Политбюро. Механизмы политической власти в 1930-е годы
Шрифт:
В какой мере всё это свидетельствовало о том, что Ежов стал самостоятельной политической фигурой? Существует большое количество документальных свидетельств о том, что деятельность Ежова в годы «большого террора» тщательно контролировал и направлял Сталин. Он правил основные документы, готовившиеся в ведомстве Ежова, регулировал ход следствия и определял сценарии политических процессов. В период следствия по делу Тухачевского и других военачальников, обвинённых в «военном заговоре», например, Сталин принимал Ежова почти ежедневно [504] . Как следует из журнала записей посетителей кабинета Сталина, в 1937–1938 гг. Ежов побывал у вождя более 270 раз и провёл у него в общей сложности более 840 часов. Это был своеобразный рекорд: чаще Ежова в сталинском кабинете появлялся только Молотов (см. приложение 4). Как уже говорилось, Политбюро утверждало все приказы НКВД, касавшиеся проведения массовых репрессивных акций, а также
504
Реабилитация. Политические процессы 30-50-х годов. С. 291.
Несмотря на то, что большинство директив о терроре оформлялись как решения Политбюро, их истинным автором был, судя по имеющимся документам, Сталин. Как утверждал в своих мемуарах Хрущёв, значительную роль в 1937 г., помимо Сталина, играли также Молотов Ворошилов, Каганович [505] . Активность этих соратников Сталина, а также других членов Политбюро в проведении репрессий подтверждается многочисленными фактами. Многие решения, судя по всему, Сталин принимал фактически единолично. За подписью Сталина на места шли директивы ЦК о проведении арестов и организации судов [506] . В ряде случаев Сталин рассылал телеграммы с указаниями от своего имени. Например, 27 августа 1937 г. в ответ на сообщение секретаря Западного обкома партии Коротченко о ходе суда над «вредителями, орудовавшими в сельском хозяйстве Андреевского района», Сталин телеграфировал: «Советую приговорить вредителей Андреевского района к расстрелу, а о расстреле опубликовать в местной печати». Аналогичную телеграмму от своего имени в тот же день Сталин послал в Красноярский обком [507] . С большей долей уверенности можно предполагать, что по мере открытия документов Президентского архива обнаружится ещё множество дополнительных свидетельств о ведущей роли Сталина в организации террора.
505
Вопросы истории. 1992. № 1. С. 57.
506
Центр хранения современной документации. Ф. 89. Перечень 48. Д. 2, 3, 7, 9, И, 12, 15, 16, 17,20.
507
Известия. 1992. 10 июня. С. 7.
Сам Ежов был способным и инициативным «учеником» Сталина. Он достаточно успешно справился с подготовкой нескольких открытых процессов, которые, несмотря на отдельные «погрешности», завершились полным признанием подсудимыми — видными деятелями большевистской партии — своей вины. Ежов лично участвовал в допросах и отдавал приказы о применении пыток. От НКВД, который возглавлял Ежов, исходила инициатива в проведении многих репрессивных акций. Желая угодить Сталину, доказать свою «незаменимость», Ежов поощрял своих подчинённых к «перевыполнению» «планов» на массовые аресты и расстрелы, установленные Политбюро.
Сталин, несомненно, подталкивал Ежова к более активным действиям. В литературе неоднократно отмечался факт невиданной по интенсивности пропагандистской кампании, которая была организована вокруг НКВД и лично Ежова в 1937–1938 гг. Ежов получил все возможные награды и звания, занимал сразу несколько ключевых партийно-государственных постов (секретарь ЦК, председатель КПК, нарком внутренних дел, кандидат в члены Политбюро с октября 1937 г.). Его именем называли города, предприятия, колхозы.
Несмотря на это, есть основания полагать, что с самого начала Сталин расчётливо сохранял определённую дистанцию между собой и Ежовым, явно предпочитал возлагать «лавры» за массовое «разоблачение врагов» на НКВД и его руководителя. «Сейчас мне думается, когда я вспоминаю то время, — рассуждал в 70-е годы по этому поводу известный советский писатель К. Симонов, — что раздувание популярности Ежова, его «ежовых рукавиц», его железного наркомства, наверное, нисколько не придерживалось, наоборот, скорее, поощрялось Сталиным в предвидении будущего, ибо, конечно, он знал, что когда-то наступит конец тому процессу чистки, которая ему как политику и человеку, беспощадно жестокому, казалась, очевидно, неизбежной; раз так, то для этого последующего периода наготове имелся и вполне естественный первый ответчик» [508] .
