Полководцы Древней Руси
Шрифт:
На следующий день шатры были свернуты и поле под Саковом очистилось: ханы ускакали в степи, а князья разъехались по своим городам.
Конец 1101 и первая половина 1102 года прошли спокойно. Степь будто вымерла. Исчезли далекие половецкие сторожи, которые постоянно толклись на краю поля, прекратились нападения половцев на купеческие караваны и на приграничные села и городки. Неужели ханы и впрямь решили соблюдать мирное устроение? В Киеве и Чернигове ликовали. В Переяславле сомневался и недоумевал Владимир Мономах. Теперь уже нелепой казалась его мысль о походе в глубь степи всеми русскими воинскими силами. И все-таки Мономах не расстался с ней. Он не верил ханам — да и как можно было им верить, когда целых сорок лет, почти ежегодно, вся жизнь доказывала
Переяславский князь исподволь готовил к походу большое войско, перебирал народ в Переяславле и волости, снова выехал в Смоленск, а оттуда в Ростов, к сыну Святославу, встречался опять в Смоленске с Мстиславом. К этому времени Гита родила своего восьмого сына, которого нарекли Андреем в честь греческого святого Андрея Стратилата. После этого она занемогла и на долгие недели оставалась в Переяславле, не сопровождая, как обычно, мужа в его поездках по городам и волостям.
Осенью 1102 года во время пребывания Владимира в Смоленске туда пришла весть из Киева, поданная Святополком через срочного гонца. Тот, как всегда бывало в таких случаях, вошел в горницу, мотаясь из стороны в сторону от усталости, весь облепленный октябрьской грязью, и лишь вымолвил несколько слов: «Князь, иди в Переяславль, Боняк вошел в твою землю, ограбил волость, идет к городкам на Суле».
Мономах не удивился. Ему казалось, что он постоянно ожидал эти вести, и теперь он действовал скоро и четко. Послал одного гонца в Ростов к Святославу, чтобы высылал дружину и воев к Чернигову. Другого направил в Киев сказать Святополку, что идет в Киев сам, третьего погнал в Переяславль к Ярополку сказать, чтобы блюл город от поганых, а его, Мономахову, дружину отпустил бы к Киеву.
Когда, загнав на пути, как в юности, коней, он появился в Киеве, Святополк был уже готов к походу. Братья не сказали друг другу ни слова ни о свещании в Сакове, ни о несбывшихся надеждах на вечный мир. Да и чего было говорить: все было ясно — половцы получили год хорошей передышки, раскололи намечавшийся единый строй русских князей и ныне, по осени, как обычно, на сытых конях после летовища ринулись в Русь. Боняк — старый и коварный враг — оказался первым. Теперь иные ханы отрекутся от него, скажут, что они за него не в ответе, но что замыслят они завтра?
Решили не ждать подхода дружины из Переяславля. Налицо была конная рать Святополка, дружинники из Смоленска. С пешцами здесь не поспеешь — надо быстро заградить Боняку путь в глубь русских земель, немедленно выйти на Сулу и, опираясь на города сторожевой линии — Ромен, Лубен, Лукомль, Горошин, — сбить половцев.
Но когда в конце концов объединенная киевско-переяславско-смоленская рать подошла к Суле, то оказалось что Боняк, разграбив и спалив попавшие ему на пути городки и села, ушел через Днепр к Роси. Теперь возникла прямая опасность Киеву и его пригородным слободам. Видимо, Боняк решил повторить свой дерзкий выход 1096 года, когда за малым он не въехал в город.
Впоследствии Мономах в нескольких строках своего «Поучения» вспомнил эту отчаянную и бесплодную погоню: «И опять со Святополком гнались за Боняком и не настигли их. И потом за Боняком же гнались за Рось, и снова не настигли его».
