Политический порядок в меняющихся обществах

Хантингтон Самюэль

Параллельно с выращиванием сверху рабочих организаций происходило и насаждение социального попечительства сверху. В XIX в. английские угольщики сформировали свои независимые организации и выработали собственные формы протеста; в противоположность этому «германские угольщики находились под государственной защитой и пользовались в доиндустриальный период определенными экономическими преимуществами; следствием этого были такие выработавшиеся у них черты, как покорность и зависимость от государства»²³. Так же обстоит дело с профсоюзами в большинстве модернизирующихся стран XX в. Блага, которыми пользуются в них немногочисленные промышленные рабочие, являются в значительной степени результатом не давления, которое они оказывали посредством политического процесса, а инициативы политической элиты. В Латинской Америке преобладающая логика развития событий состояла в следующем: «действовать так, чтобы рабочие в целом или какая-то обделенная их часть получила некие существенные блага до того, как они оформятся в сильную группу давления. Эти ранние преимущества нередко вручаются им как бы на серебряном блюдце, чтобы превратить их в источник поддержки или предупредить рост недовольства»²⁴. Аналогичным образом сообщается, что в Южной

Азии «следствием контроля сверху, под которым находится здесь профсоюзный аппарат — со стороны ли правительственных чиновников, политических лидеров или предпринимателей, — оказывается присущая правительствам в Южной Азии тенденция защищать рабочих посредством развернутого социального законодательства (применять которое нередко бывает трудно) вместо того, чтобы предоставить им возможность самим формировать средства самозащиты»²⁵. Промышленный рабочий в большинстве модернизирующихся стран — это почти элита; его экономическое положение много лучше, чем положение сельского населения, и обычно ему благоприятствует правительственная политика. В странах, которые сегодня переживают процесс модернизации, как отмечает Фоллерс, рабочий попадает в сферу промышленности «при обстоятельствах, много менее чреватых для него фрустрациями и тревогами, которые имел в виду Маркс, обозначая их термином „отчуждение“, чем те обстоятельства, в которых оказывались пионеры промышленного труда на Западе. В новых государствах нет недостатка в людях, жизнь которых характеризуется отчуждением, но промышленные рабочие здесь не на первом месте, как потому, что промышленный сектор пока невелик, так и потому, что рабочие живут в условиях социальной защищенности и достатка сравнительно со своими соотечественниками»²⁶.

Вероятно, Ленин был прав в том, что политическое сознание может усваиваться рабочими только извне, от других общественных групп. При этом в большинстве модернизирующихся сегодня стран это сознание приходило к рабочим не от революционеров-интеллектуалов, а от политических лидеров или правительственных бюрократов. Как следствие этого, цели рабочего класса носили достаточно конкретный и непосредственно экономический характер, в эти цели не входило преобразование политического и общественного строя. В борьбе за лидерство в отношении латиноамериканских рабочих «идеологически менее крайние элементы выигрывают сравнительно с более крайними, если только они являются энергичными поборниками прогресса»²⁷. Рабочие организации созданы политиками и активны в сфере политики; их цели, однако, являются не политическими, а экономическими. Они отличаются от американских профсоюзов не целями, к которым они стремятся, а средствами, которые они используют для достижения этих целей. Эти средства несут на себе печать происхождения этих организаций и природы политической системы, в которой им приходится функционировать.

Интеллигенция среднего класса

Время от времени как промышленный пролетариат, так и люмпен-пролетариат могут оказываться в оппозиции к правительству. Случается, что жизнь в трущобах взрывается бунтом и политическим насилием. В целом, однако, это не тот материал, из которого делаются революции. Для первого в статус-кво слишком много такого, чем он не хотел бы рисковать; второй слишком поглощен удовлетворением ближайших потребностей. Подлинно революционным классом в большинстве модернизирующихся обществ является конечно же средний класс. В нем заключен главный источник городской оппозиции правительству. Политические установки и ценности именно этой группы доминируют в политической жизни городов. То, что Халперн писал о Ближнем Востоке, справедливо и относительно большинства других быстро модернизирующихся регионов: «Тяга к революционному действию у нового среднего класса огромна». Революционность среднего класса подтверждается различиями в политическом облике профсоюзов «белых воротничков» и «голубых воротничков» в модернизирующихся странах. Обычно первые более радикальны, чем вторые. К примеру, профсоюзы банковских служащих в Латинской Америке были бастионами левых и коммунистов. В Венесуэле профсоюз банковских служащих играл ведущую роль в попытках левых свергнуть реформистское правительство Бетанкура в 1960 г. То же на Кубе при Батисте: «Как правило, чем больше профсоюз связан со средним классом, тем сильнее в нем коммунистическое влияние; ярким примером этого может служить профсоюз банковских служащих»²⁸.

