ПОЛК СТРЕЛКА ШАРПА
Шрифт:
Эпилог. Франция, ноябрь 1813
Рассвет явил заиндевелые гряды скал, перечёркнутые тёмными впадинами долин. Дым, мешаясь с утренним туманом, расползался по склонам, отмечая костры, на которых кипятилась вода для чая и чистки мушкетов. Солдаты, потирая руки в перчатках и перетопывая от хватающего за ноги морозца, поглядывали на север, где в утёсах засел противник.
Старшина Харпер ухмыльнулся:
— Что, Чарли, разочарован? Думал, у них рога и хвосты с кисточками?
Рядовой Чарли Веллер, определённый в Лёгкую
— Они — французы?
— В точку, Чарли. Французы, «шаромыжники» [15] , «лягушатники». Как хочешь, так поганцев и называй. Люди как люди.
— Люди как люди. — повторил Веллер.
В английской глубинке, где он рос, французов считали дьяволами, обезьянами, но уж никак не людьми.
15
От «шер ами» — «дорогой друг», французское обращение. Прим. пер.
— Как мы. — Харпер отхлебнул чаю и добавил рассудительно, — С мушкетами управляются чуток помедленнее, да лопочут абракадабру, вот и вся разница… Чёрт, холодно!
Ноябрь. Горы. Собственный принца Уэльского Добровольческий брёл высокими перевалами, затянутыми туманом, мимо замшелых обрывов, по которым вяло сбегала вода, мимо редких долин и глубоких ущелий.
Лишь орлы да горные козы жили здесь, да по ночам давали о себе знать воем волки. Время от времени грохотали грозы, пугая молниями и промачивая до нитки.
Где-то в этом краю туманов, дождей и пробирающего до костей холода полк перешёл границу с Францией. Только что волоклись по Испании, и вдруг, бац, кого-то осенило, и он не замедлил оповестить остальных: должно быть, они уже во Франции! Пробежавший по рядам шепоток не вызвал бурных эмоций. Ради того, чтобы пересечь этот незримый кордон, армия сражалась с 1793 года, но радоваться сил не было. Слишком пропитались водой форма и обувь, слишком натёрли кожу плеч лямки ранцев, и сержанты прожужжали уши, что распнут любого, кто даст отсыреть пороху.
— Послушай моего совета, Чарли. — Харпер вытряхнул заварку из кружки, — Разживись французским ранцем. Крепче и удобнее наших.
Ветеранов легко было отличить от новичков не только по форме, заплатанной бурой испанской дерюгой, но и по трофейным ранцам. Веллер кивнул. Его красный мундир, такой яркий в Челмсфорде, быстро поблёк. Дешёвая краска смылась дождями, зато верх серых брюк приобрёл легкомысленный розовый оттенок.
— Будем сегодня драться?
— Затем и пришли. — Харпер рассматривал удерживаемые французами холмы. Британцы заняли более возвышенную позицию, однако между ними и равнинами Франции лежала последняя укоренённая в скалах линия вражеской обороны. Веллингтон, чья армия вот уже неделю упорно гнала французов по горам, твёрдо намеревался выбраться из этих бесплодных утёсов до первого снега. Зимовать здесь значило обречь армию на смерть. Если последняя оборонительная линия французов не будет взята, англичанам придётся откатываться обратно в Испанию.
Старшина повернулся:
— Рядовой Клейтон!
— Сержант?
— Малец на тебе. — ирландец положил Чарли на плечо тяжёлую руку, — Гляди, чтоб он не ушустрил
Веллер, сойдя на испанский берег в начале октября, сразу же обзавёлся псом, — дворнягой кошмарного вида без одного уха и половины хвоста, отхваченных в драках. Воинственная внешность никак не вязалась с трусоватым нравом. Впрочем, за хозяином он был готов в огонь и воду, равно, как и Чарли за него. Веллер недолго кликал пустобрёха «Пуговкой». За малодушие и уродливость Лёгкая рота нарекла пса «Бонапартом» или, короче, «Бони». Кличка прижилась.
Майор Ричард Шарп против пса не возражал, и даже высказался как-то в духе: мол, собака — лучший друг солдата. Его неосторожное изречение привело к тому, что Собственный принца Уэльского Добровольческий стал походить на псарню, приручив каждую беспородную псину в окрестностях Пасахеса.
Генерал-майор Нэн встретил Шарпа сердечно. В течение трёх недель, данных полку на то, чтобы вновь прибывшие влились в ряды и переняли у ветеранов простейшие навыки выживания в бою, Нэн часто приезжал поужинать с Шарпом и послушать его рассказы о старушке Англии. С Гирдвудом Нэн столкнулся лишь раз:
— Он — помешанный, Шарп?
Они сидели в винной лавке, занятой под офицерскую столовую.
— Да нет, сэр.
— Крайне точно вам говорю, помешанный на всю башку! Или в ближайшее время будет. — убеждённо произнёс Нэн, любуясь игрой света в стакане виски.
Шарп привёз два ящика отличного виски из Лондона и преподнёс шотландцу.
— Напомнил мне одного святошу из Керколди. — продолжил Нэн, — Преподобный Роберт МакТигью питался, как зайчик, одними овощами. Верите? Кроме того, он считал, что его жена беременеет от лунного света. Крайне вероятно, так оно и было. Сомневаюсь, что в этой области он хоть сколько-нибудь смыслил, да и с капустки не больно-то разгуляешься. А спиртного избегал, как огня. Дескать, дьявольское зелье.
Генерал покосился на дверь комнаты Гирдвуда. Снизу пробивалась полоска света, но дверь оставалась закрытой все вечера подряд.
— Что он там делает?
— Пишет стихи, сэр.
— Вы шутите? — Нэн допил виски, налил ещё и, посмотрев на Шарпа, констатировал, — Вы не шутите.
— Не шучу, сэр.
Шотландец тряхнул седой шевелюрой:
— Почему бедолага не ушёл на покой?
— Не знаю, сэр.
Шарп и вправду не знал, его ли просьба к Лоуфорду принесла плоды, или Гирдвуд решил проверить себя схваткой с французами.
— Он здесь, сэр. Вот всё, что мне известно.
— Он сидит здесь, а вы хозяйничаете в батальоне, да? — хитро подмигнул Нэн, — Вы — крайне смышлёный плут, мистер Шарп. Предупреждаю, идиллии — штука непрочная. Однажды ваш подполковник рехнётся окончательно, и тогда вновь назначенный командир полка даст вам укорот!
Нэн видел стрелка насквозь. Гирдвуд устраивал майора именно потому, что не лез в руководство полком. Нельзя сказать, что Гирдвуд не пытался. На первом построении полка, пополненного рекрутами из Фаулниса, перед складами Пасахеса, подполковник Гирдвуд прилюдно сделал выговор майору Шарпу. Это была попытка самоутвердиться в батальоне; попытка, которую подполковник в личной беседе со стрелком незадолго до построения пышно назвал: «… стремлением забыть былые разногласия и начать с нового листа…»