Политическая биография Сталина. В 3-х томах. Том 3
Шрифт:
Ложная мысль. Ложное внушение. Но Булгаков до конца своих дней будет искать встречи со Сталиным. Это станет наваждением его жизни.
Сталин, по существу, устраивает его на работу во МХАТ. Булгаков – ассистент режиссёра, его не печатают, но он пишет – в том числе роман о дьяволе. И при этом постоянно возвращается к разговору со Сталиным, в котором, как ему кажется, он не сказал того, что нужно было сказать. Но Сталин больше не звонит…» [962]
Эпизоды с Булгаковым приведены в качестве своего рода вещественного доказательства того, что Сталин даже тогда, когда писатель не стоял на партийных позициях, мог проявить здравомыслие и оказать ему необходимую помощь. Но все это скорее относится, так сказать, к ранней карьере вождя, выступавшего одновременно в трех ипостасях – читателя, критика и верховного цензора.
962
И. Золотусский. Булгаков и Сталин. (Электронная
И третий вопрос: насколько сам Сталин был эрудирован и, как говорится, подкован в области литературы и искусства, чтобы брать на себя право выносить окончательные суждения? Миф о Сталине как семинаристе-недоучке, который и понятия о литературе и искусстве, музыке и театре, собственно, не имел, – это, мягко выражаясь, глубокое заблуждение. Как свидетельствует один из наиболее компетентных (хотя и антисталински настроенных) биографов вождя Р. Медведев, тщательно изучивший библиотеку вождя, личная библиотека Сталина включала больше 20 тысяч книг, брошюр и альбомов. В библиотеке имелись энциклопедии и справочники всех видов, а также несколько тысяч книг художественной литературы, как собрания сочинений, так и отдельные издания. Сталин получал и просматривал все главные общественно-литературные журналы своего времени.
На книгах из библиотек Сталин не делал пометок и записей, а выписки из них для Сталина делались, по-видимому, в его секретариате. Во всяком случае, в бумагах Сталина до сих пор не было обнаружено таких же подробных конспектов прочитанных книг… Надписи и пометки Сталина из коллекции, которая находится и сегодня в бывшей библиотеке НМЛ, можно увидеть на страницах 391 книги. Считают, что книг с пометками Сталина было гораздо больше, но многие десятки таких книг «исчезли». На книгах, которые хранились в личной библиотеке Сталина, он при чтении делал множество подчеркиваний и закладок [963] .
963
«Вестник РАН». № 3. 2001 г. С. 264 – 267.
Библиотека Сталина – это, конечно, аргумент в пользу того, что он был человеком начитанным, постоянно интересующимся литературой и искусством. Причем, эта была библиотека не для показухи и не для престижа, а для дела. Из многочисленных высказываний Сталина можно сделать совершенно неоспоримый вывод, что он постоянно следил за литературой и был достаточно образованным человеком своего времени. За ним, правда, тянулась гнилая слава недоучившегося семинариста. Но знакомство с его произведениями и высказываниями по самым различным вопросам начисто дезавуируют этот тезис. По интеллектуальному уровню и начитанности он мог дать много очков вперед тем, кто кичился своим образованием, в том числе и полученным за границей. Приведу слова К. Симонова: «Скажу в скобках, что по всем вопросам литературы, даже самым незначительным, Сталин проявлял совершенно потрясшую меня осведомленность» [964] .
964
Константин Симонов. Глазами человека моего поколения. (Размышления о И.В. Сталине). «Знамя». 1988 г. № 4. С. 60.
Мне кажется, что более или менее справедливую и достаточно взвешенную оценку того, как Сталин разбирался в вопросах культуры и искусства, дал в своей книге, специально посвященной данному аспекту деятельности Сталина, российский автор Е. Громов. Его логику рассуждений трудно не признать убедительной.
«Если Сталин был полным нулем в эстетических вопросах, то, выходит, нечего и серьезно разбираться в его художественных взглядах и вкусах, нет предмета для научного исследования, – метко замечает автор. – Отчасти поэтому у нас и нет основательных работ о сталинской культурной политике и отношении его к творческой интеллигенции. Думаю, что Сталин не являлся ни великим теоретиком искусства, ни эталоном высокого вкуса, но и примитивным его восприятие художественных ценностей назвать нельзя. Только не надо мерить генсека теми критериями, к которым мы обращаемся, когда судим о профессиональных литературоведах, искусствоведах, эстетиках. У Сталина была другая профессия – политика, хотя сам себя он считал больше, чем политиком, – авторитетом во всех видах человеческой деятельности. Объективно же говоря, он был профессиональным политиком, который в общем, для политика, неплохо разбирался в искусстве и нередко умело, эффективно использовал его в своих интересах. Сталин наложил неизгладимый отпечаток на всю советскую художественную культуру, и сей вывод надо признать, независимо от того, нравится нам это или не нравится. Здесь возникает диалектическая связка: чтобы понять сталинскую политику в сфере культуры, его художественные воззрения и вкусы, необходимо изучать эстетический опыт той эпохи; в то же время вне изучения самого Сталина данный опыт не может быть понят и рассмотрен в единстве всех составляющих его сторон» [965] .
