Политические онтологики
Шрифт:
«Под системой подразумевается, однако, не искусственная, внешняя классификация и соположение данности, а развертывающееся из проекта опредмечивания сущего, структурное единство представленного как такового… Где мир становится системой, система приходит к господству, притом не только в мышлении. Но где руководит система, там всегда есть возможность ее вырождения в пустой формализм искусственно сколоченной лоскутной системности. К ней скатываются, когда иссякает исходная энергия проекта. Разнообразная уникальность систематики у Лейбница, Канта, Фихте, Гегеля и Шеллинга пока еще не понята. Ее величие покоится на том, что она разворачивается в отличие от декартовской не из субъекта, как ego u substontia finita, но или; как у Лейбница, из монады, или как у Канта, из коренящейся в способности воображения трансцендентальной сущности конечного разума, или как у Фихте, из бесконечного Я, или, как у Гегеля, из духа абсолютного знания, или, как у Шеллинга, из свободы как необходимости каждого отдельного сущего» (Хайдеггер М. Время картины мира \\ Хайдеггер М. Время и бытие М. 1993
Из системности и негативности говорит постав – сущность техники, разворачивающийся, как раз, после того, как заканчивается метафизика. Она и закончилась для того, чтобы уступить место планетарной технике, подчиняющей сущее своему неограниченному господству.
Гл. 4. Вопрос о бытии в эпоху ухода метафизики
Эпоха ухода метафизики – это, с одной стороны, эпоха нигилизма, т. е. шествия Ничто, подготовленная философией Нового Времени, которая определяет сущее как предметность и на основании этого манипулирует им, ничтожит его: с другой стороны, появление Ничто лишает сущее традиционной опоры в бытии как основании, а значит, бытие, как основание оказывается дискредитированным, и требуется помыслить бытие иначе, но теперь уже не из сущего. Эти две тенденции преломились по-разному в ряде явлений конца 19–20 в., и были выражены разными мыслителями. Это К. Маркс, С. Кьеркегор, Ф. Ницше, Ф. Гельдерлин, Э. Гуссерль. Из явлений можно выделить разброд в философии, ее конец, выражающийся в превращении философии в социологию, психологию, культурологию и т. д. до бесконечности; планетарную технику, тоталитаризм и т. п.
К. Маркс, по выражению Хайдеггера «величайший из гегельянцев»; Маркс переворачивает философию Гегеля, заявляя, что «бытие определяет сознание». Но мыслит это бытие во-первых, по-гегелевски, как опредмечивание, как трудовую деятельность человека по упорядочиванию сущего; во-вторых, по-кантовски, как общественное бытие, у Маркса социология занимает место метафизики. В противовес Ничто, буржуазному эксплуататорскому отношению к человеку, Маркс выдвигает идею коммунизма, где люди разумно будут эксплуатировать уже не друг друга, а природу и будут делать это с помощью техники.
Другой гегельянец – Кьеркегор, являющийся, правда, скорее религиозным мыслителем, т. к. вопрос о бытии сущего он не ставит. В тех вопросах, где Кьеркегор пытается спорить с Гегелем, он увязает в категориях последнего. Но религиозный опыт, его осмысления у Кьеркегора, используется Хайдеггером. В частности, размышление об ужасе как настроении, в котором проявляется Ничто, приводит Хайдеггера к тому, что не только удивление – начало философствования. Удивление – начало метафизики, но человек переживает и еще ряд фундаментальных настроений. Их богатство не умещается в субъекте, и возможно скорее только в Dasein, которое относится к бытию во всем его богатстве и созвучно всем его настроениям. Субъект же ищет бытия только как основания, т. е. спрашивает только «почему?» и способен только удивляться. Указание Кьеркегора на множество настроений в связи с конечностью человека использовалось Хайдеггером в «Бытии и времени» и позже. Правда, Кьеркегор, метафизически мыслил эту конечность как ограниченность Ничто, а Бога представлял как того, которому «все возможно», в том числе и ничтожение ничто. Это отрицание отрицания у Гегеля получило форму понятия, а у Кьеркегора было выражено лишь в переживании веры.
Особо любим Хайдеггером Гельдерлин, интерпретациям его произведений у Хайдеггера посвящены десятки статей и огромные тома лекционных курсов. Это связано с тем, что будущее человечества зависит от того, насколько оно окажется способным прислушиваться к слову Гельдерлина. Гельдерлин – единственный, кто противопоставляет идущему анархическому опустошению Земли не такое же опустошение, только как новое (Маркс), не надежду и веру, что Бог все изменит (Кьеркегор), а поэзию, т. е. творчество. Задача Гельдерлина, вообще, не состоит в сохранении имеющегося сущего, он уверен, что «Боги ушли», и их не вернуть. Задача в том, чтобы ловить знаки новых Богов, слушать, что еще скажет Земля. Поэтизируя, т. е. осуществляя перевод из пока еще потаенного в непотаенное, Гельдерлин стоит в алетейи, в истине, а это и есть единственно достойное человека место. Заботиться надо о бытии, а не о сущем и ничто.
Ницше – еще один мыслитель, который говорит, что «Бог умер», еще один мыслитель, которому Хайдеггер уделяет значительное внимание. Постигая европейскую историю как прогресс нигилизма, Ницше, тем не менее, хочет преодолеть этот нигилизм путем его возведения в принцип. Ницше мыслит бытие, как волю – к – власти, как становление. Из этого становления вытекает с необходимостью то, что сущее будет уничтожаться. Кажется, что Ницше мыслит бытие иначе, чем все философы западной традиции, оно у него – не основание для сущего. И все же это не так, на место старых ценностей придут ценности новые. Ницше отвергает пессимизм Шопенгауэра и говорит об оптимизме воли – к – власти. Ницше хочет перевернуть западную традицию, но он как всякий переворачиватель оказывается в ее рамках. Сама воля – к – власти, носит у Ницше черты фюзис, т. е. роста. Воля не может не расти, иначе она теряет силу. Как условия роста, воля полагает ценности. Ценности есть, по выражению Хайдеггера, новый перевод для платоновской идеи блага «агафон». Поэтому Ницше – самый «разнузданный платоник внутри истории западной метафизики» (Хайдеггер М. Чтение Платона об истине. \\ Время и бытие М. 1993 стр.355). Когда Ницше говорит о ценностях, как «условиях возможности» роста, то здесь слышится
Ницшевский сверхчеловек, который делает принципом саму волю-к-власти, постоянно рассчитывает, какую из ценностей и какую из истин ему ввести в игру, чтобы воля – к – власти возросла. Уметь это делать – большое искусство, это требует от сверхчеловека техники. Поэтому Ницше говорил: «искусство (техника) выше истины». Это и есть завершение метафизики, когда истина, в которой только и может быть человек, уступает место технике. Если Гегель завершил западную метафизику тем, что довел ее до абсолютной истины, то Ницше сделал последний шаг, перевернул ее, вывернул наизнанку, привел ее в неистовство. (см. Хайдеггер М. Слова Ницше «Бог мертв».// Хайдеггер М. Работы и размышления разных лет. М. Стр. 168–169).
Всякая философия после Гегеля и Ницше представляет собой лишь схоластическую разработку проблем внутри метафизики – ход назад и регресс. «Философы» растянулись по всей истории метафизики, облюбовав себе любимые фигуры, создавая вариации на метафизические темы и их компиляции. Хайдеггер перечисляет современные ему ответвления метафизики в современности: а). Все, что называет себя «онтологией» и хочет или не хочет ею быть; а так же вражда с ней, где-то на почве кантианства, остается в той же области «онтологии»; б). Вся христианская и нехристианская метафизика; в). Все учения, которые нацелены на «ценности», «смысл», на «идеи» и идеалы, и собственно учения, которые их отвергают, позитивизм и биологизм; г). Всякий род философии «жизни», которому остается чуждым вопрос о бытии даже в подлинной форме, господствующего прежде ведущего вопроса (Дильтей); д). Наконец, те направления, которые все названные смешивают, учат идеям и ценностям и одновременно «жизненно» философии подчеркивают «экзистенцию». Здесь в принцип возведена предельная путаница и отсутствуют подлинное мышление и вопрошание; е). Наконец, ницшевская философия, которая именно потому, что она понимает себя как преодоление платонизма, словно через заднюю дверь обратно впадает в него. И там, где Ницше, как переходный мыслитель, вытесняется из платонизма и его окружения, дело не доходит до изначально-преодолевающей постановки вопроса об истине бытия и сущности истины (Heidegger M. Beitrage zur Philosophie \ vom Ereiguis \\ S218-219)
Сюда, между прочим, включается и феноменология Э. Гуссерля, т. к. мышление последнего так же существенно зависит от Декарта (что признает и сам Гуссерль), а так же от Локка, Юнга, Канта и Дильтея. Язык Гуссерля – это «субъект», «сознание», «трансцендентальная субъективность», «смысл», «идеи» и т. п. Феноменология Гуссерля – это одна из оригинальных вариаций на метафизические темы. На одном из семинаров по Гуссерлю, Хайдеггер поставил перед учениками вопрос: «что общего между его философией и гуссерлевской феноменологией?» Участники семинара, памятуя, что Хайдеггер был учеником Гуссерля, «попались на удочку» и привели массу «сходств». А затем попросили Хайдеггера самого ответить на собственный вопрос. Хайдеггер был краток, он ответил: «Ничего».
Современная философия представляет из себя дальнейшее углубление вышеперечисленных тенденций. «Углубленно» исследуется история метафизики; существуют кантианские (социологические) направления; расцвело ницшеанство (постмодернизм); остатки школ «философия жизни» и «экзистенциализма»; феноменология; эклектика. К ним прибавилась, правда, огромная «индустрия Хайдеггера», индустрия по изучению, интерпретации его наследия. Данная работа принадлежит к этой ветви, т. е. тоже не выходит за рамки метафизики и не претендует на это.