Полковник Ростов
Шрифт:
Ростову полстакана водки, тоже, видимо, по русскому обычаю, потом по красному ковру спустилась вниз сама хозяйка, баронесса Магда
Хофшнайдер, подала полковнику обе руки для поцелуя, скромно пожаловалась на тяготы военного времени: ну где ныне найдешь то, чем раньше лакомились, меры не ведая; где кабанина из Галиции, масло из
Дании, сардины из Неаполя, где…
– Расплакалась! – презрительно отозвался идущий следом за ней Ойген фон Бунцлов, причем сказал так, что плевок напрашивался заключительным аккордом пылких жалоб его тетушки, и рассмеявшийся полковник отвел брата Аннелоры в сторону; с ним он в апреле виделся в Париже, месяцем позднее здесь, в Берлине, а ныне оба понимали, что переговорить надо в приватной
Бунцлов, нередкое теперь явление, полтора миллиона отборных женщин этой национальности отправлены в хорошие дома Германии; до войны некоторые держали обезьян, крокодилов, пантер, теперь в моде славянская прислуга, в основном украинки, работящие и преданные.
Украинке этой Бунцлов объяснил, какой сыр им нужен, какой коньяк, с какими сигарами, и украинка ушла, покачав истинно немецким задом.
Закурили, Бунцлов расспросил об Аннелоре, узнав же о тягомотине с официальным подтверждением ее смерти, не удержался и сплюнул все-таки, признался, что все его бесит – и эта Хофшнайдериха, и сам
Берлин, и фюрер, и русские, которые поднатужатся и ворвутся в
Германию ближе к зиме, могут и раньше, даже много раньше, потому так торопится кое-кто, вот-вот в Берлин прибудет человек от американцев, тем очень хочется знать, с кем вступят в переговоры будущие властители Германии, и человек этот, сотрудник немецкого консульства в Цюрихе, привез американские предложения, и чтоб уж быть точным, человек этот им обоим знаком, и зовут его известно как, имя и фамилию называть противно… (Ростов хмыкнул и заулыбался: ненависть
Ойгена Бунцлова к названному им чинуше из абвера была ему известна, оба они брезгливо именовали его Гизи.) Типчик этот до того явно спутался с американцами, что давно на подозрении у гестапо, и в
Германию прибудет нелегально.
– Раз он сюда собирается – все, значит, решится скоро, – сказал
Ойген и не удержался, сплюнул еще разок. – Клауса тебе не жалко?..
Близкий друг все-таки.. (Ростов молчал.) Пятнадцатого он летит в
Ставку, у Адольфа очередное совещание, без начальника штаба резервной армии не обойтись, Гитлер не такой дурак, чтоб отрывать от дел самих командующих, твой друг попытается… сам знаешь что… Тебе какая роль отведена? (Ростов продолжал молчать.) От любой откажись.
Вяло, тягуче, как бы борясь с зевотой, Ростов, скрывая суть вопроса, поинтересовался, кто назначил совещание на 15 июля, и Ойген задумался надолго, недоуменно двигая бровями. Так и не ответил.
Пришла наконец украинка, поставила поднос, с достоинством удалилась, бедрами не покачивала, статью и походкой напоминала правофлангового батальона СС. Бунцлов любовался ею, затем не удержался и вслух выразил желание переспать со славянкой хоть сейчас, на этой тахте.
Несносный был человек, выродок в племени Бунцловых, только Аннелора ладила с ним.
– Эта дура Хофшнайдериха думает, что русские пожалеют ее, когда придут в Берлин, простят из-за украинки грабеж на Востоке. Как бы не так!.. Я как-то намекнул Магде, отправь, мол, украинку эту на ночь ко мне. Взъелась, разоралась, она мне, зашипела, как дочь… Дура.
Помнишь, в сороковом, казус юридический в Кенигсберге?
Вспомнили. Посмеялись. Казус был удивительным, судьи ломали головы.
Немка спуталась с евреем, чистосердечно полагая, что тот – настоящий ариец. А еврей не менее чистосердечно полагал, что девка, с которой он спит, еврейка, скрывающая свою расовую неполноценность, причем начал на следствии приводить убедительные доводы, но и девка доказывала свою правоту не менее искусно…
Перешли к более срочным делам. Ойген взорвался, изливая ярость на офицерье, на трусливых и жадных генералов, которые хотят соблюсти невинность, отвергая капитуляцию. Никак не хотят понять, что иного выхода нет, самое время спасать промышленность и рабочие руки, крах
Германии неминуем, ее возродят уцелевшие заводы и исконное умение немецких рабочих производить машины. Заводы и люди с заводов – они и есть Германия. А у генералов одно на уме: как сохранить оклады и должности да когда стакнуться с англосаксами.
Горькие слова – и тем горше слушать их Ростову от Ойгена, ни разу не побывавшего в офицерской или генеральской шкуре. В том горечь, что прав он, прав! Военная промышленность Германии ныне выпускает танков и самолетов втрое, вчетверо меньше, чем СССР, и десятую часть того, что дает индустрия США, и при всем том – вчетверо больше довоенных показателей. Только какой-нибудь политический изыск в состоянии сохранить Германию по крайней мере в границах 1935 года и с промышленностью, способной мало-мальски удовлетворять нужды обнищавшей страны. Но для этого надо убить Адольфа, и в том беда, катастрофа даже, что убирать Гитлера с поста канцлера нецелесообразно сейчас, когда обстановка на фронтах тяжелая, все помнят о предыдущей войне, проигранной по вине разных социалистов, вонзивших нож в спину доблестных камрадов. Несколько раз Ростову предлагали – вскользь как бы, мимоходом, между прочим, не требуя немедленного согласия, – предлагали пополнить собою ряды истинных немцев, готовых голову свою положить ради спасения Отечества.
Ростов, понимая намеки, отвечал по-разному, но смысл всех ответов сводился к тому, что да, он согласен, так не может ли собеседник направить его на Восточный фронт, туда, где решается судьба
Германии, а то сидит и сидит во Франции и Бельгии. И вербовщики торопливо отходили от него, иногда – с кривоватой улыбкой. Что кое-кто из них подослан гестапо, само собой разумеется, хотя тайной полиции запрещено вникать в настроения и жизнь офицеров вермахта – даже при существующем при управлении безопасности отделе по связям с вермахтом.. Но раз уж кадровые офицеры объединились, то выстроятся они по ранжиру и на правом фланге – видный генерал, прославленный на полях сражений, любимый нацией, и кто этот генерал или фельдмаршал…
– Вицлебен, – тихо произнес Ойген, наклонясь к сидевшему напротив
Гёцу. – И Бек. Который хочет быть штатским, то есть государственным, деятелем, возвышающимся над генералами. Но на ту же роль метит и
Герделер. Трусливая зануда, но… Но за ним та вонючая прослойка знати, которая и составляет суть Германии, ее неистребимое высокомерие… Та, к которой и мы с тобой принадлежим…
За коньяком и сыром Ростов услышал новость: Адольф Гитлер, солдат
Первой мировой войны, не может забыть свою винтовку и противится всем намерениям Шпеера полностью вооружить вермахт автоматами, которых сейчас всего два на отделение. Солдат есть солдат – и тот же