Полигон
Шрифт:
– Я сейчас жду вызов из ЦК, - отвечал Виктор.
– Как только он придет, так и поедем. Вызов должен прийти дней через десять или немного позже. Ну что, - продолжал он, поднимая свой бокал, - давай приступим к первому этапу нашей перманентной свадьбы. Сегодня самый счастливый день в моей жизни...
– И в моей!
– с нарочитым упреком вставила Нина.
– Конечно, и в твоей, - согласился он.
– Сегодня самый счастливый день в нашей жизни. Давай пожелаем себе долгих лет любви и счастья. Я тебя очень люблю.
– Я тоже тебя люблю, - с чувством произнесла Нина.
Они
– И почему это всегда на свадьбе кричат "горько"?
– спросила Нина после некоторого перерыва, в продолжение которого они с аппетитом дегустировали яства, красовавшиеся на блюде. Она еще раз поцеловала его в губы.
– Ничего и не горько. Очень даже сладко.
– А кричит-то кто?
– откликнулся шуткой Виктор.
– Одним горько, что их ряды редеют, а другие поняли: супружеская доля - это не только сплошные удовольствия и хотят...
... И хотят пожаловаться на судьбу, - продолжила за него Нина.
– ...Хотят предупредить, - закончил свою мысль Виктор.
– Да уж поздно предупреждать: дело сделано. Остается только жить так, чтобы как можно дольше было "сладко".
– Нина вдруг сделалась серьезной и продолжала: - Мы с тобой чуть во второй раз не проворонили свое счастье. Это должно стать нам уроком на будущее. Надо подумать, как сделать, чтобы такие ситуации исключить, или, если исключить нельзя, то хотя бы научиться грамотно их разруливать... Я поняла, что вела себя неправильно. Но тогда для меня твое сообщение было таким неожиданным, что я потерялась, была как в параличе: плохо соображала, не могла членораздельно, внятно выражать свои мысли. Было такое ощущение, что жизнь кончается, и ничего уже сделать нельзя.
– Нинка, моя Нинка, - с волнением произнес Виктор, обнимая и привлекая ее к себе.
– Ты не представляешь, что ты для меня значишь, как мне тебя не хватало. Ты не просто моя вторая половина. Ты мой источник энергии, живительный родник. А еще - тихая гавань. Я теперь с тобой горы сверну.
– Ты стихами заговорил, - сказала Нина и улыбнулась по-доброму.
– Да... Ангелина Николаевна сказала бы сейчас: "Вот что любовь с людьми делает!" - откликнулся на ее шутку Виктор.
– Когда она узнала, что у меня нет с собой свидетельства, - в том же тоне продолжала Нина, - она задумалась, а я решила, что все... Свадьба отменяется.
– А я после ее сообщения о холодах и комарах, - добродушно подтрунивал Виктор, - подумал, что сейчас ты взвесишь все еще раз - и откажешься ехать на мучения, на которые я тебя обрекаю.
– Да можешь быть спокоен, - игриво отреагировала Нина, - я еще раньше сама себя "обрекла".
Они продолжали весело болтать, прерываясь только на короткое время, чтобы поднять бокалы или отдать должное разным вкусным блюдам, которые время от времени подносил им официант. Вспоминали памятные эпизоды из школьной жизни, ту картошку, когда пришлось бегством спасаться от свирепой собаки. Добрым словом помянули школьных педагогов, особенно Таисию Александровну, учительницу русского языка и литературы. Оказалось, что им надо было еще много рассказать друг другу интересного, важного из своей прошлой жизни, из своей истории. Истории, которая раньше была у каждого своя, а с сегодняшнего дня стала у них одной, общей, как и их судьба, как и их будущее.
Они все никак не могли наговориться. Может быть, обоих вела какая-то неосознанная потребность выговориться, оттеснить светлыми воспоминаниями на периферию сознания все, что было пережито, передумано ими за время их непродолжительной, но тягостной разлуки, и вступить в новую жизнь уже без этой ненужной им теперь ноши.
За разговорами не заметили, как пролетело время. Пора было собираться в дорогу. Виктор вызвал официанта, расплатился, поблагодарил за хорошо организованный вечер, и они вернулись в гостиницу.
В номере Виктор вынул из вазы хризантемы и протянул их Нине.
– Подержи. А я сейчас упакую вазу.
Он достал из шкафа пиджак от костюма, в котором приехал в Омск, и стал заворачивать в него вазу. Увидев расширенные от изумления нинины глаза, сказал:
– Да я все равно этот костюм больше носить не буду.
– А ваза?.. Вазу...зачем?
– заикаясь спросила Нина.
– Так это наша ваза. Я ее специально для этих белых хризантем купил.
И тут Нина, как тогда около Дворца бракосочетаний, разразилась заливистым смехом
– Чего ты смеешься?
– пришла очередь недоумевать Виктору.
– Я думала...ты хочешь...
– прерываясь на каждом слове от охватившего ее безудержного смеха, говорила Нина, - ...думала, ты хочешь украсть гостиничную вазу.
И они снова дружно рассмеялись.
У подъезда гостиницы их уже поджидал старый их знакомый таксист. Кода сели в машину, он протянул Виктору листок бумаги вместе с изрядно похудевшим конвертом и сказал:
– Тут не все удалось купить... Кое-чего не было.
Виктор пробежал глазами листок с проставленными против каждой строки плюсами и минусами и сказал:
– Ничего... В основном, я смотрю, все получилось. Хорошо... Большое спасибо.
На вокзале Виктор с водителем достали из багажника три больших коробки, погрузили на тележку подъехавшего к ним носильщика, и тот отвез их багаж к вагону. Занесли все в купе, Виктор расплатился с носильщиком, отдельно поблагодарил и щедро вознаградил водителя.
– Ну, вот и все...
– произнес он, когда они расселись по местам. И продолжал дальше: - Как там у Маршака? "Внес узлы и чемоданы, рассовал их под диваны"...
– "Сел в углу перед окном и заснул спокойным сном", - закончила Нина.
– Кстати, чтобы не проспать...
– сказал Виктор.
– Надо попросить проводницу, чтобы предупредила, когда будет наша станция, а то в темноте я могу пропустить.
– И дальше уже в шутливом тоне: - Гражданка, вы, кажется, хотели выходить на Веерной? Будет через три с половиной часа. Стоянка три минуты.
– Спасибо, - в тон ему произнесла Нина и, помолчав, добавила: - Значит, скоро будем дома.
Последние слова были сказаны ею будничным тоном, как если бы она ехала не на глухую таежную станцию, а возвращалась домой, в свою московскую квартиру, и Виктор почувствовал, как от этих слов повеяло теплом и уютом родного очага, и по его телу разлилась нежность к этому самому для него дорогому на свете существу.