Политическая биография Сталина. В 3-х томах. Том 3
Шрифт:
В связи с этим в приложении к Сталину возникает первый и самый важный вопрос: неужели он, наделенный недюжинным даром исторического предвидения, оказался неспособным заглянуть на несколько десятков лет вперед, так сказать, за горизонты текущих событий, и предостеречь своих последователей о грозящей опасности капиталистической реставрации? Это первый вопрос, касающийся не столько исторических заслуг, сколько исторических просчетов вождя, которого считали мудрым и гениальным, способным предвидеть общий ход исторического процесса. По крайней мере, определить основное русло, по которому будет развиваться ход главных событий, определяющих историческую канву эпохи.
Приверженцы Сталина отвечают на этот вопрос, приводя записи беседы Сталина с Коллонтай. Во втором томе была уже высказана довольно скептическая позиция по поводу факта самой этой беседы. Но даже если бы она и имела место быть, то уже историческая важность и колоссальная актуальность данной проблемы диктовали необходимость выбора иного форума для высказываний столь
Оценивая ретроспективно, задним числом, с высоты прошедших десятилетий, некоторые принципиальные положения Сталина о полной и окончательной победе социализма, высказанные им в 30-е годы и закрепленные в решениях партийных съездов и высших государственных органов страны, следует признать, что на этих постулатах лежала печать скороспелости и поспешности. Вождь явно упрощал реальности жизни и желаемое выдавал за действительность. Конечно, с точки зрения политической борьбы со своими противниками данные положения должны были укрепить его властные позиции, а его самого возвести в ранг одного из классиков марксизма-ленинизма. Однако по трезвом размышлении он не мог не отдавать себе отчета в том, что созидание нового общественного уклада не может измеряться такими временными рамками, как пятилетки. Процесс замены старого общественного строя и созидание нового занимает целую историческую эпоху. Однако одна из самых отличительных черт всей политической философии вождя состояла в том, что он всегда стремился обогнать время, придать естественным и объективным общественным процессам такое ускорение, которое они не могли выдержать, не подвергаясь серьезной трансформации. Этим, на мой взгляд, объясняются и многие чрезвычайные насильственные меры, столь часто практиковавшиеся им. Данный тезис целиком и полностью приложим и к такой сфере, как классовые отношения. Сталин нередко исходил из посылки, что ликвидация эксплуататорских классов, по существу, равнозначна чуть ли не физической ликвидации представителей этих классов. В этом коренилась одна из причин его жесткости и беспощадности в постановке вопроса о классовой борьбе при построении социализма. Многие издержки столь суровой классовой стратегии Сталина проявлялись и при его жизни. Есть веские основания полагать, что они аукнулись и десятилетия спустя, когда под лозунгами обновления социализма был развернут крестовый поход против самого социализма.
В вину Сталину частично можно поставить и то, что он создал предпосылки для перерождения в дальнейшем партии в партию, если не аллилуйщиков (его собственное выражение), то инертных и пассивных наблюдателей за происходившими событиями. Численность партии уже при Сталине росла непомерными темпами, в итоге чего в нее проникло много карьеристов, приспособленцев и иных людей, идейно никак не связанных с партией и ее целями. В дальнейшем этот процесс принял, по существу, всеобъемлющий масштаб, и партия превратилась в своего рода прикрытие для тех, кто только и мечтал о свободном рынке, о частном предпринимательстве. Короче говоря, уже при жизни Сталина начали формироваться те силы, которым суждено было сыграть роль могильщиков социализма в нашей стране. В этом мне видится одна из крупнейших политических ошибок вождя.
Не прямо, а косвенно на это намекает в своих воспоминаниях и Д. Шепилов: «После войны связи Сталина с партийным активом, с трудящимися ослабевали в геометрической прогрессии и перешли затем в настоящее затворничество. Этим определялось поведение и других руководителей, так как всякая личная активность могла вызвать подозрения Сталина со всеми вытекающими отсюда последствиями. Затворнический стиль работы лидеров в Москве ориентировал определенным образом республиканских и местных руководителей. Так постепенно складывалось положение, когда партийные и советские руководители стали фактически выступать перед массами с „тронной речью“ один раз в четыре года в связи с выборами в Верховный Совет. После XVIII съезда ВКП(б) партийный съезд не собирался тринадцать с лишним лет. Временами по два – три года не созывались пленумы ЦК. Не проводились совещания руководителей партии и правительства с передовиками производства и интеллигенцией. На местах положение было несколько лучше. Но в общем местные руководители подражали центру» [1079] .
1079
«Вопросы истории». 1998 г. № 6. С. 36.
