Политическая наука №2 / 2016. Политическая наука в современной России

Коллектив авторов

В 2009 г. в связи с разразившимся кризисом резко актуализировалась тематика изучения системы государственного управления РФ в условиях кризиса. Исследования [Гаман-Голутвина, 2011] показали, что целый ряд ключевых параметров – численность управленческого аппарата, его эффективность и рациональность, низкий уровень его материального обеспечения и высокий уровень коррумпированности, качество гражданского общества, его способность и готовность взять на себя выполнение ряда функций государства – таковы, что использование стандартных подходов и алгоритмов к реформированию бюрократии как субъекта антикризисного управления малопродуктивно. Более того, эти факторы существенно отличают стартовые условия реализации административной реформы в РФ от тех, которые стимулировали осуществление аналогичных реформ в духе Нового государственного управления (НГУ) в развитых странах. Это определяет необходимость и целесообразность содержательной интерпретации существа парадигмы НГУ. Узловой проблемой в неэффективной концептуализации современного управления является упрощенное понимание

роли государства в современном мире: последнее нередко интерпретируется как совокупность учреждений и организаций или как репрессивный аппарат, имманентно не поддающийся рациональному реформированию. Данные подходы были использованы, в частности, при реализации проекта по изучению критериев эффективности антикризисной политики государства в рамках масштабного общероссийского проекта «Политическая система России», инициированного Институтом общественного проектирования на средства гранта президента РФ авторским коллективом в составе Л.В. Сморгунова, А.И. Соловьева и Р.Ф. Туровского с участием и под руководством О.В. Гаман-Голутвиной.

Пермский политолог В.П. Мохов в начале второго десятилетия нового века продолжил изучение численности и социальных ролей отечественной бюрократии и определил удельный вес «административной части» политического класса в диапазоне от 9 до 11% от численности работников, занятых в государственных и муниципальных органах. Особенность социального качества чиновничества состоит в том, что в лице своего руководящего состава оно превратилось в разновидность буржуа, которые используют власть либо как рыночный товар, продаваемый на административном рынке по монопольно высокой цене, либо как инструмент извлечения административной ренты, либо как средство лоббирования групповых интересов. Сам чиновник и его должность превратились в товар, «скупка» которого ведется как группами интересов, клиентельными группами, так и политическими силами. Поэтому в современных условиях традиционные методы реорганизации аппарата публичной власти без изменения социальной природы государственной и муниципальной бюрократии неэффективны [Мохов, 2012].

Относительно новым направлением анализа стало изучение элитных сетей, в рамках которых управленческая бюрократия является, как правило, заметным звеном. Одним из первых обращений к изучению данного феномена стала работа А. Барда и Я. Зодерквиста [Бард, Зодерквист, 2004]. В России данное направление только начало складываться, очевидно, что оно имеет перспективу [Соловьев, 2014; Кочетков, 2013; Смирнов, 2011].

В изучении отдельных фракций современных российских элит объектом наиболее интенсивных исследовательских усилий стали региональные элиты России – политические и экономические. Результаты многочисленных исследовательских проектов, реализованных на протяжении 20 лет, позволили получить довольно полную картину политических процессов в региональной власти. Детальному изучению был подвергнут целый ряд аспектов регионального элитогенеза.

Исследования Р.Ф. Туровского выявили специфику этапов эволюции региональных элит и обусловившие эту эволюцию факторы; базовые измерения российских региональных акторов и их отношения с Москвой [Туровский, 2006]. Темой недавних исследований Туровского стали особенности региональных партийных элит в современной России; региональное измерение российской оппозиции [Cameron, Turovsky, 2015; Turovsky, 2015.].

В работах В.Я. Гельмана был представлен анализ институционального дизайна и процессуальных характеристик трансформации региональных режимов в ходе изменения баланса отношений центр – регионы в постсоветский период [Россия регионов… 2000]. Изучение трансформации региональных политических режимов в системе ключевых переменных (акторы, институты, ресурсы и стратегии) подтвердили, что в пост-СССР массы являются субъектами политического процесса в той мере, в какой это могут допускать элиты. Сравнительное исследование трансформации шести региональных режимов в России 1990-х годов показало, что лишь в одном из шести исследуемых регионов массовые акторы играли определяющую роль в ходе трансформации политического режима [Россия регионов… 2000, с. 19–32]. Эти же исследования представили материал относительно способов замещения формальных институтов неформальными практиками, а совмещение в анализе композиций акторов и используемых ими стратегий позволило представить идеально-типические модели сценариев выхода из неопределенности в процессах трансформации [Россия регионов… 2000, с. 45].

Д.Г. Сельцер обратился к изучению политической трансформации номенклатурной организации власти в России на субрегиональном уровне в период 1985–2005 гг. [Сельцер, 2007].

Предметом исследований А.М. Старостина стали система ориентаций региональных элит, динамика их структуры и этнополитические измерения, что в условиях пестрого этноконфессионального состава населения Северного Кавказа имеет особое значение. Отмечены существенные сдвиги в структурном, и в деятельностно-стилевом, и в ценностном измерениях федеральных и региональных элит. Современные элиты существенно менее гетерогенны по своим политико-идеологическим ориентациям, более четко идентифицируют свои интересы; более динамичны в процессах адаптации, в том числе в формате современной публичной политики. Статус устойчивого источника рекрутирования в большей степени имеют бизнес-структуры.

