Полковник Коршунов (сборник с рисунками автора)
Шрифт:
— О, я здорово отстал от тебя. Мне пришлось после школы пойти работать на завод, и потом я служил в армии. Только теперь мне удалось взяться за учение. Только мне еще далеко до окончания института.
— В каком ты институте?
— О, я еще даже не в институте. Я кончаю рабфак, Маша.
Они помолчали. Борису очень хотелось спросить, вышла ли она замуж, но вместо этого он спросил:
— Ты не замерзла, Маша?
— Смотри, смотри… — сказала она.
Третий прыгун несся по настилу трамплина.
— Это
Прыгун кончил разбег и взлетел в воздух. Он сильно наклонился вперед, и казалось, что ноги с тяжелыми лыжами отстают, не поспевают за стремительным полетом согнутого тела. Крутая траектория полета огибала склон горы приземления; полет, казалось, давно уже должен был бы окончиться, но лыжник летел по воздуху, и секунды казались длинными, и руки лыжника махали медленно и плавно, и он еще больше склонился вперед.
— Вот это прыжок… — тихо сказала Маша.
Борис обернулся и увидел, что она стиснула зубы и глаза ее широко раскрыты.
— Он разобьется, — так же тихо сказала она.
— Нет, — сказал Борис. В самом конце полета прыгун выпрямился и приземлился.
Лыжи громко ударили о твердую и гладкую поверхность горы.
Лыжник устоял на ногах и несся мимо зрителей, подняв одну руку. Ветер сорвал с него шапку. Зрители аплодировали. Маша воткнула в снег палки и хлопала в ладоши.
Прыгун повернул, остановился и пошел обратно.
— Браво, Иванов! — кричали зрители.
— Браво, Иванов! — кричала Маша.
Судья на вышке объявил в мегафон:
— Шестьдесят два метра…
Прыгун прошел близко от Бориса.
— Здравствуй, Горбов, — негромко сказал он.
— Здравствуй, Иванов, — сказал Борис.
Он заметил, как Маша внимательно следила за всеми движениями Иванова.
Лицо у Иванова было сосредоточенное и немного усталое.
— Это — настоящая храбрость… — сказала Маша.
Борис улыбнулся.
— Это совсем не так уж страшно, — сказал он.
— Стоя здесь, внизу, легко говорить все, что угодно, — сказала Маша, и брови ее нахмурились.
— Но я могу подняться туда и прыгнуть, если тебе так хочется, — сказал он.
— Ну, прыгни. Прыгни — и тогда говори, — сказала она.
— Хорошо.
Он пошел к трамплину. Он в самом деле мог прыгнуть, он уже много раз прыгал с этого трамплина, но, отойдя от Маши, он подумал, что может быть случайность, что он не имеет права рисковать перед боем, и что если он повредит себе ногу или руку, то боя не будет. Он повернул назад. Маша смотрела на него, и он увидел в ее глазах то же выражение, как тогда, когда она смотрела на прыжок Иванова.
— Что же ты? — сказала она.
— Я не могу сегодня прыгать, — сказал он. Лицо его было спокойно.
— Жаль, — сказала она и отвернулась. Он молчал и смотрел на ее волосы. Волосы выбивались из-под синей шапочки, и мелкие завитки закрывали шею.
— Я замерзла, — сказала она.
— Пойдем, — сказал он. — Я провожу тебя, если можно.
Они пошли к лыжной базе. Сначала они шли быстро, чтобы согреться. Он заметил, что Маша старается идти по всем правилам, но движения ее несвободны. Лыжное оборудование у нее как у заправского чемпиона, но ходит она, как видно, не очень хорошо.
Потом на базе они оделись, связали лыжи и бегом спустились к станции. Поезд уже подходил.
В вагоне они сидели рядом и говорили всю дорогу. Они вспоминали школьные годы и товарищей, смеялись над учителями, и им было весело, и казалось, будто школа была совсем недавно, а с тех пор прошло уже шесть лет.
— Ты всегда был драчуном, — сказала она. — Ты был драчуном и задирой, и я терпеть тебя не могла.
— А я просто никогда не обращал на тебя внимания, — сказал он, смеясь.
— Ты вечно искал случая подраться. Ты был как петух, — сказала она. Ты и теперь любишь драться?
— Нет, — сказал он и мучительно покраснел. — Нет, Маша, теперь я совсем не люблю драться.
Она не заметила его смущения. Она не переставала говорить до самого города, а он молчал и смотрел на нее. Она казалась ему красавицей.
Она была в синей альпийской шапочке и в шубе с меховым воротником. Зимние сумерки быстро сгущались, и в вагоне становилось все темнее и темнее.
Потом Борис провожал ее до дому. Он нес ее лыжи. Она держала его под руку — и говорила, говорила без конца. Они попрощались в темной парадной, и, отдавая ей лыжи, он подумал, что случилось бы, если бы он обнял и поцеловал ее.
Она крепко, по-мужски пожала ему руку.
Ночью она ему приснилась. Она хмурила брови и говорила сердито:
— Стоя здесь, внизу, легко говорить все, что угодно.
А он, Борис, шел вверх по длинной снежной горе, и он шел уже страшно давно, и вершина была недалеко, но он не мог дойти до вершины, и он знал, что ему никогда не дойти, но он шел, шел все вверх и вверх…
Утром Борис проснулся рано и сразу подумал о Маше. Он долго лежал в постели. Потом вспомнил, что до боя осталось два дня.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Титов шел через зрительный зал. Он шел медленно, ни на кого не глядя.
На нем был сиреневый костюм и малиновый свитер. Завсегдатаи боксерских состязаний за его спиной называли его имя: «Титов идет… Титов… Титов…» И Титов слышал восторженный шепот за своей спиной.
Две девушки в ярких шелковых платьях с зеленоватыми от перекиси волосами и с подкрашенными ресницами и губами, увидев его, обе разом улыбнулись ему. Одна из них окликнула: