Политбюро. Механизмы политической власти в 1930-е годы
Шрифт:
Несмотря на все знаки абсолютной преданности и покорности вождю, демонстрируемые чиновниками, у Сталина были основания не слишком доверяться многим из них. Старые коммунисты не устраивали Сталина уже потому, что в их глазах он не являлся абсолютно непререкаемым авторитетом. Чтобы ни говорили эти люди с высоких трибун, Сталин знал: старые партийцы хорошо помнят и о многочисленных провалах «генеральной линии» в 30-е годы; и о том, что ленинское «завещание» в какой-то момент чуть было не погубило политическую карьеру Сталина, и он удержался у власти лишь милостью Зиновьева и Каменева; и о том, как в конце 20-х годов лишь благодаря поддержке ЦК Сталину удалось победить группу Бухарина. В моменты же острых кризисов, как это было, например, во время голода 1932–1933 гг., многие руководители демонстрировали полуприкрытое недовольство сталинским руководством, даже саботировали приказы, исходившие из Москвы. По понятным причинам, менее всего Сталин и его ближайшее окружение доверяли бывшим оппозиционерам, подозревали в них затаившихся противников, готовых при благоприятных условиях взять реванш.
Несмотря
Подозревая многих партийцев в недостаточной политической лояльности, Сталин, кроме того, был невысокого мнения и об их деловых качествах, компетентности и желании напряжённо работать. Он постоянно обвинял их в бюрократизме и самоуспокоенности. Его раздражали их длительные отпуска и даже болезни. Характерная перепалка между Сталиным и одним из заслуженных большевиков, А.П. Смирновым, произошла на объединённом заседании Политбюро и Президиума ЦКК 27 ноября 1932 г. На заседании рассматривался вопрос о принадлежности Смирнова к «антипартийной группе» (так называемая группа Эйсмонта-Смирнова-Толмачева), а одно из обвинений состояло в том, что Смирнов недостаточно активен, часто находится в отпусках. Прервав объяснения Смирнова по поводу болезней, Сталин заявил:
«Сталин. Товарищ Смирнов, у нас такое отношение к делу наметилось. Есть одна группа товарищей: берут отпуск на 1,5 месяца и рвутся из отпуска, не могут досидеть до конца. Есть другая группа товарищей, которые едут в отпуск на 8 месяцев, на год, и если не напомнишь несколько раз, они так и не вернутся из отпуска. Первые кряхтят, выбиваются из сил, а вторые гуляют…
Смирнов. Я в их числе?
Сталин. Да, к сожалению.
Смирнов. 36 лет я работал, не уходил ни на один момент…
Сталин. Мы тут кряхтим, тянем тележку, как звери, а другие 3–4 месяца, а то и целый год в отпусках проводят.
Смирнов. Тогда трудно о чём нибудь говорить, когда я и лодырем оказался и саботажником. Все годы на самых тяжёлых постах был, нёс по 5–6 должностей.
Сталин. Я не говорю о тех годах, я говорю о последних.
Смирнов. Я год мучаюсь с этой историей (Смирнов говорил о своей болезни. — О.Х.)
Сталин. Постышев на днях говорил, что если хочешь отдохнуть, нужно напакостить партии» [544] .
544
РЦХИДНИ. Ф. 17. Оп. 163. Д. 1010. Л. 258–259.
Обличение бюрократизма и разложения в определённой мере отражало наличие реальной проблемы ротации кадров, ограниченных возможностей для выдвижения более энергичных и компетентных работников в рамках номенклатурной системы. Многие старые «заслуженные» руководители никогда не обладали должными знаниями и деловой компетентностью, но брали административным напором и до определённой степени самоотверженностью. Однако со временем, развращённые властью, многие из них, не приобретая новых знаний и навыков, утрачивали даже свои административные, «революционные» качества. Всё больше они предпочитали спокойную, материально обеспеченную жизнь, окружали себя серыми и подобострастными помощниками, нередко самодурствовали и до предела злоупотребляли безграничной властью. Всё это ставило под угрозу основы системы, которая во многом держалась на административном «энтузиазме» руководящих кадров. Чистка как бы решала эту проблему — открывала путь более молодым и образованным работникам. Смещённые же руководители, как правило, уничтожались физически, ибо в них, обиженных, усматривали питательную почву для всякого рода оппозиций, особенно в условиях обострения обстановки (например, в случае войны).
Подобные мотивы массовых репрессий вполне прослеживаются и применительно к Политбюро. Соратники, даже ближайшие из них, интересовали Сталина главным образом как работники. Недрогнувшей рукой он убрал прежде всего тех деятелей, которые либо фактически отошли от дел в силу прогрессировавших болезней, либо оценивались Сталиным как недостаточно энергичные и бесперспективные работники.
