Полковнику никто не пишет
Шрифт:
– Это документы огромной важности, – сказал полковник. – Среди них собственноручная расписка полковника Аурелиано Буэндии.
– Согласен, – сказал адвокат. – Однако эти документы прошли через тысячи рук и тысячи учреждений и осели бог знает в каком департаменте военного министерства.
– Документы такого рода не могут пройти незамеченными для какого бы то ни было чиновника, – сказал полковник.
– Но за последние пятнадцать лет много раз сменялись сами чиновники, – заметил адвокат. – Вспомните, за это время было семь
– Но ведь никто не мог унести эти документы с собой, – сказал полковник. – Каждый новый чиновник обязательно находил их на прежнем месте.
Адвокат отчаялся.
– Но ведь если теперь эти бумаги выйдут из министерства, они должны будут совершить новый круг, прежде чем вы опять попадете в список.
– Все равно, – сказал полковник.
– Это еще на сто лет волокиты.
– Все равно. Кто ждет многого, дождется и малого.
Полковник положил на столик в зале пачку линованной бумаги, ручку, промокательную бумагу, поставил чернильницу. Дверь в спальню он оставил открытой на случай, если придется советоваться с женой. Она молилась, перебирая четки.
– Какое сегодня число?
– Двадцать седьмое октября.
Он писал очень старательно, положив руку, в которой держал перо, на промокашку, выпрямив спину, чтобы легче было дышать, – словом, так, как его учили в школе. Духота в доме стала невыносимой. Капля пота упала на письмо. Полковник промокнул ее. Потом попробовал стереть расплывшиеся слова, но получилось грязное пятно. Однако он не отчаивался. Сделал отметку и переписал на полях: «Все права сохранены». Затем прочитал абзац.
– Когда меня включили в список?
Женщина, не прерывая молитвы, задумалась.
– Двенадцатого августа тысяча девятьсот сорок девятого года.
Почти тотчас пошел дождь. Полковник заполнил страницу крупными, слегка детскими буквами, какими его учили писать в государственной школе в Манауре. Потом вторую страницу – до середины – и поставил подпись.
Он прочитал письмо жене. Она слушала, одобрительно кивая после каждой фразы.
– Ты мог бы попросить кого-нибудь перепечатать письмо на машинке.
– Нет, – ответил полковник. – Я уже устал просить об одолжениях.
Полчаса он слушал, как дождь стучит по пальмовым листьям на крыше. На город обрушился настоящий потоп. После наступления комендантского часа опять где-то начало капать с потолка.
– Давно бы так, – сказала женщина. – Всегда лучше вести свои дела самому.
– Это никогда не поздно, – сказал полковник, прислушиваясь, как капает вода. – Может быть, вопрос решится раньше, чем кончится срок закладной на дом.
– Остается два года, – сказала жена.
Он зажег лампу, нашел течь, подставил миску петуха и вернулся в спальню, преследуемый резким звуком капель, ударяющих о жестяное дно.
– Может быть, они решат дело до января, чтобы быстрее получить свои деньги, – сказал он и сам поверил в это. – К тому времени пройдет год, как умер Агустин, и мы сможем пойти в кино.
Она тихо засмеялась.
– Я даже забыла, какие бывают мультипликации.
Полковник попытался увидеть жену через москитную сетку.
– Когда ты была в кино в последний раз?
– В тридцать первом году, – сказала она. – Показывали «Завещание мертвеца».
– С дракой?
– Это я так и не узнала. Когда призрак хотел украсть у девушки ожерелье, хлынул ливень.
Шум дождя усыпил их. Полковник почувствовал легкую боль в животе. Но не встревожился. Он почти пережил этот октябрь.
Завернувшись в шерстяное одеяло, он уже спал, когда хриплое дыхание женщины на какое-то мгновение вплыло в его сон. Тогда он очнулся и заговорил.
Жена проснулась.
– С кем ты разговариваешь?
– Ни с кем, – сказал полковник. – Я думал о том, что тогда, на собрании в Макондо, мы были правы. Мы говорили полковнику Аурелиано Буэндии, чтобы он не сдавался. После этого все погибло.
Дождь шел всю неделю. Второго ноября, в День поминовения усопших, жена против воли полковника понесла цветы на могилу Агустина. Когда она вернулась с кладбища, у нее начался новый приступ. Неделя была тяжелая. Тяжелее, чем четыре недели октября, которые полковник не надеялся пережить. Пришел врач. Он осмотрел больную и, выходя из ее комнаты, громко сказал:
– Если бы я обращал внимание на такие болезни, мне пришлось бы приговорить к смерти весь город. – Но потом он поговорил с полковником наедине и прописал строгий режим.
У полковника тоже наступило обострение. Он по нескольку часов сидел в уборной, покрываясь холодным потом и чувствуя, как гниют и разваливаются на куски его внутренности. «Это все зима, – убеждал он себя, чтобы не отчаиваться. – Все будет по-другому, когда кончится дождь». И действительно верил, что, когда придет письмо, оно застанет его в живых.
Теперь настал его черед заниматься хозяйством – сводить концы с концами. Часто приходилось стискивать зубы и выпрашивать кредит в соседних лавочках.
– Только до будущей недели, – говорил он, не веря в свои слова. – В пятницу я должен получить кое-какие деньги.
Когда у жены кончился приступ, она была поражена его видом.
– От тебя остались одни кости.
– Готовлю себя на продажу, – сказал полковник. – Уже есть заказ от фабрики кларнетов.
Он держался только надеждой на письмо. Изможденный, с ноющими от бессонницы костями, он разрывался между домашними делами и петухом. Во второй половине ноября петух просидел два дня без маиса, полковник уже думал, что тот умрет. И тут он вспомнил о горсти фасоли, которую еще в июле повесил над печкой. Он облущил стручки и положил петуху в миску сухие фасолины.