Политическая наука №2 / 2016. Политическая наука в современной России
Шрифт:
Объектами исследований А.М. Старостина [Старостин, 2003] стали уточнение основных принципов элитистской парадигмы; изучение социального и антропологического факторов детерминации элит, цивилизационного своеобразия и принципов циркуляции элит, механизмов элитогенеза, а также разработка проблемы идеалов и норм научной рациональности; выявление методологической референтности исследований. Обобщения в этой области позволили авторам прийти к выводу о формировании в политической науке последнего времени элитологической исследовательской парадигмы [Элиты и будущее России… 2007].
Центральным объектом работ М.Н. Афанасьева стало изучение патрон-клиентских отношений внутри массовых и элитных групп в исторической ретроспективе и сравнительной перспективе [Афанасьев, 1997]. М.Н. Афанасьев показал, что в условиях быстрой смены привычных ролей и статусов отношения личной зависимости и покровительства остаются устойчивой матрицей социального поведения [Афанасьев, 1996]. Афанасьев показал, что на федеральном и региональном уровнях реальными структурными единицами, образующими ткань властвующей элиты, являются клиентелы, положение которых всецело зависит от влиятельности и популярности их лидеров. Однако, на наш взгляд, для данной работы характерна ретроспективная экстраполяция всеобъемлющего в постсоветской России влияния клиентельных отношений на предшествующие исторические периоды.
Особенностью аналитического подхода М.Н. Афанасьева стало включение в политологический дискурс исторического исследования. В связи с этим заметим, что разработка историко-политических аспектов процессов элитообразования в целом стала важным этапом развития элитологии. Подобного рода исследования способствуют разработке серьезных теоретических подходов к пониманию системных особенностей процессов элитного рекрутинга.
По мнению экспертов, наиболее масштабным концептуальным исследованием с разработкой оригинальной авторской концепции стала работа О.В. Гаман-Голутвиной: «После классических работ по элитам начала ХХ в. и современных европейских и американских разработок трудно было предположить, что можно написать что-то концептуально новое. Однако это оказалось возможным» [Дука, 2008].
Парадоксальным образом концептуальные интерпретации элитогенеза в постсоветской России оказались невозможными вне широкого исторического контекста. Использование историко-политологического подхода открыло возможности концептуального осмысления современного российского элитогенеза, позволило сформулировать продуктивный методологический подход в исследовании процессов элитообразования, выявляющий определяющее значение моделей социального развития в качестве фактора детерминации элитообразования; определить механизмы взаимосвязи моделей социального развития и моделей элитообразования; разработать типологию процессов элитообразования с ее использованием для сравнительного анализа различных форм элитогенеза [Гаман-Голутвина, 2006]. Осуществленный с использованием обширного исторического материала анализ позволил проследить модификацию базовых принципов рекрутирования субъектов политической власти и представить содержательные интерпретации современного политического процесса [Gaman-Golutvina, 2007]. Разработка корректной методологии исследования позволяет использовать ее для анализа актуальных процессов рекрутирования, ротации и трансформации элит на глобальном и национальном уровне [Гаман-Голутвина, 2012; Смирнов, 2012].
Характеризуя разработку историко-политологического направления, успешными следует признать только некоторые попытки. К числу наиболее серьезных недостатков можно отнести слабое владение методологией и методами политологических исследований. Порой авторы исторических по предмету, методологии и методам исследований ограничивались использованием термина «элита», полагая, что в этом и заключается политологическое исследование. Ничего, кроме досадного лексического «дребезжания» и очевидного методологического диссонанса, подобные попытки не вызывают.
Завершая краткий эскиз теоретического дискурса отечественных элитологических исследований, следует отметить: плюрализм методологических подходов не является исключительной характеристикой данного направления. Причем множественность теоретико-методологических оснований является не ее недостатком, а достоинством, а разработка новых концептуальных моделей предстает наиболее востребованным – но и наиболее сложным – сюжетом элитологических исследований. При этом необходимость разработки теоретических моделей анализа вызвана не невозможностью использования сформулированных в рамках зарубежной политологии концепций – а дефицитом таких концепций. В современной мировой элитологии накоплен значительный эмпирический материал, однако концептуальное осмысление этого материала остается актуальной задачей. В рамках конгрессов МАПН в 2000–2014 гг. востребованность подобных обобщающих концепций обсуждалась неоднократно.
Структура элитного пула определила направленность исследовательской рефлексии. Можно выделить следующие объекты изучения: федеральная власть в лице президента, политико-административной бюрократии и парламентского корпуса; региональная администрация (губернаторы, управленческий корпус, персональный состав легислатур); иные сегменты властных групп (массмедиа); модели лидерства. При этом широкое применение находили как теоретические, так и эмпирические методы, что позволяет сгруппировать проведенные исследования на основании использовавшихся методов.
Одним из важных направлений изучения лидеров страны и управленческого корпуса является изучение психологического профиля элит средствами политической психологии. В нашей стране сложилась школа политической психологии, создателем которой стала профессор Е.Б. Шестопал. Становление этой школы в начале 1990-х годов происходило благодаря ее работам, написанным еще в 1980-х [Столбун, Шеркович, 1980]. К концу 1980-х вышли уже серии ее статей и монография «Личность и политика» [Шестопал, 1988]. С 1993 г. ведется преподавание университетского курса. В 1990-е годы вокруг профессора Е.Б. Шестопал сложился круг молодых исследователей и преподавателей, которые разрабатывали проблематику политического восприятия, лидерства, психологии демократии и др. В 2000 г. в МГУ была создана кафедра политической психологии. За 15 лет кафедра стала настоящим научным центром политической психологии со сложившейся школой исследований и международно признанным лидером. С 1993 г. школа Е.Б. Шестопал реализовала немалое число инновационных проектов, ряд из которых имели пролонгированный характер, что позволяло получать уникальные результаты. Основные результаты были изложены в серии индивидуальных монографий Е.Б. Шестопал и книг под ее редакцией [Психология политического восприятия… 2012; Человеческий капитал… 2012; Перспективы развития… 2014]. Она же стала автором первого в стране учебника по политической психологии, изданного в 2002 г. и впоследствии многократно переиздававшегося [Шестопал, 2007]. Подготовлены к печати и до конца т. г. выйдут новые работы: монографии «Путин 3.0. Власть и общество в новейшей истории России» и «Психология российских политических элит». Первая из этих работ выходит на английском языке, в американском издательстве Lexington books.
Следует отметить, что в фокусе политико-психологических исследований были президенты (Б.Н. Ельцин, В.В. Путин, Д.А. Медведев), премьер-министры (В.С. Черномырдин), ведущие парламентские политики (Г.А. Зюганов, В.В. Жириновский, О.В. Морозов, Н.В. Левичев, С.В. Миронов и др.), многие губернаторы и иные влиятельные фигуры. Особо следует отметить коллективную монографию «Человеческий капитал российских политических элит: политико-психологический анализ», в которой предметом изучения стали типы социализации, мотивационный профиль, Я-концепция (совокупность представлений политиков о себе), поведенческий стиль, политические ценности, статусно-ролевые и социально-демографические характеристики представителей элиты. Термин «человеческий капитал», по мнению экспертов, не вполне удачен в силу излишнего прагматизма. Но при всех недостатках данный концепт работает. В нем заложен большой потенциал, связанный с «человеческим измерением политики» [Шестопал, 2013], куда включается целый набор психологических параметров, таких как цели и ценности, мотивы и стиль политического поведения и другие, не менее важные психологические компоненты, на которые политологи начинают обращать все большее внимание. Такой интерес современной политологии к «человеческому капиталу» связан с тем, что институциональный анализ в условиях трансформирующейся политики и быстро меняющегося общества нередко либо недостаточен, либо просто не ухватывает источник происходящих перемен и не может объяснить их. Если же говорить о российской политике, для которой всегда было характерна порой даже избыточная персонифицированность, то объяснять ее в отрыве от того психологического содержания, которое входит в понятие «человеческий капитал», представляется весьма затруднительным.
Изучение федеральных элит осуществлялось также социологическими методами – теоретическими и эмпирическими. Изучение политико-административной бюрократии [Гаман-Голутвина, 1997] и результатов реализации административной реформы в России в начале нового века [Гаман-Голутвина, 2007] показало, что вопреки распространенному суждению отнюдь не численность управленческого аппарата является главной проблемой: таковой являются неоптимальная система рекрутирования управленцев в связи с размытостью критериев набора и отсутствием продуманной системы; неоптимальное сочетание мер поощрения и контроля по отношению к госаппарату; низкий престиж государственной службы и наличие негативного образа чиновника в массовом сознании.