965
Евгений Громов. Сталин, власть, искусство. М. 1998. С. 5 – 6.
К сожалению, в современной российской сталиниане поднятая Е. Громовым проблема не то что не рассматривается, а рассматривается, как правило, крайне тенденциозно и не менее примитивно, и в таком кривом зеркале наивно надеяться увидеть отражение подлинной картины того, что было в действительности.
Сталин наложил отпечаток своей личности на все стороны жизни нашего общества, в том числе и на духовную сферу. Этой сфере он придавал первостепенное значение. Совсем не случайно он является, если не формальным, то истинным духовным отцом знаменитой теории социалистического реализма. Эта теория (если её позволительно так именовать) являла собой некий свод истин и правил, принципов и нормативных указаний, в который можно было втиснуть, кажется, все что угодно. Настолько она была неопределенна в обычном, человеческом понимании слова, и настолько она была строго определенна, коль речь шла о ее применении к тем или иным произведениям литературы, искусства и т.д. Она была специально столь расплывчата, чтобы ею можно было орудовать как своеобразной дубинкой.
Особенно много места дискуссия об этой теории заняла на первом (и единственном при жизни Сталина) съезде советских писателей в 1934 году. Одну ее особенность метко подметил И. Эренбург, который в своем выступлении (разумеется, не называя метод социалистического реализма по имени), сказал: «Нельзя, как у нас говорят, поднимать на щит писателя, чтобы тотчас же сбрасывать его вниз. Это не физкультура (аплодисменты). Нельзя допускать, чтобы литературный разбор произведения автора тотчас же влиял на его социальное положение. Вопрос о распределении благ не должен находиться в зависимости от литературной критики. Нельзя, наконец, рассматривать неудачи и срывы художника как преступления, а удачи – как реабилитацию (аплодисменты)» [966] . Раздавались на этом съезде и голоса других, кто пытался в той или иной форме призывать к реализму как таковому, а не к социалистической его интерпретации, с помощью которой можно было оправдать или же подвергнуть остракизму все что угодно. Как ни странно, но Сталин доверил своему закоренелому противнику Н. Бухарину выступить на этом съезде с докладом. (Надо в скобках заметить, что доклад получился содержательным, критичным и резко полемическим по содержанию и духу.) Бухарин не преминул воспользоваться трибуной, чтобы в завуалированной форме высказать свое отношение к соцреализму. Он, в частности, сказал: «Мы должны показать все жизненное богатство, все конфликты, колебания, поражения, борьбу тенденций, а не просто дать элементарное изображение, похожее на бревно, в которое воткнут красный флаг. Долой бревно с красным флагом в области поэтического творчества! Нам нужно показывать всю борьбу тенденций, все многообразие жизни!» [967]
966
Первый Всесоюзный съезд советских писателей. Стенографический отчет. М. 1934. С. 183.
967
Там же. С. 499.
Другим краеугольным камнем, заложенным Сталиным в здание советской литературы, стала знаменитая формула о писателях как инженерах человеческих душ. Тогда, в пору индустриализации, это, возможно, и звучало актуально, однако с точки зрения здравого подхода к оценке литературного, как и любого другого творчества, эта формула выглядела грубым упрощением, неприкрытой примитивизацией самого процесса творческого труда, где вдохновение и другие мистические порывы, играют первостепенную роль. Такой вот упрощенный подход стал одним из тех, которые, с одной стороны, как бы возвышали писателей до высокого уровня почетной тогда профессии инженера, а с другой – низводили его до статуса механика от литературы. Хотя, надо отметить особо, все годы сталинского правления выдвинутая им формула преподносилась как величайшая похвала в адрес писателей. Кстати, развернутую интерпретацию этой формулы на том же съезде писателей дал А.А. Жданов, приветствовавший писателей от имени ЦК партии.
Что это значит? Какие обязанности накладывает на вас это звание? – задавал вопрос Жданов? И отвечал: это значит, во-первых, знать жизнь, чтобы уметь ее правдиво изобразить в художественных произведениях, изобразить не схоластически, не мертво, не просто как «объективную реальность», а изобразить действительность в ее революционном развитии.
При этом правдивость и историческая конкретность художественного изображения должны сочетаться с задачей идейной переделки и воспитания трудящихся людей в духе социализма. Такой метод художественной литературы и литературной критики есть то, что мы называем методом социалистического реализма.
Наша советская литература не боится обвинений в тенденциозности. Да, советская литература тенденциозна, ибо нет и не может быть в эпоху классовой борьбы литературы не классовой, не тенденциозной, якобы аполитичной (аплодисменты) [968] .
Как видим, свод жестких и подлежащих неукоснительному выполнению правил стал неотъемлемой чертой всех сфер духовной жизни советского общества. Как правило, автором или духовным прародителем этих норм и правил был сам вождь. В некоторых случаях он не выступал в качестве автора, желая продемонстрировать существующую в стране свободную творческую атмосферу.
968
Первый Всесоюзный съезд советских писателей. С. 4.