Не слезая по нескольку дней с коня, Мономах во время этой яростной гонки не раз с горечью думал о том, что все начинается сначала. Снова они идут за половцами по русским пепелищам, а те, как и прежде, не вступая в решающее сражение, стараются уйти загодя, до прихода русских дружин, не позволяя руссам обойти их сзади, перерезать обратный путь, отобрать полон. Они петляли среди поселений и дубрав, неожиданно переходили вброд реки, и никто не мог знать, где они появятся через несколько часов — лишь пожарища и трупы убитых людей указывали путь, по которому они шли по русским землям, и князья послушно погоняли коней вослед степнякам.
Боняк ушел в приднепровскую степь, и Святополк с Владимиром Мономахом, так и не догнав врага, не сумев перенять на обратной дороге, возвращались в Киев.
Князья ехали рядом; Мономах говорил: «Ну что,
В Киеве Мономах задержался лишь на несколько дней. Он пришел к своей мачехе, к Всеволодовой княгине Анпе, у которой жила теперь его сводная сестра Евпраксия. Она вернулась в Киев еще в 4099 году вместе с посольством Ярополка Святополчича.
И вот теперь она сидела перед братом, молодая еще женщина, ей исполнилось всего лишь тридцать один год, но в глазах ее уже не было жизни. Она коротко отвечала на вопросы Мономаха, говорила, что будет жить в Андреевском монастыре у Янки, молиться за все грехи, что совершила она в жизни. Владимир смотрел на ее еще красивое лицо, в котором угадывалась горделивая и чистая русская краса и резкость и страстность половчанки, и думал о том, что не удалась жизнь у детей Всеволода и Анны: Ростислав погиб в сече, горячий был витязь; Евпраксии на долю выпало слишком много страстей, в которые она окунулась полностью, и все-таки он, спокойный и уравновешенный, так любил их обоих — молодых, пылких… Он звал сестру в Переяславль, обещал найти ей мужа, шутил, но Евпраксия серьезно и даже удивленно отвечала ему, что она ведь замужем, а она христианка и не может выходить вновь при живом муже. Теперь про себя удивился Мономах: Генриха IV, этого негодяя и развратника, она называет своим мужем…
На следующий день Святополк позвал Мономаха к себе. Они сидели в бывшей Изяславовой палате, где еще молодым княэем-отроком не раз сидел Мономах, выслушивая старших князей Ярославичей. И теперь он вынужден был выслушивать, что говорил ему, отводя глаза в сторону, великий князь киевский — вечно неустойчивый, неуловимый, когда заходила речь о его помощи другим, и жесткий, неуступчивый по любой мелочи, задевавшей его личные интересы…
Святополк требовал в обмен на помощь против половцев Новгород, предлагал вывести Мстислава во Владимир-Волынский. Мономах не спорил. Это возможное требование Святополка он уже обсудил с Мстиславом и теперь быстро согласился с двоюродным братом, взяв с него обещание ранней весной прибыть к Долобскому озеру.
Мономах отбыл из Киева. Перед тем он в присутствии Святополка послал гонцов в Новгород с наказом Мстиславу тотчас же прибыть в Киев и согласиться с просьбой великого князя киевского оставить Новгород для Владимира-Волынского.
Перед приездом в Киев Мстислав побывал в Переяславле и появился в Киеве в сопровождении Мономахова гонца, который передал Святополку слова Мономаха о том, что вот он посылает сына к нему, что сын покинул Новгород и готов ехать на Волынь, а он, Мономах, согласен, чтобы сын Святополка владел Новгородом. В ответном слове киевский князь благодарил Мономаха и сказал, что он пошлет свой наказ в Новгород.
В Киев Мстислав прибыл с видными новгородскими мужами — посадником, тысяцким, боярами, богатыми гостями, был среди новгородцев и посол от владыки. Этим людям надлежало отпустить Мстислава из Новгорода и принять в город Святополкова сына.
В гриднице, где начались переговоры, Мстислав сложил с себя чин новгородского князя и просил Святополка, как договорились старшие князья, отправить его во Владимир. Тогда встали новгородские мужи и сказали Святополку от всех новгородцев: «Не хотим ни тебя, Святополк, ни сына твоего. Если же две головы у сына твоего, то посылай его; а Мстислава дал нам еще Всеволод Ярославич, и вскормили мы сами себе князя, а ты ушел от нас».