Полибий и его герои
Шрифт:
Когда Полибий был совсем ребенком, на его родной город обрушились тяжкие беды. Именно тогда на Мегалополь напал Набис, а Филопемен бросил его на произвол судьбы. Жители были заперты в городе, даже «сеяли на улицах, лишенные своей земли, ибо враги стояли лагерем чуть ли не у самых ворот» (Plut. Philop. 13). Спас Мегалополь Тит. Сначала он добился у Набиса прекращения войны против ахейцев, а три года спустя разбил тирана. Но ахейские патриоты предпочли об этом забыть. Вряд ли, однако, мальчик помнил те далекие годы. В детстве на него, несомненно, оказал огромное влияние Филопемен. Последний эллин, как и его кумир Эпаминонд, видимо, не имел семьи. Великий фиванец любил говорить, что его единственные дети — его победы. Это мог бы повторить и Филопемен. Поэтому естественно ему было привязаться к сыну своего лучшего друга. Мальчик в свою очередь восторженно его любил, восхищался им и подражал ему. Филопемен стал его кумиром
Юность Полибия прошла в обстановке суровой. Филопемен превратил ахейские города прямо-таки в настоящий военный лагерь. В мастерских переливали на оружье драгоценные чаши и кубки, «золотили панцири, серебрили щиты и уздечки; на ристалищах объезжали молодых коней; юноши упражнялись в полном вооружении; у женщин в руках были шлемы и перья, которые они красили» (Plut. Phil. 9). Словом, везде царил дух войны. Полибий вспоминает систему упражнений, разработанную Филопеменом, которую проходил он вместе с другими всадниками, своими сверстниками. «Оборот налево и такой же направо, возвращение на прежнее место и оборот назад. Что касается отдельных отрядов, то они должны были знать четверть оборота, полуоборот и три четверти оборота». Потом шли быстрые движения вперед, внезапные остановки и смыкание в шеренгу (X, 23). Полибий вскоре стал искусным воином. И всю жизнь ученик Филопемена оставался великолепным наездником.
И уж, конечно, юный Полибий часто бродил по холмам и долинам с Филопеменом и слушал его лекции по военному делу. И, вероятно, старший друг не раз напоминал, что не за горами то время, когда Полибий сменит их с Ликортой у кормила правления. Если бы оба они могли тогда предвидеть, как применит полученные уроки Полибий и что за странная, удивительная судьба его ждет!
Можно себе представить, каким ударом для мальчика была страшная смерть Филопемена. Он решил тогда прославить своего наставника и написал его жизнеописание в трех книгах. С годами он стал относиться к этому своему юношескому труду довольно критически. «В том сочинении, по существу хвалебном, требовалось лишь общее изложение подвигов, не чуждое преувеличений; напротив, в сочинении историческом, совмещающем в себе похвалу и осуждение, должен быть дан правдивый рассказ с обстоятельным выяснением причины каждого действия» (X, 21, 6–8). Любопытная черта. Почему-то Полибий почти исключительно рассказывал о молодости своего героя до отъезда на Крит. Быть может, что-то говорило ему, что в хвалебном сочинении не стоит особенно распространяться о Спарте и Мессении.
Ликорта был из хорошего рода и ни в чем не нуждался. Естественно, он постарался дать сыну самое блестящее образование. Сразу видно, что Полибий прекрасно знает математику и астрономию, с легкостью цитирует строки поэтов от седой древности до последних дней, изучал Платона и Эпихарма, знает и философов, и ораторов, и историков. Но хотя он проявлял блестящие таланты, Ликорта вовсе не собирался сделать из него ученого. И ему, и Филопемену абсолютно ясна была будущая судьба мальчика — он должен был стать лидером ахейцев. Это разумелось само собой, это даже не обсуждалось, к этому готовили его с самого детства. Полибия воспитывали как политика, и он рос среди политиков. С малых лет сидел он с отцом в собрании, а потом слушал разговоры тех же политиков, когда они, сбросив маску, спорили друг с другом уже без всяких стеснений. Однажды, например, он слышал, как Филопемен осыпал некоего деятеля союза, Архона, похвалами за какой-то коварный обман и восторгался его ловкостью. Мальчик был ошеломлен. Ведь он с детства знал, что лгать нехорошо, а подлый обман заслуживает самого сурового осуждения. А тут человека хвалят за ложь!.. Так он узнал, что политики не признают морали. И не согласился с этим. «И тогда, когда я слышал разговор их, я не сочувствовал Филопемену… не одобрял и после, когда сделался старше», — вспоминает он (XXII, 14).
Чаще всего разговоры ахейских политиков вертелись вокруг римлян. Особенно запомнился Полибию один спор. Спорили Аристен и Филопемен. Аристен упрекал Филопемена в том, что тот слишком резок и неуступчив и медленно, но верно портит отношения с римлянами. «Невозможно, — говорил он, — сохранять дружбу с римлянами,
Филопемен возразил, что он вовсе не так наивен, как о нем думают, и прекрасно понимает разницу между римлянами и ахейцами. Но всякой силе свойственно угнетать покорного. Зачем же нам услужливо убирать с пути римлян все преграды?
— Наоборот, мы обязаны по мере сил наших бороться с ними и отстаивать свои права до тех пор, пока можем делать это совершенно безнаказанно… Если бы они стали предъявлять нам какие-нибудь незаконные требования, то напоминанием о наших правах мы сдержали бы их раздражение и хоть немного смягчили бы горечь их властных повелений. Тем более что римляне до сих пор, как ты, Аристен, и сам говоришь, высоко ценили верность слову, договорам и долгу по отношению к своим союзникам. Если же мы сами отринем собственные права и подобно народу завоеванному будем спешить с исполнением всякого требования римлян, какая разница будет между ахейским народом и сицилийским, например, или кампанским, которые давно и окончательно завоеваны римлянами?
«Филопемен прибавлял, что, наверно, настанет пора, когда эллины вынуждены будут исполнять всякое приказание римлян».
— Что же из двух более желательно: ускорить наступление этой поры или возможно более отдалить ее?.. Тем и отличается образ действий Аристена от моего, что Аристен желает видеть исполнение судьбы эллинов как можно скорее и по мере сил содействует тому, а я оказываю упорное сопротивление и стараюсь, насколько могу, отдалить это время.
Тогда, слушая их, Полибий был всецело на стороне Филопемена и со всем пылом юности осуждал трусливое поведение Аристена. Но потом он изменил мнение и почувствовал уважение к Аристену. Разная тактика их, говорит он, объяснялась разницей характеров. «Телом и душой Филопемен был воин», Аристен же — прирожденный политик. «Один действовал благородно, другой благоразумно», но оба во благо ахейскому союзу (XXII, 13–15).
Усилия его наставников не пропали даром. Уже в 20 лет Полибий был искушенным политиком; хорошо и убедительно говорил на народных собраниях. Юноша прекрасно знал всю закулисную политическую борьбу. Он похож был на театрального работника: в то время, как неискушенные зрители восторгаются блеском бриллиантов, сияющих на мантии театрального короля, и трепещут при звуках театрального грома, он опытным глазом оценивает, сколько стоят эти яркие стекляшки и где спрятаны гремящие тарелки. Он прекрасно знал, например, как выдвигаются люди на должность в демократическом государстве. Тот же Архон, соратник Филопемена, три раза бывший стратегом, по его словам, на получение должности истратил огромную сумму (XXVIII, 7, 7). Полибий и не думает укорять Архона. Нет. Он упоминает это обстоятельство между прочим как нечто само собой разумеющееся и ясное умному человеку.
В то время когда Полибий вступил на политическую арену, ахейские политики разделены были на две партии — Ликорты и Калликрата. Калликрат пресмыкался перед Римом, Ликорта свято соблюдал заветы Филопемена и держался с владыками вселенной независимо. Полибий ни секунды не колебался, на чью сторону встать. Он страстно любил свою родину, свой Ахейский союз. Для него это было лучшее государство на свете, самое свободное и демократическое, сами же ахейцы — лучший народ, гуманный, бескорыстный, который трудится на пользу всей Эллады (II, 38, 6; 39, 10; 42, 6; 57, 8; 60, 4). Он был верным последователем Филопемена и никогда не согласился бы предать свободу союза. Калликрат вызывал у него омерзение, отца он почитал великим человеком, достойным преемником Арата и Филопемена. Ясно, какие чувства должны были вызывать у него римляне, которые после мессенских событий держались холодно и властно.
Вскоре все ахейские патриоты стали смотреть на молодого сына Ликорты как на будущую надежду союза. Совсем юным его назначили послом в Египет. В 170 г. в самый трудный для союза момент, он был выбран начальником конницы, «вице-президентом» конфедерации. Теперь вместе со стратегом и десятью дамиургами он входил в «кабинет министров», решавший основные вопросы политики. Оставался один шаг до стратегии. И вот тут-то и случилась страшная беда, она налетела на него, подобно буре, смяла и разбила всю его жизнь.