Заслуженный Г.К. Орджоникидзе в 1937 г. был уже настолько плох физически, что Сталину не составило большого труда довести его до самоубийства. Конечно, он мог бы оставаться в высших эшелонах власти определённым символом, скажем, успехов индустриализации (подобно тому, как на правах символа рабочего класса и крестьянства оставался полуослепший уже перед войной М.И. Калинин), но имел для этого слишком вспыльчивый характер и временами перечил вождю. Косиор и Чубарь (как недостаточно жёсткие) вызывали
Много лет спустя Молотов утверждал также, что Чубаря Сталин подозревал в «правых» настроениях, потому что тот был связан личными отношениями с Рыковым. «Сталин не мог на Чубаря положиться, никто из нас не мог», — заключал Молотов [545] . Возможно, свою роль сыграло то обстоятельство, что расстрелянные члены Политбюро — Косиор, Чубарь, Постышев — были связаны совместной работой на Украине. Сталин всегда подозрительно относился к разного рода группам.
545
Чуев Ф. Сто сорок бесед с Молотовым. С. 413–414.
Совсем не нужен был Сталину даже вполне послушный Рудзутак. За несколько лет до своего ареста он фактически прекратил активную деятельность, часто болел и по представлению врачей постоянно получал по решению Политбюро длительные отпуска. В 1970-1980-е гг. Молотов рассказывал следующее об обстоятельствах ареста Рудзутака: «Он до определённого времени был неплохой товарищ… Неплохо вёл себя на каторге и этим, так сказать, поддерживал свой авторитет. Но к концу жизни — у меня такое впечатление сложилось, когда он был у меня уже замом, он немного уже занимался самоублаготворением. Настоящей борьбы, как революционер, уже не вёл. А в этот период это имело большое значение. Склонен был к отдыху. Особой такой активностью и углублением в работе не отличался… Он так в сторонке был, в сторонке. Со своими людьми, которые тоже любят отдыхать. И ничего не давал такого нового, что могло помогать партии. Понимали, был на каторге, хочет отдохнуть, не придирались к нему, ну, отдыхай, пожалуйста. Обывательщиной такой увлекался — посидеть, закусить с приятелями, побыть в компании — неплохой компаньон. Но всё это можно до поры до времени… Трудно сказать, на чём он погорел, но я думаю, на том, что вот компания у него была такая, где беспартийные концы были, бог знает какие. Чекисты, видимо, всё это наблюдали и докладывали…» [546] . Эти объяснения Молотова, кстати, в значительной мере перекликаются с некоторыми официальными оценками конца 30-х годов. В разгар репрессий, 3 февраля 1938 г., Политбюро утвердило, например, совместное постановление ЦК ВКП(б) и СНК СССР, ограничивающее размеры дач ответственных работников «ввиду того, что… ряд арестованных заговорщиков (Рудзутак, Розенгольц, Антипов, Межлаук, Карахан, Ягода и др.) понастроили себе грандиозные дачи-дворцы в 15–20 и больше комнат, где они роскошествовали и тратили народные деньги, демонстрируя этим своё полное бытовое разложение и перерождение» [547] .
546
Там же. С. 411–412.
547
РЦХИДНИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 995, Л. 17.
В общем, из старых членов Политбюро неизменно сохраняли свои позиции, несмотря на многие притеснения, такие «трудоголики», как Каганович и Молотов, или такие символические фигуры, как Калинин. Уничтожив «ненужных» членов Политбюро, Сталин пополнил высшее руководство партии, так же, как и слой номенклатурных работников в целом, новыми людьми, которых считал полезными для дела и рассматривал в качестве потенциальных преемников (и соперников) старой гвардии на ключевых партийно-государственных постах.
Глава 6
1939 — 1941 годы: Реорганизация высших эшелонов власти
Вся совокупность известных фактов позволяет утверждать, что первостепенной целью репрессий против высших партийно-государственных функционеров было стремление Сталина упрочить своё положение диктатора, свести до минимума значение Политбюро как коллективного органа власти и политическое влияние отдельных членов Политбюро. В какой мере была достигнута эта цель? Каким был расклад сил в высших эшелонах власти и какой была её структура после завершения «большого террора»? В литературе существуют два прямо противоположных ответа на эти принципиальные вопросы. Наиболее распространена точка зрения, что террор завершил оформление сталинской диктаторской власти и окончательно похоронил все прежние традиции «коллективного руководства». Однако высказывалось и другое, «ревизионистское» мнение — об относительности власти Сталина к исходу «большого террора» и в определённом смысле об её ослаблении в результате массовых чисток [548] . Вопрос этот, несомненно, имеет принципиальное значение. От ответа на него зависит общая оценка итогов сталинской «революции сверху», понимание ситуации в высших эшелонах советского руководства накануне войны.
548
Rittersporn G.T. Stalinist Simplifications, chap. 4.