Полисексуал
Шрифт:
ИГОРЬ, ИЛИ ПЕРВАЯ ЛЮБОВЬ
Пионерлагерь располагался в курортном селении Коджори, недалеко от Тбилиси. Лето в Тбилиси хоть и не такое жаркое, как, например, в Ашхабаде, но какое-то сырое, и жара переносится необычайно тяжело. А в Коджори воздух горный, прохладный и лето там, в отличие от Тбилиси, комфортное. Заезд «пионеров» намечался на начало июня, а ещё в конце апреля со мной произо-шёл случай, направивший всю мою последующую жизнь в нео-жиданное русло.
Как-то зашёл к нам в класс восьмиклассник
И вот, в этот раз я не сдержался и подошёл вплотную к Иго-рю, разговаривающему с братом. Оказавшись так близко к юно-ше «моей мечты», я вдруг с удивлением почувствовал, что уже не управляю собой. Ноги мои приросли к полу, я пристально, не от-
17
рываясь, глядел в лицо Игоря и молчал. Я не мог перевести взгля-да, лицо Игоря приворожило меня, я глядел на него, как кролик на удава и улыбался неизвестно чему.
– Ты чего тыришься на меня? – неласково, но с улыбкой на лице спросил меня Игорь.
Я не ответил, но взгляда уже не мог перевести, я был загипно-тизирован глазами Игоря, его лицом, всем его обликом.
– Чего уставился, спрашиваю? – уже удивлённо проговорил он
вдруг резко ударил меня ладонью по щеке – дал пощёчину, как это называют. Я почувствовал, как, словно обожжённая, загоре-лась у меня левая щека, и я ощутил это одновременно с присту-пом томления в груди и тяжестью в нижней части живота. Меня ударили, мне должно быть больно, обидно, но всё превозмогало странное чувство необычайного удовольствия, болезненного, стыдного удовольствия. У меня помутилось в глазах, я часто за-дышал, но не перестал смотреть на моего удава, слегка отвернув от него обожжённую ударом щёку.
– Смотри ты, другую щёку подставляет! – удивился Игорь, – ты что, Иисусик, что ли? Это он, когда его били по одной щеке, под-ставлял другую! – и Игорь нанёс мне молниеносный удар опять же правой рукой, но уже по правой щеке.
Огонь запылал у меня в глазах, и всё лицо оказалось как бы в пламени, но пламени благодатном, хоть и обжигающем, но до одурения приятном. Томление в груди усилилось, сильнее заныл низ живота. Лицо Игоря вдруг задёргалось в моих глазах, и я по-чувствовал, что тело моё, в том числе и лицо, стали сводить судо-роги. Я нашёл в себе силы повернуться и сделать шаг-другой, а потом и побежать прочь от Игоря. Это было странное состояние, неведомое мне раньше.
– Эй, ты что, плачешь? – неслись мне вслед слова Игоря, – я же пошутил, я же не
Я побежал в туалет, чтобы подставить лицо под струю воды, прийти в себя, да и скрыться от свидетелей моего странного по-ведения. Уже по дороге в туалет, томление в груди прошло, как
тяжесть в нижней части живота, почти в паху. Я почувствовал себя нормально, но раз уж прибыл в туалет, решил воспользо-
18
ваться им по прямому назначению. И тут я заметил, что в труси-ках у меня… мокро. Нет, не так, когда описаешься ненароком, а сырость была какая-то густая, скользкая, как слюна, или скорее, яичный белок.
– Нет не кровь – понял я, рассмотрев трусики изнутри, – что же это такое?
Но чем бы это ни было, ощущения мои от пощёчин Игоря были новыми и удивительно, я бы сказал, смертельно приятными. Уди-вила меня и эта новая, неизвестная мне жидкость в трусиках, появившаяся при этих смертельно приятных ощущениях! Ну и дела, – подумал я, – начинается что-то новое в жизни!
Из моей настольной книги я знал, что такое «болевожделе-ние», названное позже мазохизмом, достаточно распространено. Вот, например, знаменитый Жан Жак Руссо в своей «Исповеди» описывал, как в восьмилетнем возрасте его высекла воспита-тельница. И мальчик при этом испытывал настоящее «вожделе-ние», совсем как я. Руссо же постоянно провоцировал воспита-тельницу всё на новые избиения, пока та не поняла, что ребёнок чуть ли ни оргазм получил при этом, и прекратила экзекуции. Значит, я и великий Руссо – одного поля ягоды, и это как-то успо-каивало меня.
Ребята из моего класса начали было посмеиваться над моим нелепым, с их точки зрения, поведением, но я быстро пресёк их намеренья. Я был парнем сильным и тренированным – пара уве-систых затрещин быстро поставили всё на свои места, и насмеш-ки исчезли так же внезапно, как и появились. К тому же, мама моя работала в нашей же школе, а это также играло немалую роль в моём доминирующем положении в классе.
Пара слов о самой школе. Это была, как сейчас бы выразились, «элитное» учебное заведение, расположенное в самом центре города. Школа была русской. В Тбилиси были русские, грузин-ские и даже армянские школы – армян-то в городе жило боль-ше, чем грузин и русских вместе. В то время говорить по-русски было «модно» – это свидетельствовало о высокой культуре в семье. Это, вроде как в царское время модно было говорить по-французски. В нашем классе учились дети высокопоставленных
19
родителей, живущих в центре города чиновников, работников искусств, культуры, известных спортсменов. Им, в основном, и давали квартиры в центре. Школе я обязан прекрасным образо-ванием, знанием как русского и грузинского, так и двух иностран-ных языков – английского и немецкого. Даже летние путёвки нам давали в элитные места отдыха, каким и был пионерлагерь в Код-жори. Прекрасное помещение, роскошная природа вокруг, хоро-шее питание, трезвые и культурные вожатые.