Политическая биография Сталина. В 3-х томах. Том 3
Шрифт:
Итак, Джилас писал: «Его страна лежала в развалинах, голодная, изможденная. А его армии и отягченные жиром и орденами, опьяненные водкой и победой маршалы уже затоптали половину Европы. Он был уверен, что в следующем раунде они затопчут и вторую половину. Сталин знал, что он – одна из наиболее деспотических личностей человеческой истории. Но его это нимало не беспокоило: он был уверен, что вершит суд истории. Ничто не отягощало его совесть, несмотря на миллионы уничтоженных от его имени и по его распоряжению, несмотря на тысячи ближайших сотрудников, которых он истребил как предателей, когда они усомнились в том, что он ведет страну и народ к благосостоянию, равенству и свободе. Борьба была опасной, долгой и все более коварной, по мере того как противники становились малочисленнее и слабее. Но он победил, а практика – единственный критерий истины! И что такое совесть? Существует ли она вообще? Для нее нет места в его философии и практике. И человек, между прочим, результат производительных сил» [829] .
829
Милован
Касаясь непосредственно отношений между Югославией и Советской Россией, а также между их лидерами, Джилас замечает, что в отношениях между Сталиным и Тито было что-то особое, недосказанное – как будто между ними существовали какие-то взаимные обиды, но ни один, ни другой по каким-то своим причинам их не высказывал. Сталин следил за тем, чтобы никак не обидеть лично Тито, но одновременно мимоходом придирался к положению в Югославии. Тито же относился к Сталину с уважением, как к старшему, но чувствовалось, что он дает отпор, в особенности сталинским упрекам по поводу положения в Югославии [830] .
830
Милован Джилас. Лицо тоталитаризма. С. 83 – 84.
Скрытые трения продолжались непрерывно, писал Джилас. Незримые для некоммунистического мира, они скрыто вспыхивали в партийных верхах – в связи с вербовкой в советскую разведку, которая с особой наглостью велась в государственном и партийном аппарате, а также в идейной области, главным образом из-за советского пренебрежения к югославской революции. Советские представители в Югославии с демонстративным недоумением реагировали на выдвижение Тито наряду со Сталиным, а особенно болезненно относились к самостоятельным югославским связям с восточноевропейскими странами и к росту там ее авторитета.
Трения вскоре перешли и на экономические отношения, в особенности когда югославам стало очевидно, что они при осуществлении пятилетнего плана не могут рассчитывать на советскую помощь сверх обычных торговых отношений. Ощутив сопротивление, Сталин заговорил о том, что смешанные общества непригодны для дружеских и союзных стран, и обещал всяческую помощь. Но одновременно его торговые представители использовали экономические выгоды, возникающие в результате обострения югославско-западных отношений и югославских иллюзий, что СССР – государство неэгоистичное и не стремящееся к гегемонии.
Наряду с теми причинами, о которых пишет югославский автор, росту напряженности способствовали также другие причины: Тито стремился прибрать к своим рукам маленькую Албанию и уже договорился с албанскими руководителями о посылке туда двух югославских дивизий якобы для гипотетической возможности оказания помощи партизанам в Греции, которые вели борьбу против правительства, плясавшего под дудку Запада.
Последний раз Джилас виделся со Сталиным в 1948 году. Свои впечатления он передает так: «Непостижимо, насколько он изменился за два-три года. Когда я видел его в последний раз, в 1945 году, он был еще подвижным, с живыми и свежими мыслями, с острым юмором. Но тогда была война, и ей, очевидно, Сталин отдал последнее напряжение сил, достиг своих последних пределов… В одном лишь он был прежним Сталиным: резкий, острый, подозрительный при любом несогласии с ним. Он прерывал даже Молотова, и между ними чувствовалась напряженность. Все ему поддакивали, избегая излагать свое мнение прежде, чем он выскажет свое, спешили с ним согласиться» [831] .
831
Милован Джилас. Лицо тоталитаризма. С. 109.
В конце последнего визита Джиласа в Москве состоялась встреча представителей югославской и болгарской партий с советским вождем Сталиным. (Во встрече приняли участие Молотов, Жданов, Маленков и Суслов.) Молотов подверг критике заявление Димитрова в Бухаресте о создании восточноевропейских федераций, в котором Димитров упомянул и Грецию, и таможенного союза и согласования промышленных планов между Румынией и Болгарией. Но Сталин его прервал:
– Товарищ Димитров слишком увлекается на пресс-конференциях – не следит за тем, что говорит. А все, что он говорит, что говорит Тито, за границей воспринимают, как будто это сказано с нашего ведома. Вот, например, у нас тут были поляки. Я их спрашиваю: что вы думаете о заявлении Димитрова? Они говорят: разумное дело. А я им говорю: нет, это неразумное дело. Тогда они говорят, что и они думают, что это неразумное дело, – если таково мнение советского правительства. Потому что они думали, что Димитров сделал заявление с ведома и согласия советского правительства, и поэтому и они его одобряли [832] .
