Полис
Шрифт:
Триера наша приближалась ко входу в бухту, где две горы почти смыкаются голыми, растрескавшимися каменными клиньями. Обрывы закрывают небо над головой, и вечно черна под ними глубокая вода. За кормой остается будто обрезанное невидимой стеной солнечное сияние. Я оглянулся.
Из открытого моря, сплошь окутанное слепящим маревом, со страшной, недоступной для обычного корабля быстротой надвигалось на нас нечто, чему нет названия. Я едва успел охватить взором бешено мчавшееся существо - а может быть, все-таки судно?.. Было оно похоже на гигантского острорылого дельфина и покрыто серой гладкой шкурой. Плывя, как бы вставало над волнами на плавниках или лапах; хвост грохотал,
Начальнику корабля положено оставлять судно последним, - но если бы я ждал, пока спасутся мои матросы, воины и гребцы, меня бы растерло, словно кусок масла. Поэтому, призвав на помощь морских божеств, я с места бросился через ограду борта.
Еще летя вниз, услышал, как чудище смяло нашу корму. С треском рухнула катастрома, заглушая слабые крики транитов. Ножом входя в воду, воочию увидел я крутобокий холм, седые плиты, терзаемые ветром кусты... и беспощадное бронзовое лицо великанши, сжимающей копье.
Всплыв, схватился за плавающий рядом, искусно вырезанный из сосны рыбий хвост разбитого акропостоля. Кругом, перекликаясь и сзывая друг друга, плавали мои люди. Фыркая, будто купающийся бык, хлопал мясистыми ладонями по воде Ликон. Триера, погрузившись кормой, стояла дыбом, парус лежал на воде, беспомощно целился в небо медный бивень тарана. Потом корабль мой завалился набок, жалобно глянул на меня огромным нарисованным глазом и погрузился, родив большой водоворот.
Ужасного пришельца не было ни вблизи, ни вдали, словно, выйдя из некоего таинственного мира и волею ревнивой дочери Зевса разбив мою триеру, он снова ушел в царство богов и духов.
Осознав, наконец, что произошло, я чуть было не нырнул вослед за кораблем, чтобы, как и он, никогда больше не появляться на земле... Дивная статуя, божественное творение величайшего из афинских ваятелей, щедрый подарок Парфенокла нашим политам, дар, которого ожидали два года, для которого был уже готов постамент в главном городском храме, - лучшее в мире подобие Афродиты Навархиды лежало на дне! А ведь наверняка приближение триеры давно увидели козопасы с вершин гор над бухтой, и горожане во главе с архонтами и стратегом ждут у причала, и жертвенные огни зажжены, и отобраны белые овны и телицы без порока, и даже варвары на конях, обвешавшись своими сокровищами, наверняка прискакали, чтобы увидеть прибытие великой богини эллинов... Горе нам, горе! Как предстану я перед собранием политов? Как объясню им происшедшее, если растаял в блеске волн злобный морской дракон? Как оправдаюсь в потере самого ценного, что когда-либо привозил сюда корабль со дня основания полиса?!
...Непонятное сцепление мыслей заставило меня вспомнить об Амфистрате. Ах, да, - варвары! Однажды был я поражен, узнав, что философ наш частенько бывает в гостях у бесноватого Орика, днями и ночами беседует с князем и его одетыми в шкуры, длиннобородыми мудрецами. Из политов, природных греков, не каждый сотый понимает, о чем говорит Амфистрат, - а эти любители чепраков из человечьей кожи, рубаки, орошающие кровью пиры, находят сладость в беседе с первым философом города! Адское, невообразимое сочетание. Неужели первозданная сила страстей, звериная цельность натуры едины в них с мощью ума? Младенческий разум варваров дремлет, точно Геракл в колыбели. Что же
О Амфистрат, если бы ты был сегодня со мной на борту, если бы видел напавшее на нас чудовище! Лежа ничком на резном рыбьем хвосте, подобрав повыше мокрую одежду и вовсю загребая ладонями, почему-то несколько раз повторил я ту странную фразу, сказанную тобою о возможной встрече с двойником: "И слава Зевсу, что редко!.."
Нет сомнения - Мирина ожидает меня на молу среди подруг, и в руках ее венок из белых роз, предназначенный для моей головы. Долой мысли о смерти, покаянную горечь - к берегу, только к берегу!..
Что ж, и штурманскому стажеру Мохначу, и другим членам команды будет теперь о чем рассказывать, загадочно округляя глаза, в легковерных компаниях. Это тебе не белая женщина в рубке. Не только команда наблюдала невесть откуда взявшееся - клянусь Богом!
– высокое деревянное судно с торчащими из бортов веслами, с загнутой вовнутрь диковинной кормой и полосатым красно-желтым парусом. Появление парусника отметила лучом развертки РЛС, игрушечным силуэтиком возник он на телеэкране... И этот удар, который сбросил меня с кресла, отдыхавших матросов - с коек, а сигнальщику Баркаускасу стоил перелома левой кисти! Я своими глазами видел, как разлетелась в щепки чужая корма, слышал треск и крики на непонятном языке... Нет, мы при всем желании не могли уже ни свернуть, ни затормозить, хотя я и успел скомандовать "обе машины на стоп". Судно возникло из ничего в тридцати метрах прямо по курсу. "Птичка, птичка, птичка... нету птички!"
Понимание того, что случилось, пришло лишь через несколько минут. Но ни с кем на борту не поделился я ужасной истиной. Только вечером, в городе, с Аришей.
– Нет худа без добра, - сказала моя любимая, стоя в обнимку со мной на краю набережной - а у ног привычно колыхалась масляная зыбь с плавающим мусором.
– Кстати, соперница зря старалась - ее статуям повезло еще меньше. Фидиеву Афину Парфенос ободрал в третьем веке до нашей эры тиран Лахар - не хватало ему, видишь ли, золота! Другую Афину, Промахос, - знаешь, такая бронзовая с копьем, - сначала перевезли в Константинополь, а потом крестоносцы ее разбили и переплавили. Другие великие статуи тоже погибли или дошли до нас в виде жалких обломков...
– Колосс Родосский, - ввернул я, чтобы не показаться невеждой.
– Вот именно... А эта лежит себе на дне и ждет не дождется, когда мы ее поднимем. Я ведь говорила тебе, что стало с полисом? Его сожгли готы, когда шли с Дуная, камня на камне не оставили. Наверное, и наша Афродита не уцелела бы. Маханул бы ее какой-нибудь дядя в рогатом шлеме обухом боевого топора...
– Я ее лучше маханул, любовь моя. Мы прямо насквозь прошли. Да и в легенде сказано: статуя разбита.
– Соберем, склеим...
– Помолчав, Арина потерлась щекою о мой погон и добавила: - Главное, я теперь точно знаю, где искать.
Я посмотрел в озаренную прожекторами, но оттого еще более темную даль моря, и явственно показалось мне, что на границе света и тьмы скользит над водою стройный белый силуэт.
Киев, 1989 ______________________________________________________________________
СЛОВАРЬ ДРЕВНЕГРЕЧЕСКИХ СЛОВ
Авлос - деревянная флейта с резким звуком.
Агора - центр политической и общественной жизни в древнегреческом городе, обычно - площадь, где размещался и рынок.
Агораном - должностное лицо, ответственное за порядок на агоре и рынке.