Полковник Коршунов (сборник с рисунками автора)
Шрифт:
В юрте Исахуна сделали обыск. Ничего подозрительного не было. Но когда пограничники уже хотели уезжать, к Заксу подошла дочь старого пастуха. Задыхаясь от смущения, она сказала что-то по-киргизски.
— Что она говорит, Кутан? — крикнул Закс.
— Что он говорит? — улыбнулся Кутан. — Что может говорить молодой девочка такому хорошему парню?
Но когда девушка повторила непонятную фразу. Кутан стал серьезным и насторожился, а Исахун смертельно побледнел.
Девушка сказала, что Исахун спрятал что-то под камень
Исахун бросился к лошадям, но Кутан внимательно следил за ним. Он подставил ему ногу, и бай со всего размаха растянулся на земле. Кутан вскочил ему на спину и хорошенько обработал его своими увесистыми кулаками. Когда бая подняли, он плакал, клялся, что ни в чем не виноват, и признался во всем. Он показал письмо Джантая, умоляя простить его. Пленный вожак басмачей, Касым, подошел и плюнул Исахуну в лицо. Доброотрядцы смеялись.
Через несколько часов весь отряд двинулся дальше.
Кутан ехал впереди, рядом с Винтовым, а Николаенко и Закс ехали последними.
— Нет, ты пойми, — горячился Закс, — планер на буксире у самолета подымается в стратосферу. Так?
— Ну, так, — соглашался Николаенко.
— В стратосфере он отцепляется и планирует вниз. Понимаешь? Никакие звукоулавливатели и прочие штуки ничего не слышат, и вдруг над расположением противника бесшумно появляется планер, бомбы, пулемет, пике — и все готово. Здорово?
— Ну, здорово.
— А вы, Колечка, презираете планер! — торжествовал Закс.
Кутан и Винтов ехали молча.
Кутан задумался и тихо мурлыкал песенку.
— Что ты поешь, Кутан? — спросил Винтов.
Кутан улыбнулся.
— Хорошая песня, понимаешь. «Конная Буденая раскинула пути», — пропел он и сказал, помолчав: — Одна киргизская девушка пела.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
1
Пришла зима.
Горные козлы спускались ниже к долинам, и волки нападали на их стада, темными ночами подкрадываясь по снегу. Барсы мерзли в пещерах, охотники слышали голодное мяуканье и рычанье недалеко от костров мирных становищ.
Начался декабрь, месяц метелей, бурь и снежных заносов.
Через перевалы прошел караван. Вьюки были полны товарами. Самые высокогорные аулы ждали к себе кооператоров. Караван дошел до большой равнины у выхода из ущелья Кую-Кап. Всего товаров было на пять тысяч рублей.
Вместе с караваном широко распространялось известие о небывалом празднике в Караколе. Двадцатого декабря исполнилась годовщина ВЧК, двадцатого декабря пограничники устраивали байгу на площади и той для многочисленных гостей. К двадцатому декабря сотни людей съедутся на праздник. Уже двинулись киргизы из Джеты-Огузского района и с берегов Иссык-Куля, из окрестностей Токмака и села Покровского, из Ак-Булуна и Зындана, и из многих других селений, аулов и урочищ.
Ехали целыми семьями, везли с собой юрты. Всякому интересно посмотреть такой праздник, такую байгу, где скакать будут все кзыл-аскеры, состязаясь в доблести друг с другом и с любым приезжим джигитом.
Так говорили караванщики.
Пятнадцатого декабря Кутан уехал из своей юрты в ауле Ак-Булун. Как всегда, он взял с собой винтовку и попрощался с матерью.
Абдумаман и Каче встретились ему на тропинке.
— Аман, аман, — сказали они.
— Куда едете? — спросил Кутан. — На охоту?
— Большого козла хотим убить, — хитро прищурился Каче.
Абдумаман промолчал.
— Поедем вместе, — сказал Кутан.
Ночью к их костру подъехало десять джигитов. Впереди всех был кузнец Гасан-Алы.
Утром еще пятнадцать джигитов присоединились к ним. Все ехали на охоту.
В полдень на дне глубокого ущелья, возле пещеры, джигиты встретились с кзыл-аскерами. Комендант верхом на своем гнедом Ваське стоял впереди.
Кутан ударил плетью коня и коротким галопом погнал к коменданту. Остановившись против него, он взял под козырек. Лицо его было серьезно и торжественно.
— Добровольный отряд прибыл по твоему приказу товарищ комендант, сказал он.
— Здравствуй, Кутан, — ответил Андрей Андреевич. — Аман, товарищи джигиты.
— Здравствуй, — хором ответили доброотрядцы.
Кзыл-аскеры сели на лошадей, и все двинулись.
Кутан ехал впереди и показывал дорогу. Шли по неизвестным тропинкам, сокращая путь и торопясь. Шли весь остаток дня и только поздней ночью остановились для ночлега.
Лежа у костра, Кутан кивнул на Каче и подмигнул Заксу.
— Видишь, Яша, этот джигит хвастал — самый большой козел убьет. Как думаешь?
Каче с невозмутимым видом подбрасывал сучья в костер. Сухие ветки с треском вспыхивали, озаряя ярким светом лица пограничников и доброотрядцев.
— При его росте, — ответил Закс, — стыдно ему будет, если самый большой козел уйдет от него.
Каче и все остальные громко захохотали.
— Тише вы! — Николаенко высунул голову из-под тулупа. — Человеку спать не даете.
— Ну, спи, спи, пожалуйста, — сказал Кутан. Он встал, отошел от костра и подошел к лошадям.
Вороной жеребец, вздыхая, положил голову ему на плечо. Кутан погладил мохнатую челку и тихо заговорил с конем. Потом, ведя коня за собой, спустился в темноте к ручью. Жеребец напился, осторожно нюхая воду и переступая ногами по скользким камням, и ушел к остальным лошадям.
Кутан еще долго сидел на камне.
Когда он вернулся к костру, доброотрядцы и Каче уже уснули. В костре догорали головешки. Один Яша Закс не спал еще. Он шевелил веткой в углях, и яркие искры взлетали на воздух.