Полигон смерти
Шрифт:
А у нас всё было нервно, суетно и бестолково.
Едва я успел вернуться на исходное положение (левая оконечность «мёртвой зоны», возле буфета), Угрюмый выдвинулся на пантомимический НП у гардероба и подал сигнал Свиридову, чтобы тот начинал движение.
Со своей позиции я не видел улицу за мэрией, но по звукам мог легко догадаться, какие манёвры там сейчас выписывает наша железная колесница Всеобщего Спасения.
БТР немного погазовал на месте, врубил задний ход и стал удаляться. Водитель выбрал солидный запас для разгона, уехал так далеко, что звук двигателя был еле слышен.
Я даже усомнился на минуту…
Почему так тихо? Может, товарищ понял, что его тут в любой момент могут поджарить, и просто-напросто удрал?!
Похоже, Угрюмый думал о том же.
Он напряжённо прислушивался, прижав голову к стене, как будто хотел продырявить её насквозь, вылезти с той стороны и посмотреть, что там делает лоботряс Свиридов.
Наши опасения были напрасны: вскоре звук двигателя стал стремительно нарастать.
БТР ехал обратно, причём на хорошей скорости.
— Саша, приготовься! — предупредил Угрюмый. — Если с первого раза не пропихнёт, будем крыть…
Звук двигателя достиг своего апогея и начал стихать: БТР вошел в проезд за ДК.
Угрюмый шустро перебрался к двери пожарного выхода.
Я сидел в крайней левой точке «мёртвой зоны», весь обратившись в слух, и ждал команды.
Слушал БТР, ползущий за стеной ДК по проезду.
По логике, «без нагрузки» он должен сейчас лететь как стрела, а мне казалось, что, он именно ползёт — преступно медленно и вальяжно, выдавая тягучие басы лениво ревущим двигателем.
Слушал биение сердца, надсадно бухающего изнутри в грудину, как та штуковина, что заколачивает сваи на стройках, только в разы медленнее: «Ту-дыттт», «Ту-дытт», «Ту-дытт»…
Слушал фантом команды.
«Пошёл! Пошёл!! Пошёл!!!»
Не было её, этой команды, она звучала у меня в голове густо-сиропным воплем Угрюмого, голос которого сел разом на три тона.
В общем, всё вокруг привычно замедлилось и поплыло.
«Ты-дыщщ! Ты-дыщщ! Ты-дыщщ!»
А это что? Со стороны ОВД будто бичом щёлкали по пыльной дороге, с некоторым опозданием я узнал звук СВД.
Работают по БТР.
Ну всё, сейчас точно будет «Пошёл!!!»
— Всё, «дома»! — радостно крикнул Угрюмый, дежуривший у пожарного выхода. — Саша, перекур, расслабься…
— Блин…
А я не расслабился, даже ни грамма не отпустило.
Вроде бы, казалось, слава богу, всё отлично, не пришлось прикрывать. Когда БТР пойдёт обратно с пехотой, для врага будет сюрприз, для нас бонус: пока разберутся, что почём, глядишь, успеем отработать без накладок.
Но это с позиции элементарной логики — всё отлично. А ты попробуй объясни эту позицию организму, который приготовился работать на пределе своих возможностей, щедро вывалил годовой запас гормонов и самостоятельно врубил режим «бой насмерть»! С таким же успехом можно объяснять котлу, в котором давление достигло критической точки, что надо немного переждать и сохранить вот это чудесное состояние до нужного момента.
В общем, моему организму нужно было бегать, стрелять и драться — на пределе своих возможностей, а он дрейфовал в состоянии затишья перед бурей и надсадно клокотал, ища клапаны, через которые можно стравить опасное давление.
— Там это… Ррр… Ррраненых грррузить — не надо помогать?
— Без нас справятся.
— Нет, я в том плане, что… Ну, там ррраненые все, а я здоррровый, мог бы помочь…
— Саша, ты чего рычишь? — Угрюмый внимательно посмотрел на меня и всё понял. — Гормональный передоз? Отойди в буфет, попрыгай, подвигайся.
Я так и сделал. Пошел в буфет и занялся физкультурой.
Угрюмый спокоен, как могильная плита, но это вряд ли следствие колоссального опыта. Просто они тут целый день уже воюют, все запасы организма выгорели дотла.
Прыжки и приседания помогали слабенько. Лучше, конечно, чем вовсе сидеть без движения, но нагрузка-то ожидалась совсем другая! Это надо заорать во весь голос и мчаться что есть силы куда глаза глядят, пока не упадёшь от полного бессилия. Тогда, пожалуй, полегчает.
Голова раскалывалась от давления, сердце рвалось наружу, руки дрожали… И не только руки — вообще, мне казалось, что весь мой организм пребывает в состоянии такого противного мелкого тремора.
Мне было реально плохо, я переживал по поводу своего дрянного самочувствия, эти переживания ещё больше усугубляли моё состояние, и я всеми фибрами души ощущал, что в любой момент могу сорваться и закатить дикую истерику.
Вот это будет помощь осаждённым.
Приняли мальчугана под крыло, он ответственно заявил, что годен к бою, обстрелян… а за пару минут до старта сорвался с катушек со всеми вытекающими.
Чтобы отвлечься от рефлексий по поводу своего состояния и хоть как-то взять себя в руки, я стал думать о том, как сейчас будет скверно раненым бойцам во дворе ДК.
Это гнусная, но вполне действенная методика: если тебе плохо, думай о том, что кому-то хуже, чем тебе. Хорошо, если кому-то не просто хуже, чем тебе, а в разы хуже или даже на порядок. В этом случае как бы тебе ни было плохо, невольное сравнение получается в твою пользу: в итоге выходит, что на фоне чужих страданий ты начинаешь чувствовать себя едва ли ни комфортно.
Из этого вытекает неприятное откровение: человек по сути своей гад и сволочь, но… Как бы там ни было, проверено — это помогает.
Так, вот сейчас пехоте будет плохо.
Нет, не просто плохо, а буквально через край, по максимуму.
Привяжут они кабель, не привяжут — без разницы. Независимо от условий, бежать раненым за бронёй, по которой долбят чуть ли ни в упор с верхних этажей и с крыши, — это поистине адская забава. Помимо запредельной физической нагрузки там у них будет столько страхов и переживаний, что заблаговременно, до старта, можно сойти с ума.
Водилу шлёпнут — всем полный упокой.
Даже если есть запасной водила и всё продумали, это будет целое дело: на замену в битком набитом БТР уйдёт уйма времени (всем ужаться, вытащить труп, на его место посадить живого — жуть!).