но Арат, услыхав о такой черной неблагодарности, был вне себя от негодования, даже хотел тотчас же идти походом на Афины. Даже уже вышел, но вовремя вспомнил, с кем имеет дело, одумался и повернул назад. Узнав, что он жив, афиняне снова стали слать ему слезные письма. Однажды послы их застали его в постели — он был тяжело болен. Но услыхав, в чем дело, он велел положить себя на носилки и нести к Афинам. Кончилось все неожиданно. Когда македонский царь Деметрий умер, Арат воспользовался минутой и предложил очень большую сумму денег начальнику македонского гарнизона в Афинах. Это был тот самый Диоген, который недавно грубо требовал от коринфян открыть ему ворота. Тот согласился вывести войска из афинских портов за 150 талантов, из которых 20 Арат дал из своего кармана (Arat. 33–34). Сохранилась надпись, где Афиняне славят свою свободу и избавителя. Только не Арата, а… Диогена, которому Арат дал взятку{3}.
Арат внезапно появлялся то под одним, то под другим городом Пелопоннеса. Македонцы сбились с ног, пытаясь его поймать. Много раз по Элладе проходил слух, что Арат убит. Но каждый раз «покойник» появлялся в самом неожиданном месте. А однажды македонскому царю доложили, что он пойман. Царь отправил целый корабль, на котором ему должны были доставить Арата в цепях. Тщетно. Арат из Сикиона был неуловим (Plut. Arat. 34). Но больше всего хлопот доставил Арату Аргос. Это был город, где он вырос, его вторая родина, и он своим святым долгом считал освободить его. Правил в Аргосе тиран Аристипп. Его история ярко показывает нам жизнь тогдашнего тирана. Аристипп был богатейший человек, у него было огромное войско, он жил в великолепном дворце, окруженный роем раболепных слуг, все и вся повиновалось малейшему его слову. А все-таки, замечает Плутарх, участь его достойна была глубокой жалости. И днем и ночью тирана мучил страх. Круглые сутки его охраняла стража; всех граждан, которые могли хотя бы помыслить что-нибудь против него, он перебил; аргосцам под страхом смерти запрещено было иметь оружие. А с каждым днем страх терзал его все сильнее. Вечером из дворца выгоняли всех слуг, двери запирали, вокруг располагался вооруженный отряд охранников. Сам же тиран дрожащей рукой приставлял к стене лестницу и лез наверх в каморку, где его ждала любовница. В каморке не было ни окон, ни дверей, только люк в полу, куда пролезал тиран. Тут же он запирал люк и вдвоем с любовницей они подвигали кровать и ставили на люк. Мать любовницы тем временем уносила лестницу и запирала в отдаленной комнате.
Но вскоре у Аристиппа появились не воображаемые, а весьма реальные причины для страха. Каждую ночь Арат кружил возле Аргоса. Какими-то непостижимыми способами он умудрялся сноситься с гражданами. И каждый день на тирана сыпались неожиданности. Однажды, например, приехали в город несколько купцов с товаром, навьюченным на мулов. Просто чудом раскрылось, что в седлах были зашиты маленькие кинжалы, выкованные по специальному заказу Арата. И таких случаев были сотни! Чуть не каждую ночь Арат пытался перелезть стену то в одном, то в другом месте. Но все попытки его срывались из-за панического страха, который испытывали аргосцы перед тираном. Уже все ахейцы совершенно отчаялись и махнули рукой. Но не Арат. Каждая новая неудача только еще больше разжигала его азарт.
Несчастный тиран совсем потерял покой. Он даже подал жалобу в общеэллинский арбитраж. Он говорил, что Арат нарушает все правила человеческого общежития и нападает на него в мирное время. На суд Арат не явился, и его обязали уплатить большой штраф. Штраф Арат заплатил, а тирана в покое не оставил. Он даже решился встретиться с Аристиппом в открытом бою, и, разумеется, был разбит. В конце концов он все-таки заманил тирана в ловушку. Было это ночью, поэтому Арат был в своей родной стихии. Войско Аристиппа было разгромлено. Люди бежали кто куда. Арат, словно гончая, летел впереди по следу. Местность была изрезана, на пути было множество холмов и лощин. Но Арат словно нюхом чувствовал, куда бежал тиран, и каждый раз поворачивал в нужном направлении. Наконец у самых Микен они настигли беглеца. Его умертвил какой-то критский наемник. Арат поскакал к Аргосу. Увы! Он опоздал. В городе уже сидел новый тиран, сын и наследник Аристиппа, Аристомах. Кажется, кто угодно мог пасть духом после таких неудач. Но Арат и тут не отступил. Он начал все сначала — снова плел интриги и опять ночами кружил возле Аргоса.