Полицейские и воры. Авторский сборник
Шрифт:
Джиму Килбрайду случилось в одиночку оказаться на пустынном острове в результате цепочки полуосознанных желаний и неожиданных событий. Когда–то он стоял на твердой земле, спокойно работая бухгалтером в маленькой текстильной фирме в Сан–Франциско. Он и выглядел как бухгалтер: небольшого роста – меньше шести футов; с явным уже брюшком, хотя ему было лишь двадцать восемь; с прямыми темными волосами; покатым лбом, сиявшим под настольной лампой; округлившимися глазами за круглыми очками в стальной оправе, сползающими на нос; в галстуке, свисавшем подобно потрепанной
Таков был Джим Килбрайд, и он не был счастлив. Он не был счастлив, потому что являлся посредственностью и сознавал это. Он жил с матерью, не знался с женщинами и редко употреблял алкоголь. Читая печальные творения писателей–реалистов – о скромных кротких бухгалтерах, живших со своими матерями и не знавшихся с женщинами, – он испытывал стыд и горечь, потому что знал, что это написано про него.
Пришел день, когда его мать умерла. Все печальные истории с этого начинаются или этим заканчиваются, но для Джима Килбрайда ничего не изменилось. Офис оставался тем же самым, и автобус ходил по тому же маршруту. Его дом стал словно бы побольше и потемнее и попритих, но только и всего.
У матери была выгодная страховка, и после всех расходов кое–что осталось. Что–то западало ему в душу из книг и разговоров, откуда–то приходили мысли и побуждения – и вот, к своему большому удивлению, однажды он приобрел лодку. Еще он купил морскую фуражку и в воскресенье, в одиночку, вышел в ближние воды Тихого океана.
Но по–прежнему ничего не изменилось. В офисе горели те же лампы, и автобус не поменял маршрут. Он оставался тем же Джеймсом Килбрайдом и все так же лежал в ночи, мечтая о женщинах и о другой, более счастливой жизни.
Лодка была белая, двенадцать футов в ширину, с маленькой каютой. Он назвал ее «Дорин» – именем женщины, которую никогда не встречал. И как–то раз, солнечным воскресеньем, когда океан был чист и покоен, а небо безоблачно, Килбрайду, глядящему из своей лодки на море, пришло в голову, что можно было бы отправиться в Китай.
Идея эта в конце концов полностью захватила его. Прошли месяцы размышлений, чтения, подготовки, прежде чем он наконец понял, что действительно собрался в Китай. Он станет вести дневник путешествия, опубликует его, прославится и встретит Дорин.
Он загрузил лодку мясными консервами и водой. Испросив отпуск у своих хозяев (по некоторым причинам он не мог порвать с ними полностью, хотя и не намеревался возвращаться), однажды, прекрасным воскресным утром, он пустился в путь.
Его перехватили пограничники и вернули обратно. Они разъяснили ему кучу правил и процедур, из которых он ничего не понял. При второй его попытке они были более суровы и пообещали, что на третий раз его ждет тюрьма.
На третий раз он вышел ночью и сумел проскочить сквозь расставленные на него сети. Он воображал себя зловещим шпионом, уходящим во мраке от безжалостного врага.
Через два дня он потерял всякое представление о направлении. Он плыл и плыл, уставясь на трепещущую поверхность
Далеко на горизонте возникали и исчезали темные силуэты кораблей. Вблизи мир казался сине–золотым, и тишина нарушалась лишь плеском пенных бурунов о борта лодки.
На восьмой день был шторм, и в этом первом шторме ему удалось уцелеть. Он вычерпал воду из лодки до последней капли, а потом проспал почти сутки.
Через три дня шторм повторился в сумерках, обрушив яростные валы темных пенящихся волн на хлипкое суденышко. Лодку бросало туда–сюда, как шляпу под порывами ветра, и внезапно он оказался в воде в объятиях бушующей стихии.
Ночью волны выбросили его на остров, под защиту маленькой бухты. Он вполз на песчаный берег, куда не доставал прибой, и впал в забытье.
Очнулся он, когда солнце было уже высоко, спина и шея у него сильно болели. Фуражку и обувь он потерял. Он встал на ноги и двинулся внутрь острова по направлению к низеньким деревьям, подальше от палящего солнца.
Он выживал. Искал ягоды, корневища, съедобные растения и наловчился подкарауливать птиц, присевших на ветки, и сбивать их камнями.
В одном ему посчастливилось – в кармане у него оказались непромокаемые спички, которые он положил туда перед тем, как разразилась буря. Из коры и ветвей он выстроил себе маленькую хижину, выкопал мелкий очаг и развел там огонь, который приходилось поддерживать день и ночь; у него было только восемь спичек.
Он выживал. Первые несколько дней, несколько недель ему было чем заняться. Часами он глядел в океан в надежде увидеть спасателей, которые, верилось ему, должны приплыть. Он исходил маленький остров вдоль и поперек, пока не изучил каждый клочок пляжа, каждую травинку и ветку.
Но спасатели не объявлялись, и вскоре он узнал остров так же хорошо, как когда–то знал маршрут своего автобуса. Он стал рисовать картины на песке, человеческие силуэты, зарисовывал птичек, пролетавших с криками над его головой, изображал корабли, выпускающие дым из труб.
У него не было ни бумаги, ни карандаша, но он все же начал свою книгу, историю своих странствий, книгу, которая должна была сделать его, мелкого служащего, знаменитостью. Он составлял ее долго и тщательно, подбирая каждое слово, отделывая каждый абзац. Наконец–то он обрел свободу и оглашал весь островок пассажами из своей книги.
Но этого было недостаточно. Проходили месяцы, а он не видел ни корабля, ни самолета, ни человеческого лица. Он шагал вдоль берега, цитируя законченные главы своей книги, но этого было мало. Оставалось одно средство, чтобы сделать жизнь сносной, и он применил его.
Он стал сходить с ума.
Делал он это медленно и постепенно. Вначале ему потребовался Слушатель. Без пола, возраста и внешности – просто Слушатель. Расхаживая и проговаривая вслух свои фразы, он стал убеждать себя, что рядом с ним, справа, идет кто–то – кто–то, кто слушает его, смеется и аплодирует, восхищаясь им и его сочинением – им, Джимом Килбрайдом, а не каким–то там ничтожным клерком.