Образ среднего класса как революционного элемента конечно же противоречит стереотипу среднего класса как опоры стабильности в современном обществе. Между тем отношение среднего класса к стабильности чем-то напоминает отношение богатства к стабильности. Многочисленный средний класс, как и широкое распространение достатка, играет в политике роль фактора умеренности. Однако процесс формирования среднего класса, как и экономический рост, часто оказывает дестабилизирующее действие. Можно выделить несколько этапов, через которые проходит эволюция среднего класса. В типичном случае первые группы среднего класса, появляющиеся на общественной сцене, — это интеллектуалы с традиционными корнями, но современными ценностями. Вслед за их появлением происходит постепенный рост численности гражданских служащих и армейских офицеров, учителей и адвокатов, инженеров и техников, предпринимателей и менеджеров. Первые появляющиеся элементы среднего класса наиболее революционны; по мере того как средний класс растет, он становится консервативнее. Все или почти все эти группы могут иногда играть революционную роль, но в целом к оппозиции, насилию и революции наиболее склонны небюрократические и непредпринимательские группы среднего класса. И наиболее склонны к революционности интеллектуалы.

Предвестником революции, утверждали Бринтон и другие, является дезертирство интеллектуалов. В действительности, однако, в этой функции может выступать не дезертирство интеллектуалов, а их выход на сцену в качестве отдельной группы. В большинстве случаев интеллектуалы не могут дезертировать из существующего порядка, поскольку они никогда не были его частью. Они рождены для противостояния, и само их появление на общественной сцене, а не какая-либо смена лояльности, объясняет их потенциально революционную роль.

Революционер-интеллектуал — это практически универсальный феномен в обществах, переживающих модернизацию. «Никто так не склонен к насилию, как раздраженный интеллектуал, по крайней мере в индийском контексте, — отмечают Хоузлитц и Вайнер. — Именно эти лица составляют кадры безответственных партий, из них складывается узкое окружение демагогов,

и они же становятся лидерами милленаристских и мессианских движений; и все это при определенных условиях может угрожать политической стабильности». В Иране ряды экстремистов — как левых, так и правых — с большей вероятностью, чем ряды умеренных, пополнялись городскими уроженцами, лицами, происходившими из среднего экономического слоя и лучше образованными²⁹. Этот набор характеристик является наиболее распространенным. Способность интеллектуалов играть революционную роль зависит от их отношений с другими общественными группами. Первоначально они обычно занимают доминирующую позицию в рамках среднего класса; их способность побуждать к революционным действиям в это время определяется тем, насколько им удается добиваться массовой поддержки от других групп населения, таких, как крестьяне.

Город — это центр оппозиции внутри страны; средний класс — средоточие оппозиции в городе; интеллигенция — самая активная оппозиционная группа внутри среднего класса; наконец, студенты — это самые сплоченные и эффективные революционеры в составе интеллигенции. Это, разумеется, отнюдь не означает, что большинству студентов, как и большей части населения в целом, не свойственна политическая апатия. Но это означает, что группы активистов, доминирующие в студенческих организациях большинства модернизирующихся стран, выступают против режима. Именно здесь, в университете, существует самая последовательная, радикальная и непреклонная оппозиция правительству.

Крестьяне и революция

Интеллигенция революционна, но она не может осуществить собственную революцию. Оставаясь в пределах города, она может выступать против правительства, подстрекать к беспорядкам и демонстрациям, иногда мобилизовать в свою поддержку рабочий класс и люмпен-пролетариат. Если ей удается привлечь к своему делу некоторые элементы внутри армии, то она может свергнуть правительство. Однако свержение правительства городскими группами обычно еще не означает свержения политической и социальной системы. Это изменение внутри системы, а не изменение системы. За редчайшими исключениями такое свержение правительства не возвещает начало революционного преобразования общества. Короче говоря, сами по себе городские оппозиционные группы в состоянии сместить правительство, но не совершить революцию. Последнее требует участия сельских групп.

