ПОЛК СТРЕЛКА ШАРПА
Шрифт:
Деревянные клинки взметнулись вверх.
— И гордыня Франции была смирена, леди и джентльмены, войска узурпатора повержены, и мир смятённо лицезрел ужасающую мощь британской кавалерии!
Оркестр выдал маловразумительную какофонию. Четыре конника обрушились на французов, и те живописно умирали, ломая руки и истекая кровью из приготовленных пузырей.
Сержанта Харпера представление заворожило. Он тряс головой от восхищения:
— Вот это да, сэр!
Вновь загремели барабаны, всё громче и громче, заглушая вопли возбуждённой публики и изображающих агонию актёров.
Задник сцены разошёлся в стороны. Впечатляюще, отметил Шарп. Там, где минуту назад расстилалась равнина Виттории с поддельным холмом, затянутая дымом из горшков вдоль сцены, теперь высился замок.
Дробь замедлилась, и в зале начали хлопать в такт ей. Зазвенели цимбалы. Зрители отозвались рёвом. Вещающий «от автора» актёр сбоку подмостков жестом попросил тишины.
— Леди! Джентльмены! Поприветствуйте Его Кровожадное, Злобное, Гнилое Величество, властителя Испании милостию братца, поприветствуйте короля Джо!
На сцене появился лицедей на чёрном жеребце. Весь облик артиста дышал крайней свирепостью. Он погрозил залу саблей. Зрители начали свистеть. Жеребец переступил копытами и помочился.
— Король Джо! — ведущий перекрикивал гомон, — Брат корсиканского людоеда Бонапарта! Милостью брата Джо стал королём гордых испанцев, палачом свободы!
Зрители ревели и бесновались. Изабеллу, привезённую из Саутворка, зрелище пленило не меньше мужа. До этого она в театре никогда не была, и следила за разворачивающимся действом, затаив дыхание.
«Король Жозеф», он же «король Джо», приказал воскресшим из мёртвых французам:
— Убейте англичашек! Сотрите в порошок!
Публика ответила ему свистом и улюлюканьем. Ворота замка распахнулись, и выкатившаяся оттуда пушка плюнула в зрителей снопом искр.
Изабелла с мужем, казалось, даже мигать перестали.
Жетон в ложу дал Шарпу хозяин «Розы»:
— Обязательно сходите, майор. Вы же дрались под Витторией. А вернётесь, устрицы и шампанское за счёт заведения.
Шарп идти не хотел. Уговорили Патрик с Изабеллой. Ради них он пошёл, но сейчас, когда представление, именуемое «Виктория под Витторией», близилось к концу, находил, что спектакль не так уж плох. Эффекты были продуманы и зрелищны, а девицы, изображавшие у края сцены то ли солдатских вдов, то ли угнетённых испанских крестьянок, как на подбор, красивы. Шарп смирился, придя к выводу, что мог провести этот вечер и хуже.
Зал завыл, ибо из-за кулис на сцену хлынули красные мундиры. Спешившийся «король Жозеф» заметался, последовательно теряя шляпу, сапоги, плащ, жилет, рубашку и, под восторженный визг прекрасной половины публики, брюки. Он шустро влез на пушку, прикрывая срам розеткой цветов французского флага. Барабаны били, нагнетая напряжение. Британский солдат потянулся к розетке, вцепился в неё и отдёрнул прочь. Зрители ахнули, но одновременно с рывком красномундирника пал занавес.
Зал негодующе загудел. Музыканты разразились триумфальным маршем. Занавес после короткой паузы поднялся, явив всех актёров, участвовавших в представлении («король Жозеф» успел закутаться в плащ). Взявшись за руки, они пели «Горделивых бриттов». Над их головами реял английский стяг.
У Шарпа не выходила из ума несчастная зеленоглазая красавица. Она сказала ему убираться обратно в Испанию. Шарп и хотел бы, но он твёрдо знал, что Феннер врёт. Второй батальон существовал не только на бумаге, и стрелка вдруг осенило, как его найти. Актёры и их костюмы навели его на восхитительную в своей простоте идею. Дурак он был, мешаясь в дела, в которых ничего не смыслил. Зеленоглазая предупредила, что Феннер его убьёт. Шарпа угроза не беспокоила, однако странно было сознавать: в родном отечестве Шарпа поджидали враги не менее опасные, чем наполеоновские вояки.
Изабелла захлопала в ладоши. Из-за обеих кулис, сидя на подвешенных к потолку трапециях, вылетели две девушки, наряженные Богинями Победы. Их обнажённые ноги были прикрыты лишь юбками из тюля, и мужская часть зала воодушевлённо выла, когда движение трапеций откидывало ткань назад. Богини сыпали на поющих лицедеев лавровые венки.
Богини исчезли, когда «Горделивые бритты» закончились. Оркестр грянул «Правь, Британия, морями». Гимн, может, и не слишком подходил для данного случая, но зато текст его был известен зрителям. Лицедеи торжественно пели со сцены, из зала им помогала публика, принявшаяся хлопать после того, как затихли последние ноты. Актёр, выступающий «от автора», поднял руки, требуя внимания. Незрелые юнцы из партера подняли было хай, чтобы на сцену вернули полуголых Богинь, но их быстро успокоили.
Барабаны рокотали то громче, то тише.
— Леди и джентльмены! Сегодня вы видели представленную столь достоверно, сколь позволило наше скромное искусство, великую победу, одержанную благородными бриттами над грязными ордами корсиканского чудовища.
Дробь перекрыла улюлюканье. Ведущий призвал зрителей к молчанию:
— Храбры были наши воины, леди и джентльмены! Храбрее храбрых, доблестнее доблестных! Невзирая на пули и картечь, сабли и штыки, кровь и пламя, вырвали они у врага эту победу.
Позади Шарпа скрипнула дверь. Стрелок не оглянулся, думая, что это присматривающая за ложами служка.
— Но, леди и джентльмены, из всех смелых, из всех яростных, из всех непримиримых не было никого отважнее, не было никого смертоноснее и неукротимей, чем…
Лицедей не окончил фразу, вместо этого он протянул ладони к ложам, и туда же направили фонари, освещая (О, ужас!) ту нишу, где сидел Шарп с четой Харперов. Перед ними обнаружились невесть как проскользнувшие Богини Победы с лавровыми венками в руках. Под дребезг цимбалов зрители вставали со своих мест и аплодировали, повернувшись к ложе Шарпа.
— Леди и джентльмены! Сегодня среди нас герои, захватившие под Талаверой французского Орла, ворвавшиеся в орошённую кровью брешь Бадахоса, растоптавшие самомнение тирана под Витторией! Майор Ричард Шарп и его сержант Харпер…
Договорить ему не дал взрыв хлопков и криков публики.
— Встань, миленький. — шепнула на ухо стрелка одна из Богинь. Он поднялся, и она напялила ему на макушку венок.
— Эй, Патрик, что за чёрт… — начал Шарп и осёкся, потому что Харпер его не слышал, вовсю наслаждаясь происходящим.