Полководцы Древней Руси
Шрифт:
Через один дневной переход, разметая по пути небольшие половецкие сторожи, стоявшие на охране вежей, русское войско пошло по станам, забирая все, что там имелось ценного: брали и шатры с добытком, и челядь; сгоняли в огромные стада овец, верблюдов, скот, коней. Здесь же походя захватили и дружественных половцам печенегов и торков со всем их имением.
И здесь, как и несколько лет назад, руссы освободили от плена своих соплеменников — мужчин, женщин и детей, побранных в разные годы, но особенно после последних выходов половцев в Русь. Их уже приготовили для перегона на юг, на невольничьи рынки Судака и Херсонеса, и теперь воины помогали им сбивать колодки, разрубали арканы, которыми их вязали в длинные цени, и они плакали от счастья, вздымая вверх руки и благословляя судьбу.
С огромным полоном, со многими возами всякого рухла, ковров, золотых и серебряных
Потом был обратный путь по Днепру и вдоль его берега, и вскоре русские города встречали победителей.
Около Переяславля Владимир Мономах попрощался со Святополком, с Давыдом черниговским, с другими князьями. Перед тем как отъехать от них, он сказал немного — о том, что это лишь начало. Свои силы сохранили Шарукан и Боняк, но где они — никто не знает. И потребуется, возможно, не один такой поход, а несколько, чтобы окончательно обезопасить русские земли от набегов степняков. Князья соглашались на все. Успех похода был полный, и молва о славной победе на Сутене шла впереди русского войска. Особое место в этой победе та же молва отводила Мономаху.
А потом был в Переяславле пир на сенях. Разодетые и изукрашенные, собрались в княжеском дворце за большим столом воеводы, бояре, старшие дружинники, во дворе, ближе к княжескому крыльцу были поставлены столы для младшей дружины, а дальше толклись простые вой и весь народ, кто пожелал вместе с Владимиром Мономахом и его сыном Ярополком отпраздновать великую победу. Десятки провар меду, домашняя и дикая птица, всякие овощи, хлебы, сыры, цежи [58] сыто волоклись челядью на столы в корчагах, ведрах, котлах, на сковородах.
58
Кисельные растворы.
На сенях князь угощал приспешников заморскими винами. Сначала слово ко всему народу сказал сам Мономах. Он говорил так, чтобы все люди — и бояре, и дружина, и простые ремесленники, и смерды — понимали, что это их общая победа, что все они отстаивали дело всей Русской земли. Сегодня общей победой, будущей общей борьбой князь старался объединить всех. Потому и шел пир из сеней на княжеский двор, а оттуда на прилегающие улицы.
Время от времени вдоль столов шли княжеские отроки, оделяли простой люд мелкой серебряной монетой, разными княжескими дарами. И много в тот день было роздано добра переяславцам. Пусть помнят великий день, думал Мономах, пусть для каждого из людей его княжества поход в степь будет их собственным кровным делом.
На следующий день праздник продолжался. Мономах затеял большую соколиную охоту и тоже с большим числом людей, с ествой и питьем. А молва уже шла по Руси, как переяславский князь одаривал и благодарил свое войско, весь честной христианский люд за победу над степняками, и слепцы-гусляры уже слагали во славу Мономаха свои песни.
И наступили мирные дни. Донские половцы затихли на долгие годы, и пе было с той стороны выходов ни в 1103-м, ни в 1104-м, ни в 1105 году. За это время отстроились разрушенные и сожженные половцами города и села; теперь смерды выходили в поле уже без оружия и не опасались нежданного появления половчина. Но и в эти мирные годы Мономах не забывал, что живы еще и имеют немало войска ханы Шарукан, Боняк, Старый Аепа и другие, что можно ждать новых выходов на Русь и от донских, и от заднепровских половцев. В своих ссылках гонцами, речами и письмами с братьями Святополком, Давыдом и Олегом Святославичами, со своими сыновьями и сыновцами он постоянно напоминал о том, что настоящая борьба со степью лишь началась, что русская рать лишь прощупала к половецким станам свой первый путь и в будущем необходимо этот путь утверждать и осваивать, и он звал князей готовить дружины, вооружать пешцев, строить ладьи для предстоящих походов и не жалеть на это ни сил, ни денег.
В эти мирные годы старшие князья, будто соперничая друг перед другом, крепили свои кровные узы с западными владыками. В прошлом овдовевший Святополк, сразу же вернувшись из похода в степь, женился на сестре византийского императора Варваре Комниной и тем самым нанес удар Мономаху, издавна гордившемуся родственными узами с константинопольским двором. Закрепил свою дружбу киевский князь и с Венгрией, отправив замуж в угры за королевского
В это же время Мономах сосватал дочь Марию за Льва Диогена, сына бывшего византийского императора Романа Диогена, которого отстранил от власти новый император Алексей Комнин. И теперь снова двоюродные братья находились в портивоборствующих станах. Святополк вынужден был поддерживать Комнинов, а Мономах, помогая своему зятю взойти на императорский престол, должен был содействовать молодому Диогену, который уже начинал объединять вокруг себя всех недовольных Комнинами. Подрос уже Юрий Владимирович, и нужно было думать о жене для него; скоро станут невестами и внучки, дочери Мстислава — Малфрида и Ингеборг, для которых тоже надобно уже сейчас искать мужей среди сыновей западных владык, укрепляя родственные связи Всеволодова дома, готовя будущих союзников для еще неизвестно каких войн.
Настойчиво стремился в эти годы Мономах укрепить ставшие прохладными отношения с Киево-Печерским монастырем. Он хорошо понимал, что любой князь, который не получит поддержку обители, не имеет прочной надежды на всерусское почитание и — кто его знает, как сложится жизнь, — на титул великого князя киевского. А Киев по-прежнему манил Мономаха. Теперь, когда он взял в свои руки борьбу с половцами, повел за собой всех князей, добился впечатляющей победы, которую доброхоты уже связывают с его именем, когда в его твердости и силе убедились люди всех русских городов, в том числе, конечно, и киевляне, ему легче стало теснить Святополка, набирать себе все больше и больше сторонников в Киеве среди и бояр, и дружинников, и клира, и простого люда, для которого он являлся спасителем Русской земли от половцев, хранителем ее единства. И поддержка киево-печерской братии в это время была ох как нужна.
Но не дремал и Святополк: задаривал монастырь, следил за тем, как монах Нестор пишет «Повесть временных лет»: в этой летописи ему, Святополку, было отведено немало страниц и сказано немало добрых слов. А ведь летопись — это слава на будущие времена, и Святополк заботился об этой вечной славе, покупая расположение игумена и видных монахов.
Еще несколько лет назад, накануне похода в степь, уже заложив храм Богородицы в Смоленске, Мономах попытался вернуть утраченные за долгие годы пребывания в Переяславле связи с Печерским монастырем. В 1097 году он поддержал игумена Иоакима против Святополка в то время, когда игумен обличал киевского князя за ослепление Василька Ростиславича. За год до похода в степь, стараясь еще более укрепить свою славу радетеля за всю Русскую землю, почитателя великих русских святынь, Мономах тайно, ночью, чтобы не выставлять напоказ своей набожности, приказал оковать золотом и серебром раку великих русских страстотерпцев Бориса и Глеба в Вышгородской церкви, где лежали их мощи. Когда наутро молящиеся вошли в храм, они увидели великое чудо: еще вчера деревянная, рака блистала золотом и серебром, сияла драгоценным каменьем, в самой середине раки были по серебру вычеканены лица святых мучеников и позолочены. По краям раки стояли золотые же светильники с горевшими в них свечами, отражавшимися тысячами солнц в золоте, серебре, каменье, хрустале.
В тот же день Киев узнал, что всю ночь трудились в Вышгородской церкви люди переяславского князя, и сам Мономах, и все говорили, что, видимо, бог вложил князю в голову такую благоверную мысль, а приспешники Мономаха уже несли весть о деянии князя по другим городам и весям. Тем самым Владимир Всеволодович сделал еще шаг навстречу Печерскому монастырю, высоко чтившему святыни Бориса и Глеба.
Так в большой мирской суете провел эти годы Владимир Мономах. Порой у него уже не было времени остановиться и оглянуться, подумать о жизни и о ее тщете, как он делал когда-то, находя в этих мыслях радость и успокоение. Теперь все в этой жизни бурно перемешивалось — и спасение Руси от страшного врага, и погоня за такой недостижимой для него общерусской властью, и борьба за влияние в окрестных державах, и противоборство с двоюродными братьями.
А поздней осенью 1105 года, как обычно, после возвращения с летовища, дал знать о себе хан Боняк. Он вышел к Зарубнинскому броду, неподалеку от Переяславля, прошел по днепровскому правобереясью сквозь земли дружественных Руси торков и берендеев, ограбил и пожег их городки и станы. Снова выбрал Боняк удобное время — вот уже несколько месяцев киевская рать во главе со Святополковым воеводой, переяславская рать во главе с Ярополком, а также дружины Олега Святославича и полоцкого князя Давыда воевали Минск, где заратился и отказался признавать старших князей Глеб Всеславич Минский.