Полицейский (Архив сыскной полиции)
Шрифт:
Пройдя темной аркой, он вошел во внутренний двор и мимо палисадника прошел к дверям подъезда, поднялся на второй этаж.
На площадке было темно, и Семену Двигубскому даже не по себе стало, казалось, что кто-то стоит за его спиной.
Он похлопал по двери, нащупал язычок звонка, повернул. – Кто? – спросил мужской голос. – Я, Семен, открывай, Андрей.
Дверь открылась, желтый свет из прихожей осветил замусоренную лестничную площадку, и Двигубский обернулся. За спиной никого не было. – Ты что, Семен? – спросил хозяин. – Да так, ничего, нервы. –
Квартирка была небольшой. В две комнаты. Обстановка старая, от деда, почтового чиновника, осталась.
На ее фоне современные дорогие вещи, пепельница серебряная, английские часы «Нортон», изящные безделушки казались забытыми здесь случайно.
– Заменил бы ты это старье, Андрюша. – Семен Семенович сел на жесткий диван. – А зачем? – Смог бы людей принимать, женился бы.
– Ты все об этом, Семен, у тебя дело или так просто?
– Были у меня сегодня писаки, интересовались Коншиным. – Значит, пожар не просто так был? – Видать, да.
– Сеня, купца Масленникова мы вытряхнули, так ему деваться было некуда. Он больше всего на свете боялся, что полиция узнает о тухлых консервах, которые он армии поставил, а Коншин…
– А на него никто и не лезет! Дергаусов и его мадам.
Хозяин дома закурил дорогую папиросу, помолчал.
– Что мы знаем об их делах? Поставляют для армии гнилье! Дергаусов человек битый, у него связишки есть. Пойдем на фу-фу, вполне прирезать могут. – Неужели боишься?
– Да нет, мы с тобой сами кого хочешь замочим, но надо наверняка. Твой человек в сыскной поможет? – А куда ему деваться. Сколько он от нас поимел.
– Тогда я к нему поеду прямо сейчас. Пусть узнает, да нам ниточку даст.
– А нам много и не надо. Дергаусов сегодня опять кабинет заказал, может, его под утро-то и прижать? – Рано, Семен, рано. – А если его мадам дернуть? – Уж больно продувная баба. Подумаем. – Думай, а я поехал.
Больше всего на свете полицейский надзиратель Кузьма Баулин любил свою работу. Любил за то, что она давала ему власть над людьми. Пусть не большую, но пьянящую.
В своем мирке, в котором он постоянно вращался, профессия его была покрыта ореолом тайны и некоего могущества. Приказчики, хозяева трактиров, владельцы публичных домов, бильярдные жучки и уголовники относились к нему с почтением и страхом.
Среди московского жулья ходили легенды о его физической силе и ловкости.
А ведь когда-то в городском училище любой мог отлупить его.
Но в их доме жил цирковой борец Антощенко, выступавший под звучным псевдонимом Черная Молния; он-то и пристрастил мальчонку к гирям, и ко дню окончания училища Кузьма спокойно крестился трехпудовиком. Потом он работал в цирке. Борец из него не вышел, он был нижним в группе акробатов.
В полицию его определил крестный, околоточный надзиратель. Он окончил школу полицейского резерва и попал в сыщики. Нынче он был полицейским надзирателем первого разряда, но экзамен на первый гражданский чин сдавать не хотел. Его устраивала нынешняя
Служил Кузьма хорошо и уже готовил почву для перехода на хлебную должность сыскным надзирателем при Пресненской части.
Служитель Нефедов Никодим Лукич, из крестьян Сергиевопосадского уезда проживал в Малом Тишинском переулке в доме Скорятина, в первом этаже.
Когда Баулин подошел к дому, то увидел крепкого мужика, затаскивающего в квартиру мешки с картошкой.
– Ты, братец, Нефедов будешь? – спросил его Баулин. – Мы. – Я из сыскной. – Кузьма показал значок.
– Из полиции, значит? – без тени испуга и почтения переспросил Нефедов.
– Из нее, сердешный. Ты мешочки-то свои брось, со мной пойдешь. – Это еще зачем?
– А затем, дядя, чтобы поговорить с тобой о том, кто склады на Пресне поджег. – Как поджег? – Атак, взял да запалил.
– Мы этого не делали и нам ехать никуда не надобно.
– Ишь ты, – разозлился Баулин, – значит, для тебя приказ полицейского офицера ничего не значит?
Он специально для солидности назвал себя офицером. Но даже этот громкий титул не произвел на Нефедова впечатления.
– Офицер он и есть офицер, а вы, господин, больше на приказчика смахиваете.
Вот этого Кузьма пережить не мог.
Он схватил Нефедова за грудки и ударил спиной о стену.
– Ты что же, рвань, сопротивляешься чину сыскной полиции?
На шум из дома выбежал мрачный мужчина с ломом в руках. Тут Баулин и достал браунинг. – Брось лом, пристрелю.
Но мужик, видимо, не очень испугался и продолжал наступать на Кузьму, сбоку заходил оправившийся Нефедов. Кузьма сделал шаг назад и дважды выстрелил в воздух.
Мужик выронил лом, присел и смешно, как краб, заполз в подъезд. Нефедов испуганно остановился.
В окнах дома замелькали встревоженные лица. Пронзительная трель полицейского свистка раздалась при входе во двор. Гремя сапогами, вбежали двое городовых.
Они знали Кузьму, поэтому начали действовать проворно и споро.
Нефедову скрутили руки ремнем, мрачного мужика извлекли из дома, кликнули извозчика и повезли задержанных в Гнездниковский.
Бахтин пережил неприятные минуты, когда поехал в Лебяжий переулок, к матери Серегина.
Вместе с помощником пристава Гейде они позвонили в дверь. Открыла молоденькая горничная. – Нам госпожу Серегину.
Горничная не успела еще ничего ответить, как в коридоре появилась высокая дама в сером домашнем платье. – Я вас слушаю, господа.
Бахтин и Гейде сняли фуражки, не зная, как начать этот разговор. – Так я слушаю вас.
– Госпожа Серегина, – сказал Бахтин, – я должен сообщить вам… – Он застрелился? – Нет, его отравили.
Гейде шагнул к Серегиной, пытаясь взять ее под локоть.
– Не надо, господа, – тихо сказала она, – прошу вас в комнату.
Серегина оперлась о большой круглый стол, Бахтин и Гейде так и остались стоять в дверях гостиной. – Значит, мой сын невиновен? – Наверняка ничего сказать не могу, мадам.