508
Симонов К. Глазами человека моего поколения. М., 1989. С. 78.
В связи с этим можно обратить внимание на многие факты сдержанности Сталина по отношению
«СТАЛИН… Второй вопрос. О составе Политбюро. Политбюро предлагает ввести тов. Ежова в кандидаты в члены Политбюро и утвердить его кандидатом в члены Политбюро.
ГОЛОСА. Правильно.
АНДРЕЕВ. Какие предложения будут.
ГОЛОСА. Голосовать.
АНДРЕЕВ. Кто за то, чтобы принять предложение Политбюро — ввести тов. Ежова в кандидаты в члены Политбюро тех прошу поднять руки. Кто против? Нет. Кто воздержался? Нет. Принято единогласно» [509] .
509
Сталинское Политбюро в 30-е годы. С. 159.
Историки неоднократно обращали внимание на тот факт, что Сталин отсутствовал на торжественном заседании в честь 20-летия органов ВЧК-ОГПУ-НКВД в декабре 1937 г., в день, как справедливо отмечает Б. Султанбеков, «наивысшего торжества Ежова, на фигуре которого сконцентрировалось всё почтение к органам» [510] .
В общем, Ежов вряд ли мог претендовать на роль организатора «большого террора», самостоятельного политического деятеля, в сколько-нибудь серьёзной мере предопределявшего размах и направление чистки. Ежов был старательным исполнителем воли Сталина, действовал в рамках чётких указаний «сверху». Неизвестно ни одного факта, который хоть в какой-то мере свидетельствовал бы, что Ежов вышел из-под сталинского контроля. От дел Ежов был отстранён в тот момент, который счёл целесообразным сам Сталин.
510
Султанбеков Б. Николай Ежов // Татарстан. 1992. № 2. С. 28. Наблюдения по поводу этих событий см. также: Getty J.A. Origins of the Great Purges. P. 185.
Так же, как в своё время «большую чистку», новый поворот «генеральной линии», отказ от массовых репрессий, а, следовательно, устранение Ежова и его соратников, Сталин начал готовить загодя, медленно дозируя его и тщательно скрывая свои истинные намерения. 8 апреля 1938 г. Политбюро утвердило назначение Ежова по совместительству наркомом водного транспорта СССР [511] . Внешне это выглядело как новое почётное задание в духе продолжения большевистской традиции (первый председатель ВЧК Ф.Э. Дзержинский был назначен по совместительству наркомом путей сообщения для наведения порядка в этой важнейшей отрасли народного хозяйства). Однако фактически новое назначение Ежова было поводом для очередной перетасовки кадров в НКВД. В последующие недели Политбюро санкционировало перемещение в наркомат водного транспорта большого количества ответственных сотрудников НКВД [512] . Значительные кадровые перестановки продолжались и в последующие месяцы.
511
РЦХИДНИ. Ф. 17. On. 3. Д. 998. Л. 21.
512
Там же. Л. 37, 40, 41.
Недавние «герои-чекисты» почуяли недоброе, и некоторые попытались предупредить свой арест. Широкий резонанс в ежовском наркомате получило известие о бегстве за границу одного из высоких чинов этого ведомства, начальника УНКВД Дальневосточного края Г.С. Люшкова. В 1937-м — начале 1938 г. под его руководством проводились аресты, расстрелы, депортации из приграничных районов в Среднюю Азию советских корейцев. В конце мая 1938 г. Политбюро приняло решение освободить Люшкова от работы на Дальнем Востоке и отозвать его в центральный аппарат НКВД. Опытный Люшков понял, что означает это «повышение». В ночь с 12 на 13 июня, прихватив ценные документы, под видом инспекционной поездки он перешёл границу с Маньчжоу-Го. В дальнейшем Люшков сотрудничал с японской разведкой, сообщая ценные данные. В августе 1945 г. отступавшие японцы застрелили много знавшего перебежчика.
Побег Люшкова был сильным ударом по Ежову, на которого в любом случае ложилась ответственность за столь крупные провалы. Видимо, именно тогда Ежов почувствовал всю шаткость своего положения. В конце ноября 1938 г., уже после своего смещения, Ежов в своеобразном письме-исповеди на имя Сталина отмечал: «Решающим был момент бегства Люшкова. Я буквально сходил с ума. Вызвал Фриновского и предложил вместе поехать докладывать Вам. Один был не в силах. Тогда же Фриновскому я сказал: Ну теперь нас крепко накажут… Я понимал, что у Вас должно создаться настороженное отношение к работе НКВД. Оно так и было. Я это чувствовал всё время».