Коль речь идет об объективных причинах крушения социализма как общественного строя в нашей, да и в восточноевропейских странах, то здесь надо оперировать фактами, а не эмоциями. Мне могут возразить, что это была не случайность, а закономерный процесс, в ходе которого новый класс партийно-государственной и хозяйственной номенклатуры, формированию которого способствовал сам вождь, достиг такой степени силы и зрелости, что открыто поставил вопрос о смене общественного строя. Я не намерен вдаваться в детали этой чрезвычайно интересной и актуальной с точки зрения исследования закономерностей исторического процесса проблемы. Она уже нашла свое отражение в работах ряда специалистов – историков и политологов. По этой проблеме можно придерживаться различных точек зрения, но нельзя не признать, что в своей основе она содержит рациональное зерно, поскольку, не порывая с фактами, дает возможность объяснения серьезных общественных контрпроцессов, которыми изобилует новейшая история.
Мне представляется, что Сталин должен был задуматься над тем, что сулит время после его ухода с политической сцены. К сожалению, какими-либо достоверными фактами и документами на этот счет историческая наука не располагает. Полагаться же на мемуарные и полумемуарные свидетельства всегда рискованно.
Созидая великую державу, Сталин был поглощен реальными практическими задачами, что, видимо, явилось одной из причин того, что более отдаленные перспективы развития Советской России оказались фактически вне поля его зрения. Более того, он не уделил серьезного внимания подбору и воспитанию своих преемников (или своего преемника). Хотя аксиоматична истина, что авторитарные правители (а таковым был и Сталин) всегда оказываются неспособными решить эту неразрешимую для них задачу, поскольку система их собственной власти как бы автоматически отторгает от себя институт правопреемства. История великих завоевателей и правителей прошлого – самое убедительное тому подтверждение: от Александра Македонского и Наполеона вплоть до современности. Начавшаяся у смертного одра вождя борьба советских диадохов (наследников Александра Македонского – Н.К.) за власть, за право наследования этой власти сама по себе явилась отражением того факта, что Сталин оказался не в состоянии создать стабильную и устойчивую систему правления, которая могла бы эффективно функционировать долгие годы после его кончины.
В данном контексте трудно оспорить утверждение биографа Сталина Р. Мак-Нила, который писал: «Номинально Сталин, являясь главой государственной и партийной системы власти, фактически прекратил быть главой той и другой. Он был просто Сталиным, истинным диктатором в том смысле, что власть исходила от него как от личности, а не базировалась на какой-либо легально установленной основе. Он находился в центре обширного множества органов управления, из которых партия была той базой, которая предоставляла его ближайшим помощникам большую свободу действий по многим вопросам. Но когда он желал вмешаться в какое-либо дело, его слово было решающим» [1080] . Именно авторитарный характер власти Сталина с абсолютной неизбежностью предопределял невозможность создания надежной и эффективно действующей системы передачи полномочий в другие руки.
1080
Robert H. Mc Neal. Stalin. p. 273.
Правда, истины ради надо заметить, что сам Сталин не рассматривал систему своей власти как авторитарную, а потому и подверженную всем испытаниям, выпадающим на долю таких систем. Он тешил себя мыслями, что партия как основа всей государственной и общественной жизни страны окажется дееспособной, чтобы правильно решить и вопрос о его преемнике. Написав эту фразу, я почувствовал, что сам упрощаю суть проблемы: ведь в последний период своей жизни сам вождь начал иногда в узком кругу соратников выражать сомнения и опасения относительно того, окажется ли партия на уровне вызовов времени, сумеет ли она проводить намеченный им курс. И оснований для сомнений у него было более чем достаточно. Партия, подстроенная под вождя, привыкшая подчиняться его любому жесту, уже в силу своей природы не могла играть иную роль, чем ей предписал вождь. Она превратилась в инструмент, с помощью которого наследники вождя решали свои проблемы, в первую очередь – утвердиться на вершине политического Олимпа. Но если взглянуть на вещи с более широких позиций, то, очевидно, придется согласиться с высказыванием французского мыслителя Жан-Жака Руссо. Он писал: «Политический организм так же, как и организм человека, начинает умирать с самого своего рождения и несет в себе самом причины своего разрушения» [1081] . Этот философский подход приложим и к оценке исторических судеб сталинской системы власти, равно как и интерпретации ее постепенной эволюции.
1081
Великие мысли великих людей. Т. II. М. 1998. С. 579.
Ведь на самом деле едва ли можно оспорить мысль, что одна из крупнейших политических ошибок Сталина как раз и состоит в том, что без него партия не могла функционировать так, как при его жизни. В этом смысле Сталин сам как бы подготовил последовавший вскоре после его кончины процесс так называемой десталинизации. Логика политического противоборства его соратников с неотвратимой закономерностью привела к тому, что они избрали средством укрепления своей власти критику «хозяина», перед которым они при его жизни трепетали.