Полковник Гуров. Компиляция (сборник)

Макеев Алексей Викторович

Крячко в ответ недовольно наморщился: сколько работы впереди, не такое уж и простое это расследование. А он ой как не любит бумажки перебирать, лучше сто раз в засаде посидеть или на операции побывать, чем разбираться в канцелярии, еще и иностранной. Оперативник, как всегда, перевернул все в шутку – распахнул торопливо дверцу, изображая слугу:

– Прошу вас, хозяин. Все будет сделано до заката солнца.

Серьезный Лев расхохотался от его подкола, все-таки умел Стас разрядить атмосферу. Поэтому они и сработались, работали в паре, дополняя друг друга полярностью в характерах – насмешливый, торопливый Крячко и обстоятельный, въедливый Гуров.

Вот только в этот раз пришлось Льву напарнику немного соврать. От парковки управления автомобиль понес опера не домой, где мирно пила кофе жена, собираясь на дневную репетицию в театр, а совсем в другом направлении. Сыщик, пока шла утренняя планерка в кабинете генерала Орлова, решил, что заедет

к Исаевой и уточнит пару моментов насчет списков скульптур, которые планировал составить Журин. Его удивляло, во-первых, что Олег Митрофанович вдруг решил этим заняться, ведь много лет после смерти жены он такими мирскими вопросами не интересовался. А во-вторых, он надеялся, что Исаева хоть немного успела проделать эту работу, а не сразу перешла к чаепитиям и своим матримониальным планам. Ну и в-третьих, может быть, она сможет объяснить, что за таинственный старик посещал мастерскую, а потом передавал скульптуры преступникам для дальнейшей продажи. Тогда в официальном расследовании Исаеву можно привлечь как свидетельницу, вызвать в отдел и официально допросить, что, скорее всего, принесет совсем другие результаты. Полковник Гуров за время работы оперуполномоченным часто наблюдал такой эффект, когда свидетели, жертвы и подозреваемые, оказавшись в казенных стенах на допросе с занесением каждого слова в протокол, вмиг теряли спесь и браваду. Слезы, просьбы и нелепые попытки лжи сменялись горячими признаниями, а молчание и отказ от сотрудничества со следствием вдруг переходили в бесконечный словесный поток. Поэтому был уверен, что и на впечатлительную Стрекозу подействует атмосфера отдела по тяжким преступлениям: наручники на столе опера, строгий дежурный, который впускает в здание по паспорту, огромное количество людей в форме, скромные кабинеты с зарешеченными окнами. Оперативник был рад, что его расследование теперь имело официальное основание, давало больше возможностей. При этом удручало, что шло оно совсем в другом направлении. Смерть Журина была лишь фактом, который запустил поиски преступников и поимку банды, но по-прежнему для всех являлась обыденным делом, естественной кончиной пожилого человека. А для Льва разобраться с обстоятельствами смерти старика было важнее, чем распутывать мошенничества Лидии и ее последователя Горюцкого. Да и открытие, что всеми обожаемая Лидия Журина, скульптор, творческая личность и светская дама, оказалась мошенницей, годами продавая доверчивым простакам подделки, было неприятным. Там, где генерал и его напарник видели отличную возможность для блестящего быстрого расследования, Льву мерещились тени прошлого. Его беззаботная юность, теплые воспоминания с каждым днем все сильнее покрывались пятнами человеческих грехов. И никакие медали, премии или награды не в силах были заглушить грызущую изнутри тоску от разочарования. Сейчас хотелось как можно быстрее закончить расследование и сдать все бумаги следователю для подготовки в суд, чтобы не портить свои воспоминания новыми знаниями. Те люди, что опекали бедного студента, должны остаться в душе родными, чистыми, яркими картинками. А не мыслями о подделках, обманах и мертвом теле изрешеченного пулями Слона. Поэтому Гуров выбрал другой маршрут, отказался от законного отдыха, чтобы по дороге переговорить с Исаевой, и только потом позволить себе вернуться домой для передышки после тяжелых бесконечных суток.

Возле подъезда старой облупленной трехэтажки его застал скандал. Старуха в старинном тяжелом пальто впилась в рукав полицейского и вопила на всю улицу:

– Сымай, сымай печати свои. Не имеешь правов, моя комната! Мне сдавать ее надо, деньги на лекарства нужны! Жилец с вокзалу приедет сегодня! Сымай, ирод, а то начальству пожалуюсь.

Тот стряхивал настырную пенсионерку и бурчал:

– А ну отстань, по закону все. Вещи жилицы твоей следователь изымет, тогда комнату сдашь.

– Какие вещи, какие вещи, ты чего удумал, у нее вещей-то не было! Нищенка! Вечно мне оплату задерживала, я и сама ее выгнать хотела!

– Придет следователь, с ним и разговаривай, а будешь орать, я тебя за незаконное предпринимательство закрою. – Сотрудник отшвырнул старуху и зашагал по улице.

Но та семенила упорно следом:

– Христа ради, отопри дверь. Человек у меня, командировочный, приедет сегодня с деньгами, комната ему нужна. Прибраться же надо. Вещи забирай ты еешние, не нужны они мне!

Представитель власти ее уже не слушал, только нахмурился, когда проходил мимо Гурова, который так и замер с приоткрытой дверью машины:

– Что стоим, гражданин? Следуем дальше. Проезд не блокируйте, а то «Скорая» потом проехать не сможет.

– Хорошо, хорошо. – Лев захлопнул дверь и плавно тронулся вперед. Возле расстроенной старухи, которая что-то бормотала себе под нос и бросала мрачные взгляды вслед полицейскому, он остановился и снова приоткрыл дверь. – Извините, я слышал, вы комнату сдаете?