Существенное значение для понимания персонального состава региональных элит и особенностей внутриэлитных отношений в российских регионах имел общероссийский проект «Самые

влиятельные люди России. Политические и экономические элиты российских регионов (СВЛР)», реализованный под руководством О.В. Гаман-Голутвиной [Самые влиятельные люди… 2004; Гаман-Голутвина, 2004]. Как отмечает В.Г. Ледяев, данный проект до сих пор остается самым масштабным в истории постсоветской России [Ледяев, 2012]. Существенным научным результатом данного проекта стала разработка в содружестве политологов и математиков модели политического и экономического влияния на региональном уровне и анализ обширного эмпирического материала на основе этой модели. Проект «СВЛР» выявил целый ряд значимых характеристик регионального элитогенеза, до того не очевидных. Так, было показано, что «перетекание» властных полномочий из центра в регионы на протяжении 1990-х годов имело временный характер и было обусловлено заинтересованностью федеральной исполнительной власти в политической поддержке со стороны региональной элиты в борьбе с конкурирующими группами центральной элиты. Были выявлены факторы, способствовавшие сохранению приоритетной роли федеральной элиты в отношениях «центр – регионы» (исторические традиции политического развития и политической культуры России, особенности ее современной политической системы, специфика участия элитных групп в масштабных процессах приватизации и перераспределения собственности, соотношение ресурсов центра и регионов, слабая корпоративная консолидация региональных элит).

Другим чрезвычайно значимым результатом исследования стало то, что по итогам данного проекта О.В. Гаман-Голутвина первой из российских и зарубежных исследователей эмпирически доказала необоснованность мифа о власти милитократии в России. Характеристика изменений политической власти в пользу формирования власти военных – «милитократии» – возникла в 2002 г. после публикации О.В. Крыштановской, выдвинувшей этот тезис [Крыштановская, 2002]. Через год появилась совместная с С. Уайтом зарубежная публикация в «Post-Soviet Affairs» [Kryshtanovskaya, 2003]. За публикацией в научном журнале последовали несколько статей и интервью в печатных и электронных СМИ, которые широко тиражировались в Интернете [см., напр.: Крыштановская, 2003; Костюков, 2003] 3 . В 2005 г. в монографии Крыштановской была продемонстрирована впечатляющая динамика проникновения людей в погонах в российскую власть [Крыштановская, 2005]. Термин «милитократия» вошел в активный публицистический оборот.

3

Анализ концепта «милитократия» на основе интервью некоторым отечественным и зарубежным изданиям см.: [Кузнецова, 2004].

Реализация проекта СВЛР показала, что вхождение бывших и действующих военных в структуры гражданской власти на региональном и федеральном уровне не имело характер превалирующего тренда. Прежде всего, политический курс губернаторов, как и федеральных политиков, не обусловлен буквально их предшествующей политической биографией. Наиболее существенное возражение против тезиса о засилье милитократии в центре и в регионах России обусловлено тем, что темпы вхождения представителей бизнеса во власть в несколько раз опережали аналогичные показатели «силовиков». Наиболее заметным трендом эволюции региональной политической элиты в первом десятилетии нового века стало массовое вхождение в ее состав представителей бизнеса и значительный рост их политического влияния на региональном уровне. Результатом стало формирование категории «универсалов» – сообщества лиц, влиятельных как в политике, так и в экономике. В 2000-х годах в регионах произошло фактическое слияние политической и экономической элит и формирование политико-финансовых конгломератов, претендующих на роль доминирующих акторов региональной политики и экономики 4 , что не дает оснований для констатации господства милитократии в России.

4

К сегодняшнему дню ситуация изменилась: федеральный центр полностью вернул себе контроль за экономическими ресурсами регионов. Сегодня в еще в большей мере, чем в ранее, очевидно: на часах в российских регионах – время московское.

Позже и сами расчеты О.В. Крыштановской были подвергнуты сомнению. Американские политологи Дэвид Ривера и Шарон Ривера усомнились в методической и методологической точности подсчетов Крыштановской и провели рекалькуляцию исходных данных, а также, используя иные источники, попытались определить некоторые характеристики более широкого круга элитных персон. Перерасчет показал существенную некорректность расчетов О.В. Крыштановской [Rivera S.W., Rivera D.W., 2006; Ривера Ш., Ривера Д., 2009].

Данный сюжет имеет принципиальное значение для понимания процессов рекрутирования и ротации элит в России, поэтому важным было последующее изучение темы. В начале второго десятилетия нашего века к ней обратился А.В. Дука на основании анализа биографических данных элитного пула 6 регионов: Санкт-Петербург, Ленинградская область, Калининградская область, Костромская область, Ростовская область, Хабаровский край. Дука показал, что по-прежнему существенных свидетельств о наличии или складывающейся милитократии в регионах нет, что вхождение выходцев из силовых структур во властные позиции в регионах не связано с президентством Путина, а в пополнении региональной элиты силовиками можно зафиксировать достаточное разнообразие во времени [Дука, 2012].