Политическая биография Сталина. В 3-х томах. Том 2
Шрифт:
Но главное состояло в другом. Система власти, в том числе и в отношениях между органами внутренних дел и Сталиным, была такова, что он не мог отдать указание о физической ликвидации члена ПБ. Не только открыто, но и путем намека, как, например, чтобы не чинились препятствия для осуществления террористического акта в отношении намеченного лица. И это, несмотря на то, что Сталин осуществлял не просто строжайший контроль над деятельностью НКВД, но и по существу руководство этим наркоматом. Не случайно Ежов говорил, что органы безопасности непременно улучшат свою работу, «при помощи т. Сталина, который изо дня в день руководит нами (выделено мной — Н.К.)» [825] . Ему же принадлежат слова о том, что: «…нет буквально ни одного мельчайшего вопроса, с которым я не мог бы обратиться к т. Сталину и получить от него совершенно исчерпывающие указания» [826] .
825
«Вопросы
826
«Вопросы истории» 1995 г. № 2. С. 21.
О том, что вождь твердо держал все нити управления НКВД в своих руках, говорят многие факты. Это подтвердил в косвенной форме и Ягода, когда впоследствии на февральско-мартовском пленуме возник вопрос о том, могло бы быть предотвращено убийство Кирова. Тогда Ягода заявил: «т. Сталин меня предупредил однажды насчет Молчанова. Он мне прямо сказал, что Молчанов, что-то Медведем от него пахнет, не похож ли он на Медведя? Я ему сказал, что Медведя в нем нет. И к Молчанову трудно было придраться. Человек работал день и ночь. (Сталин. Я сказал: либо он тупица, либо подозрительный человек)…
Если Медведь благодаря плохой охране не смог охранить Кирова, то мы здесь также виноваты. (Голос с места. Какая же охрана, когда вы троцкистов не брали и не арестовывали.) Тем более, что злодей Николаев — убийца Кирова, — заявил, что если бы был один человек при Кирове, он бы не решился стрелять. (Голос с места. А почему у Кирова не было охраны?) Была, но очень плохая, потому что Киров никогда не брал ее, а в этом моя вина, что я не настоял. Но в данном случае аппарат ГПУ безусловно мог бы предотвратить это убийство. Если бы мы не имели Молчанова на секретном отделе, если мы, мы — чекисты, больше бы контролировали, а все эти агентурные данные, которые были у нас в руках, использовали бы вовремя, этого злодейского убийства С.М. Кирова не было бы, и в этом наша самая большая, ничем не поправимая вина. Тов. Ежов говорил о плохом следствии и это правильно. Тов. Сталин беспрерывно в течение всей моей работы указывал на плохое ведение следствия, о порядке допросов. Если бы следствие по делам контрреволюционной троцкистской банды велось так, как нужно было его вести, то даже по одному следствию можно было своевременно вскрыть этот контрреволюционный бандитский заговор» [827] .
827
«Вопросы истории». 1994 г. № 12. С. 9.
Приведенные выше выдержки из выступлений руководителей НКВД однозначно говорят о том, что Сталин не только держал под своим личным контролем важнейшие дела, но и непосредственно вмешивался в процедуру ведения допросов и следствия в целом. Делал он это на основе полномочий Генерального секретаря, в прерогативу которого входило осуществление общего надзора и руководства органами внутренних дел. Но все это отнюдь не было равносильно тому, что он был вправе дать указание или же намек на устранение члена Политбюро и секретаря ЦК. Такими полномочиями он не обладал и обладать не мог. Единственное, что он был в состоянии сделать, так это намекнуть Ягоде, чтобы органы НКВД не препятствовали покушению на Кирова. Это было бы равносильно приказу. Однако сделать этого он не мог по той простой причине, что сам в таком случае становился своего рода заложником в руках Ягоды. Возразят: какой, к черту, заложник, если Ягода был у него в руках и во всем следовал указаниям хозяина (как стали называть Сталина в его собственном окружении)? Словом, сам Ягода был заложником в руках у Сталина.
Итак, получается нечто вроде заколдованного круга — кто у кого был заложником? Конечно, всерьез рассуждать о том, что вождь мог быть заложником в руках Ягоды — вещь достаточно наивная, а, может быть, и смешная. Но в определенных пределах Сталин неизбежно должен был испытывать к своему наркому внутренних дел недоверие. Нельзя забывать, что Ягода одно время разделял взгляды правого блока и при случае мог нанести Сталину непоправимый политический ущерб, например, путем утечки информации о секретном задании Сталина. Прямые указания Ягода получал от Сталина в отношении лиц, которые уже были политически дискредитированы и осуждены на уровне не только пленумов ЦК, но съездов партии. И здесь указания вождя не подвергались сомнению. Они выполнялись, правда, не всегда, неукоснительно, о чем свидетельствует первоначальный этап ведения следствия по делу об убийстве в Смольном. Отдать секретное указание Ягоде о ликвидации Кирова Сталин не мог хотя бы в силу колоссального риска, сопряженного с этим. А он, как известно, предпочитал играть наверняка, исключив, по возможности, любой серьезный риск.