Пенсионерка недоверчиво обвела взглядом автомобиль и мужчину в простой неприметной куртке:

– Ну сдаю. Хорошая комнатка, светлая. Диван имеется, шкапчик. Все хорошее, югославское. Завтра с утра схожу к начальству его, – она кивнула на удаляющуюся черную спину в куртке с надписью «Полиция». – Вещи вынесу от жилички, и заезжай. А ты чего, с женой развелся? Работаешь-то где?

– Таксую, бабуль. – Лев вышел из машины и подошел поближе к заинтересованной хозяйке. – Тут женщина знакомая жила в вашем подъезде, Марина, недавно подвозил ее. Она сказала, что съезжать собирается и комната хорошая, а я ищу давно подальше от центра, чтобы не так шумно было. Вот приехал. Телефон забыл ее взять, думал, записочку оставлю или так поспрашиваю.

– Это ты вовремя, – расплылась беззубая улыбка. – Маринка у меня снимала, теперь навсегда освободила. Про мою комнатку правильно сказала – светло и хорошо. Только, чур, вовремя платить, мне на лекарства деньги нужны.

– Так, может, покажете? – Гуров шагнул к подъезду. Ему не хотелось пугать женщину корочками служебного удостоверения. Он надеялся, что сможет попасть в квартиру мирно и посмотреть все, что захочет.

В ответ пенсионерка насупилась:

– Завтра приходи с вещами. Чего смотреть? Комната хорошая.

– Да мне бы с Мариной еще поговорить, она у меня в машине бумаги в папке свои забыла. – Лев лихорадочно соображал, что бы еще такого наговорить недоверчивой старухе, чтобы та провела его в квартирку.

А та совсем расстроилась, что и этот потенциальный жилец закапризничал, буркнула недовольно:

– Не нужны ей договора больше. – И уже не выдержала от кипящего внутри раздражения, принялась жаловаться: – Померла жилица, утром в лесу нашли, от борщевика сгорела. Оно и понятно, городская, ничего не знает, вот и полезла на поляну.

– От борщевика? – изумился Лев.

– Так после войны ими все поля вокруг города засадили, скотину чтобы кормить. Мы ребятишками бегали все в волдырях от этих лопухов. Чуть сок попадет, и сразу на солнце пузырями пойдешь. Был у нас случай в деревне, что малой забрел в заросли и там в корчах помер. Так в закрытом гробу хоронили – до того весь пузырями исшел. В деревнях-то народ поумнее будет, не суется куда попало, гуляют все прилично по улицам или на пятаке. А эту, ишь, потянуло городскую по лесу шастать. Теперь вот мне за квартирку по полициям ходи, взяли опечатали из-за ее вещей. А там одни помазюльки еешние, все морду красила, молодилась. Столько лет, а все хвостом крутила, добра не накрутила. Где ж это видано, в таком возрасте без своего угла, без приданого, без детишек. Ледящая, больная, что ли. Бог вот и забрал ее, никакого проку от такого пустоцвета, семьи не устроила, все по чужим углам мыкалась.

– Подождите, подождите, – остановил ее опер, который никак не мог осознать мысль, что Исаева, с которой он беседовал вчера вечером, сейчас мертва. То есть вчера, после их схватки, она зачем-то поехала в лес, а утром, пока он был на совещании, ее нашли и констатировали смерть. – Какой борщевик? Сейчас ведь сентябрь!

Квартирная хозяйка дернула в ответ плечом:

– Мне-то что за дело, сказал полицейский, что от борщевика, значит, так и было. Им виднее, а я лезть не буду. Мне квартеру надо освободить, а то простаивает жилплощадь. Что я, зря, что ли, на заводе двадцать лет горбатилась, хоть комнатку урвала, все прибавка к пенсии. Ну так что, давай задаток, и завтра с вещичками жду тебя. Так ты приличный, деньги есть – я такое сразу вижу. Уж пожила на свете-то, и Маринку эту сразу увидела. Профурсетка, одним словом, только по мужикам скакать, как стрекоза, жалко только ее было, вот и сдала. Регистрацию сделала, чтобы в поликлинику могла ходить. А она вон свинью мне подсунула, гулять удумала, гулена. Знала бы, что такая с ней будет оказия, на порог бы не пустила дрянь эту.

Гуров уже садился в машину, соображая на ходу, в какое УВД ему надо направиться, чтобы узнать подробности смерти Исаевой. Заболтавшаяся старуха метнулась к двери:

– Задаток, задаток забыл! Сдам же без задатку, у меня желающих пруд пруди. Командировочный едет с чемоданами!

Сыщик отмахнулся от назойливой пенсионерки:

– Передумал я, не хочу после покойницы заезжать.

Автомобиль покатил по двору в ту сторону, куда шагал полицейский. Хозяйка просеменила несколько шагов следом и в отчаянии махнула рукой на еще одного исчезающего потенциального квартиранта. Лев же торопился в местный РОВД. Доехав до серого трехэтажного здания, сыщик еле сдерживался, чтобы не броситься бегом по ступеням. Дежурные из наряда, патрульные с удивлением проводили взглядом крепкого мужчину со следами драки на лице. Он торопливо поднялся по ступеням на крыльцо, что-то спросил у дежурного. При виде служебного удостоверения дежурный за прозрачной перегородкой засуетился, кинулся к телефону, и уже через несколько минут вниз по ступеням бежал опер с зажатыми в руке тонкими листами протоколов. После короткого разговора приезжий и опер уселись в машину, и автомобиль рванул в сторону широкого шоссе. Два пэпээсника переглянулись между собой: