Полковнику никто не пишет

Маркес Габриэль Гарсиа

– Купишь фунт маиса, – сказала женщина. – А на оставшиеся купишь кофе на завтра. И четыре унции сыра.

– И позолоченного слона, чтобы повесить на дверях, – подхватил полковник. – Один маис стоит сорок два сентаво.

Они задумались.

– Петух – животное, значит, может потерпеть, – начала женщина. Но выражение лица полковника заставило ее умолкнуть.

Полковник сел на кровать, оперся локтями о колени и позванивал монетами в кулаке.

– Дело не во мне, – сказал он после паузы. – Если бы зависело от меня, я бы сегодня же из него сварил похлебку. За пятьдесят песо можно получить великолепное

расстройство желудка. – Он на миг умолк, раздавил комара на шее. Взгляд его перемещался по комнате, следуя за женой. – Эти бедные ребята – вот что меня беспокоит. Ведь они откладывают деньги, чтобы поставить на нашего петуха.

Теперь вновь пришла ее очередь задуматься. Она ходила по комнате, разбрызгивая средство против мошкары. Полковнику вдруг представилось, будто она созывает на совет домашних духов. Наконец женщина поставила распылитель на маленький алтарь с литографиями, и ее глаза цвета сиропа взглянули прямо в его глаза цвета сиропа.

– Покупай маис, – сказала она. – Одному богу известно, как мы обернемся.

«Это чудо с преломлением хлебов», – повторял полковник в течение всей следующей недели каждый раз, как садился за стол. Его жена с ее удивительной способностью создавать новые вещи из старых, казалось, нашла способ и готовить из ничего. Октябрь продлил передышку. Сырость сменилась дремотным оцепенением. Воодушевленная медным сиянием солнца, женщина посвятила три вечера своим волосам.

– Ну вот, начинается торжественная служба, – сказал полковник в тот день, когда она стала расчесывать свои длинные голубоватые пряди гребнем с редкими зубьями.

На второй день, усевшись во дворе с белой простыней на коленях, она частым гребнем вычесывала вшей, которые развелись за время болезни. На третий вымыла голову лавандовой водой, подождала, пока волосы высохнут, и уложила их на затылке небольшим узлом, сколов его заколкой.

Мысли полковника были заняты петухом. Даже ночью, лежа без сна в гамаке, он думал только о нем. В среду петуха взвесили, и оказалось, что он в форме. В тот же день товарищи Агустина, прощаясь с полковником, весело пророчили петуху победу, и полковник почувствовал, что сам он тоже в форме. Жена подстригла его.

– Ты сняла с меня двадцать лет, – сказал полковник, ощупывая голову. Женщина подумала, что он прав.

– Когда я чувствую себя хорошо, я могу и мертвого оживить, – сказала она.

Но хватило их ненадолго. В доме уже не оставалось ничего для продажи, кроме часов и картины. В четверг вечером, когда запасы были на исходе, жена забеспокоилась.

– Не волнуйся, – утешил ее полковник. – Завтра приходит почта.

На следующий день он поджидал катер, стоя около кабинета врача.

– Самолет – прекрасная вещь, – говорил полковник, не отрывая глаз от почтового мешка. – Я слыхал, он может долететь до Европы за одну ночь.

– Может, – сказал врач, обмахиваясь журналом. Полковник заметил почтового инспектора среди людей, ожидавших, пока катер причалит, чтобы впрыгнуть на него. Инспектор прыгнул первым. Взял у капитана запечатанный конверт. Потом поднялся на палубу. Почтовый мешок был привязан между двух бочек с нефтью.

– Зато летать на самолетах опасно, – сказал полковник. Он было потерял из виду почтового инспектора, но скоро снова обнаружил его у тележки торговцев, уставленной яркими бутылками с водой. – Человечество должно расплачиваться за прогресс.

– Теперь летать на самолете безопаснее, чем плыть на катере, – сказал врач. – На высоте двадцать тысяч футов не страшна никакая буря.

– Двадцать тысяч футов, – повторил пораженный полковник, не в силах представить себе такую высоту.

Врач увлекся разговором. Он поднял журнал на вытянутых руках, добился его полной неподвижности.

– Прекрасная устойчивость, – сказал он. Но внимание полковника было приковано к инспектору. Он глядел, как тот пьет пенящийся лимонад, держа стакан левой рукой. В правой у него висел почтовый мешок.

– Кроме того, в море стоят на якоре корабли, которые поддерживают постоянную связь с ночными самолетами, – продолжал говорить врач. – При таких предосторожностях самолет куда безопаснее катера.

Полковник взглянул на врача.

– Ну конечно, – сказал он. – Наверно, лететь на самолете – все равно что сидеть на ковре.

Инспектор направился прямо к ним. Полковника вдруг охватило такое непреодолимое желание прочитать имя на конверте, запечатанном сургучом, что он даже отпрянул назад. Инспектор развязал мешок. Дал врачу газеты. Потом вскрыл пакет с частной корреспонденцией, проверил количество отправлений по накладной и стал читать имена адресатов на конвертах. Врач развернул газеты.

– По-прежнему Суэцкий вопрос, – сказал он, пробегая заголовки. – Запад теряет свои позиции.

Полковнику было не до заголовков. Он старался справиться с болью в желудке.

– С тех пор как ввели цензуру, газеты пишут только о Европе, – сказал он. – Хорошо бы, европейцы приехали сюда, а мы бы отправились в Европу. Тогда каждый узнал бы, что происходит в его собственной стране.

– Для европейцев Южная Америка – это мужчина с усами, гитарой и револьвером, – со смехом сказал врач, не отрываясь от газеты. – Они нас не понимают.

Инспектор вручил ему корреспонденцию. Остальное положил в мешок и снова завязал его. Врач хотел было взяться за письма, но прежде взглянул на полковника. Потом на инспектора.

– Для полковника ничего?

Полковника охватила мучительная тревога.

Инспектор закинул мешок на плечо, спустился с крыльца и сказал, не поворачивая головы:

– Полковнику никто не пишет.

Вопреки своей привычке полковник не пошел сразу домой. Он пил в портняжной мастерской кофе, пока товарищи Агустина просматривали газеты. И чувствовал себя обманутым. Он предпочел бы остаться здесь до следующей пятницы, лишь бы не являться к жене с пустыми руками. Но вот мастерскую закрыли, и откладывать неизбежное стало больше невозможно.

Жена ожидала его.

– Ничего? – спросила она.

– Ничего, – ответил он.

В следующую пятницу он, как всегда, встречал катер. И как всегда, возвратился домой без письма.

– Мы ждали уже достаточно долго, – сказала ему в тот вечер жена. – Только ты с твоим воловьим терпением можешь пятнадцать лет ждать письма.

Полковник залез в гамак читать газеты.

– Надо дождаться очереди, – сказал он. – Наш номер – тысяча восемьсот двадцать три.

– С тех пор как мы ждем, этот номер уже дважды выигрывал в лотерее, – сказала женщина.