Роль групп, доминирующих в сельских районах, становится, таким образом, критическим фактором, определяющим устойчивость или неустойчивость положения правительства. Если село поддерживает правительство, то у последнего сохраняются возможности для ограничения и сдерживания городской оппозиции. Учитывая склонность доминирующих городских групп к противостоянию власти, всякое правительство, даже то, что пришло на смену правительству, свергнутому этими группами, должно искать источники поддержки в сельских районах, если оно не хочет разделить судьбу своих предшественников. В Турции, к примеру, режим Мендереса был свергнут в 1960 г. городскими студентами, военными и профессиональными группами. Сменившее его военное правительство генерала Гюрселя и следующее за ним правительство Республиканской партии во главе с Иненю пользовались существенной поддержкой со стороны этих групп, но не располагали поддержкой крестьянской массы в деревне. Только в 1965 г., когда Партия справедливости одержала чистую победу, получив мощную поддержку со стороны крестьянства, появилось стабильное правительство. Этому правительству все равно пришлось иметь дело со значительной городской оппозицией, но в системе, мало-мальски претендующей на демократичность, правительство, которое опирается сельское население и к которому в оппозиции стоит население городов, будет стабильнее, чем то, для которого основным источником поддержки являются изменчивые группы горожан. Если нет такого правительства, которое могло бы прийти к власти при поддержке села или с его согласия, то оснований для политической стабильности очень мало. В Южном Вьетнаме, к примеру, после того, как режим Дьема [43] был свергнут городской оппозицией в лице студентов, монахов и офицеров, какая-либо часть этих групп выступала против всякого из последующих режимов. Ни один из этих режимов, лишенных Вьетконгом поддержки сельского населения, не мог найти сколько-нибудь надежной опоры в трясине городской политики.

43

Нго Динь Дьем (Зьем, 1901–1963) — президент Южного Вьетнама с 1955 г. Убит в результате военного переворота.

Таким образом, село играет в политике модернизации ключевую роль балансира. Природа «зеленого восстания», путь, которым крестьяне входят в политическую систему, определяет последующий ход политического развития. Если село поддерживает политическую систему и правительство, то системе не угрожает революция и у правительства есть надежда уберечь себя от опасности. Если же село находится в оппозиции, и системе, и правительству угрожает гибель. Роль города неизменна: это постоянный источник оппозиции. Роль села переменна: оно является либо источником стабильности, либо источником революции. Для политической системы оппозиция в городах — это повод для беспокойства, но она не смертельна. Оппозиция же в сельских районах фатальна. Тот, кто контролирует село, контролирует страну. В традиционных обществах и на ранних этапах модернизации стабильность основывается на доминировании сельской землевладельческой элиты и над селом, и над городом. С прогрессом модернизации на сцену в качестве политических действующих лиц, бросающих вызов существующей системе, выходят средний класс и другие городские группы. Сумеют ли они сокрушить систему, зависит, однако, от того, смогут ли они заручиться поддержкой крестьян в их противостоянии традиционной олигархии. Способность политической системы к выживанию и устойчивость ее правительства зависят от ее способности нейтрализовать эти попытки и вовлечь крестьян в политику на стороне системы. По мере роста политической активности группы, доминирующие в политической системе, должны сместить свои точки опоры на селе и добиваться поддержки крестьян. В системе, где политическая активность остается в ограниченных пределах, поддержки со стороны традиционной сельской элиты достаточно для политической стабильности. В системе, где политическое сознание и политическая активность расширяют свои пределы, определяющей группой становится крестьянство. Главное политическое соперничество разворачивается между правительством и городской революционной интеллигенцией за поддержку со стороны крестьянства. Если крестьянство нашло себе место в существующей системе и идентифицирует себя с ней, мы получаем систему с прочным фундаментом. Если же оно активно противостоит системе, то становится носителем революции.