832
Милован Джилас. Лицо тоталитаризма. С. 124 – 125.
Джилас пишет, что Димитров пытался объяснять, оправдываться. Но Сталин его все время перебивал, не давая закончить.
«Это был сейчас подлинный Сталин – его остроумие перешло в язвительную грубость, а его нетерпимость в непримиримость. Все же он сдерживался, чтобы не прийти в ярость. Поскольку же он ни на мгновение не терял ощущения реальности, он ругал и горько упрекал болгар, зная, что они ему и так покорятся, но целился на самом-то деле в югославов, по народной пословице: дочь бранит, чтобы сноху облаять. Обвинения в адрес Димитрова Сталин завершил следующими словами:
– Ерунда! Вы зарвались, как комсомолец. Вы хотели удивить мир – как будто вы все еще секретарь Коминтерна. Вы и югославы ничего не сообщаете о своих делах, мы обо всем узнаем на улице – вы ставите нас перед свершившимися фактами!» [833]
Отдав должное резким и проникнутым полным отрицанием сталинизма как системы и Сталина как ее творца, Джилас, тем менее, как глубоко мыслящий человек делает один из важных выводов: «…Если проанализировать действительную роль Сталина в истории коммунизма, то там, рядом с Лениным, он до сих пор наиболее грандиозная фигура. Он не намного развил идеи коммунизма, но защитил их и воплотил в общество и государство. Он не создал идеального общества – это невозможно уже по самой человеческой природе, но он превратил отсталую Россию в промышленную державу и империю, которая все более упрямо и непримиримо претендует на мировое господство. С неизбежностью выяснится, что он реально создал наиболее несправедливое общество современности, если не вообще в истории – во всяком случае, оно в одинаковой мере несправедливо, неравноправно и несвободно.
833
Милован Джилас. Лицо тоталитаризма. С. 125 – 128.
Если смотреть с точки зрения успеха и политической находчивости, Сталина, вероятно, не превзошел ни один государственный муж его времени» [834] .
Полагаю, что, возможно, чрезмерное цитирование Джиласа и покажется несколько искусственным, но оно, на мой взгляд, проясняет многие происшедшие впоследствии вещи.
Очевидно, Сталин воочию убедился в непримиримости и твердости позиции Тито, поэтому решил прибегнуть к другому методу – давлению на Центральный Комитет Компартии Югославии, рассчитывая при этом, что его собственный авторитет и вес способны внести раскол в ряды югославских руководящих деятелей и они примут его критику. Думаю, что с целью раскола югославского руководства он решил направить в адрес ЦК компартии Югославии письмо. Почему-то оно было за двумя подписями – его и Молотова: возможно, он хотел этим подчеркнуть, что не он единолично решает такие важные вопросы, и что все советское руководство стоит за ним.
834
Милован Джилас. Лицо тоталитаризма. С. 136.
Это письмо от марта 1948 года было написано в грубом и оскорбительном тоне. Обвинив югославское руководство в том, что оно способствовало созданию атмосферы недоверия и враждебности вокруг советских специалистов, не дало отпор попыткам дискредитировать Советскую Армию, Сталин изложил «факты, вызывающие недовольство Советского правительства и ВКП(б) и ведущие к ухудшению отношений между СССР и Югославией». Одним из главных факторов назывались «тайные, закулисные» антисоветские высказывания «среди руководящих товарищей в Югославии» о «перерождении ВКП(б)», о «великодержавном шовинизме» в политике советской компартии. «Нам известно, что в руководящих кругах Югославии распространяются антисоветские заявления, например, подобные таким: „ВКП(б) перерождается“, „в СССР господствует великодержавный шовинизм“, „СССР стремится поработить Югославию экономически“, „Коминформ – это средство порабощения других партий со стороны ВКП(б)“ и т.д. Эти антисоветские заявления прикрываются обычно левыми фразами о том, что „социализм в СССР не является уже революционным“ и „только Югославия представляет собой подлинного носителя революционного социализма“… Разумеется, смешно слышать подобную болтовню о ВКП(б) от сомнительных марксистов типа Джиласа, Вукмановича, Кидрича, Ранковича и других». Далее в письме обращалось внимание на то, что «КПЮ до сих пор не легализована и находится на полулегальном положении… в жизни КПЮ не чувствуется внутрипартийной демократии. ЦК в большинстве своем не избран, а кооптирован. В партии отсутствует критика и самокритика или ее почти нет. Характерно, что секретарем партии по кадровым вопросам является министр государственной безопасности, иначе говоря, партийные кадры находятся под наблюдением министра государственной безопасности… в югославской компартии не чувствуется духа политики классовой борьбы. Полным ходом идет рост капиталистических элементов в деревне, а также в городе, а руководство партии не предпринимает мер к ограничению капиталистических элементов. Коммунистическая партия Югославии усыпляет себя гнилой оппортунистической теорией мирного врастания капиталистических элементов в социализм…» [835]
835
Цит. по Ю.С. Гиренко. Сталин – Тито. М. 1991. С. 360 – 361.