Добавим еще одно соображение. Ко времени убийства Кирова говорить о полном и безраздельном господстве Сталина можно было с учетом той поправки, что наряду с ним были и другие достаточно влиятельные члены ПБ, как, например, Орджоникидзе. И хотя все принципиальные вопросы решались Сталиным, но и они требовали формального одобрения Политбюро или пленума ЦК. Ведь не случайно в тот период пленумам ЦК уделялось столь большое внимание и Сталин прилагал немалые усилия, чтобы, упаси Боже, члены пленума не поставили под сомнение то или иное его решение. Скажут, чистая формальность? Вроде бы и да, а на самом деле не совсем так. Иначе Сталин не осуществил бы на протяжении ряда лет радикальную чистку состава ЦК партии.
Словом, для вождя было абсолютно исключенным и неоправданным риском связывать себя с физическим устранением члена Политбюро. Я уже оставляю в стороне то, что он считал Кирова «другом и братом». Ведь эмоции и сентиментальные чувства в политическом соперничестве отступают на второй план. Хотя и эти моменты нельзя сбрасывать со счета. К Кирову, как свидетельствует и его дочь Светлана, он питал особенно теплые чувства. И не случайно, по словам очевидцев, при прощании с телом покойного Сталин якобы промолвил «Мы отомстим за тебя». И мало кто мог себе представить, сколь грандиозной будет эта месть. Да и местью ее можно назвать лишь условно, ибо это превосходило все мыслимые и немыслимые масштабы мести как таковой. Это было нечто иное, чему не просто найти адекватное определение.
В рамки рассматриваемой мною версии — как один из ее возможных вариантов — вписывается и предположение о том, что убийство Кирова было организовано самими работниками НКВД. Именно такую мысль высказал преемник Кирова на посту руководителя ленинградских большевиков А.А. Жданов. Правда, сделал он это не публично, а в узком семейном кругу. Как свидетельствует его сын Ю.А. Жданов, зловещее событие, происшедшее в декабре 1934 года, сильно волновало людей даже по прошествии многих лет после случившегося. Сын соратника вождя пишет: «Десятки лет партийцы задавали себе и другим вопрос: чем же было убийство Кирова? Задавала отцу этот вопрос и моя мать. Уже после войны резко и запальчиво он сказал: «Провокация НКВД!» [828] .
828
Ю.А. Жданов. Взгляд в прошлое. Ростов-на-Дону. 2004. С. 153.
Видимо, Жданов-отец знал, о чем говорил. Но для нас его ответ выглядит задачей с огромным числом неизвестных, и решить ее, видимо, так же трудно, как и теорему Ферма. Представляется в высшей степени сомнительным, что НКВД по своей собственной инициативе организовал провокацию, стоившую жизни члену высшего партийного руководства. Хотя стопроцентно исключить и такой вариант нельзя. Здесь существо проблемы сводится к тому, зачем понадобилась такая провокация? Какую цель она могла преследовать? Может быть, чтобы продемонстрировать свою активность, то, что и работники НКВД не даром едят государственный хлеб (включая сюда многочисленные привилегии и т. п.)? Но уж слишком рискованным и маловероятным выглядит подобный мотив. Да и к тому же, для организации провокации такого масштаба и такого характера, нужна была, вне всякого сомнения, санкция высшего руководства. Поэтому списать провокацию на самодеятельность местных или даже центральных органов НКВД просто смешно. Думается, что версия о грандиозной провокации со стороны НКВД — не более чем отговорка со стороны А.А. Жданова. Или же — что представляется более вероятным — этим он хотел сказать, что в тот период в стране и в самих органах безопасности царил такой хаос и неразбериха, что в подобных условиях было все возможно. Однако за мыслью Жданова, мне кажется, скрывается попытка снять с высших партийных руководителей тех лет ответственность за убийство Кирова. А такую ответственность они, в том числе и Сталин, безусловно несут. Не в том смысле, что они сами организовали все это дело, а в том, что не предприняли необходимых мер по наведению должного порядка в самих органах НКВД. В следующей главе я более детально коснусь этой проблемы, поскольку она имеет непосредственное отношение и к Сталину как верховному руководителю страны.
Подводя общий итог, следует констатировать: версия о причастности Сталина к убийству Кирова несостоятельна, поскольку не выдерживает проверки фактами и противоречит логике развития событий той поры. Ведь ни одного действительно убедительного мотива такого рода действий со стороны вождя мы не находим. Есть только гадательные предположения и всякого рода допущения, сами по себе в серьезном анализе недопустимые. Разумеется, ведя полемику с теми, кто отстаивает гипотезу о личной причастности Сталина к преступлению века, никто не имеет морального права априори считать все, что они пишут, нелепицей, выдумкой, профанацией фактов. Конечно, в их позиции явно просматривается политическая или идеологическая заангажированность. Но и при всем этом высказываемая ими точка зрения имеет бесспорное право на существование. Другое дело, что она страдает серьезным изъяном — сложные и противоречивые процессы и тенденции развития нашей страны в тот период объясняются и интерпретируются исключительно через призму одной личности. Но каким бы всемогущим демиургом не выглядел Сталин, свести все перипетии событий тех лет главным образом к его деятельности — значит серьезно упростить и примитивизировать реальный ход событий той поры. Бесспорно, он во многом определял направления и пути развития советского общества в период беспрецедентных репрессий. Он наложил на весь этот процесс печать своей личности. Неизгладимую печать! Но кроме его воли и его планов существовали и действовали объективные причины и обстоятельства, взаимодействие которых неизбежно сказывалось на общей картине политической жизни нашей страны в середине 30-х годов.