Политрук. На Ржевском выступе
Шрифт:
Немец довольно затянулся, пыхая цигаркой… Приклад врезался ему в переносицу, проламывая черепок. Сердце мое тарахтело на такой скорости, что уши не уловили удара, а вражья тушка беззвучно свалилась на дно траншеи. Убит.
И тут же с меня будто спало заклятие. Некогда тут психологические травмы получать! Воевать надо!
Оттолкнувшись, я мягко спрыгнул в окоп. Следом зашуршал Ходанович. Так соскакивать – с балетной грацией бегемота – мог только старшина.
– Лёва, проверь ход сообщения слева. Если кто сюда намылится –
– Понял, товарищ командир. Кончим.
– Якуш, мертвяка – в тупик, и за мной. Там должен быть блиндаж…
Ход прокладывался по всем правилам воинской науки – с изломом. Слева потянуло вонью – отхожее место, а справа открылось уширение, где стояли пустые носилки. Я не нащупал их, а увидел – над лесом всходила луна, накладывая резкие тени.
В ночной тишине смутно доносились грубый смех и гортанный говор. Попахивало печным дымком. Блиндаж срубили на совесть – надежное убежище, перекрытое бревнами в шесть накатов. Прямое попадание 76-миллиметрового снаряда выдержит, как нечего делать.
Неожиданно скрипнула дверь, отворяя вход, и на пороге зачернела коренастая фигура унтер-офицера со «шмайссером». Блеснули погончики обер-фельдфебеля.
Он продолжал рассказывать «камарадам» что-то веселое – я улавливал смысл с пятого на десятое. Не то чтобы я немецкий знал. Так, под сотню фразочек и слов. Зато произношение идеальное – у меня же абсолютный слух.
Отсмеявшись, унтер захлопнул дверь и валко пошагал прямо на нас. В первые секунды он плохо видел в темноте, даже с лунной подсветкой – как тут не воспользоваться ситуацией?
Я взвел курок «нагана» и выстрелил.
«Ох, и дубовый спуск…» – подумалось мельком.
Короткий шип – и пуля вошла обер-фельдфебелю в лоб. Его развернуло и отбросило на стенку окопа, укрепленную дощатыми щитами. Я едва успел поймать свалившуюся кепку.
Успех нашей эскапады кружил голову, мне все еще чудилось, как Тёмке, что война вокруг не совсем настоящая, а вроде РПГ, куда мы все и угодили. И вот я напялил кепи на голову, повесил на шею «МП-40», и шагнул к блиндажу.
Физиономия у меня вполне арийская, а причиндалы отвлекут внимание на первую секунду. Не в пилотке же со звездой к немцам заявляться…
Потом, позже, я этот свой поиск приключений на нижние 90 объяснял шоковым состоянием. Нет, чтобы послать вперед опытного сержанта! Тоже мне, герой-одиночка выискался…
Сгибаясь под низкой притолокой, я вошел в блиндаж. Сизая пелена дыма вилась под низким бревенчатым потолком, размывая свет яркой карбидной лампы.
На топчанах вдоль стенки сидели и лежали в позе римлян в триклинии унтер-офицеры числом четыре. Слегка встрепанные, изрядно «поддатые», в расстегнутых кителях, они пили и закусывали, балаболя о своем, унтерском.
– Гут нахт, – вежливо сказал я, вскидывая «наган» и целясь в пьяные, вытаращенные глаза.
Фельдфебель и обер-ефрейтор вздрогнули, откидываясь на стенку. Третий – лежачий – выронил кружку, расплескивая самогон, почти дотянулся до автомата… Но тут меня подстраховал Якуш – пуля остановила прыткого. Немец упал ничком, свешиваясь с кровати.
Четвертый по счету – штабсфельдфебель вроде бы – протрезвел и даже вскинул руки, но жест «сдаюсь» ему не помог – пленные мне ни к чему. Пуля отбросила унтера на лежак.
– Лапин! Годунов! Антаков! Белоконов! Вон носилки, перетаскайте тушки в тупик – и штабелем. Якуш! Бери двоих, разведай окрестности в сторону Полунино.
– Есть!
И тут затрезвонил телефон, холодно блестя черным бакелитом. Я замер. Не отвечать? Немцы не поймут. Забеспокоятся, набегут с проверкой…
Выдохнув, поднял трубку.
– Обер-фельдфебель Шульц? – донесся вкрадчивый баритон.
– Айн момент! – зажав телефон ладонью, я отчаянно прошипел: – Кто по-немецки шпрехает?
– Я, товарищ командир, – неуверенно отозвался Никитин, – немного…
– Яша, – твердо сказал я, – ты – обер-фельдфебель Шульц! На!
Красноармеец взял трубку, прочистил горло и выдал:
– Фельдвибель Шульц, фарен зи форт… – Кивая невидимому начальству и бледнея, Никитин вытянулся. – Йа! Йаволь!
– Мля-я… – восхищенно выдохнул Лапин, подхватывая носилки.
Отмахнувшись от него, рдеющий Яков доложил:
– Майор Хильперт приказал усилить посты!
– Поздно спохватились! – хохотнул Косенчук, собирая провизию. – Шоколад! Твою ж в бога, в душу мать…
– Товарищ командир!
Я резко обернулся, заслышав Пашкин голос.
– Старшина передал, что там артиллерийская позиция – четыре 15-сантиметровые гаубицы. Расчеты мы сняли… – Понизив голос, Ломов поведал: – Тёма немца заколол!
– С почином его! – криво усмехнулся я, забрасывая в угол унтерскую кепку. – И всех нас!
Ночь по-прежнему покрывала мир темнотой, а лунный свет больше мешал глазам видеть, нарезая ломаные тени. Ход небесных сфер был на нашей стороне – незримые, как демоны-убийцы, мы перебегали по траншеям, расходясь всё шире и дальше, шаг за шагом возвращая отобранную землю.
Немцы, конечно, сплоховали. Понадеялись на мины, а русские взяли да и обошли ВОПы! А я, признаюсь, растерялся. Тот самый шанс, который еще вчера числился в неосуществимых, легко и просто давался в руки. Я от него отмахивался, чтобы зря не мечтать, а он – вот же ж!
У нас получалось захватить плацдарм для штурма Полунино.
Нет, я, конечно, рассчитывал на успех ночного рейда, но надеялся, максимум, пошуметь. Устроить громкий тарарам – и уйти без потерь. Уйти! Ха!
Нас тут меньше взвода, а мы тихо, без шума и пыли, захватили три артиллерийские позиции с гаубицами «Kwk-18» и с зенитками «ахт-ахт», четыре ДЗОТа, пару ДОТов, склад боеприпасов… Что ж мне теперь, бросить все это? Щаз-з!