Полководец
Шрифт:
Об этом и о многом другом мы говорили с Дмитрием Степановичем, прежде чем перейти к рассказу, ради которого я приехал.
– Ну а теперь, Дима, про десант в Крым, – попросил я.
Ковешников заговорил не сразу, долго сидел молча – не то вспоминал, не то преодолевал ком, подступивший к горлу.
– Нас обнаружили примерно в трех километрах от берега. Ну, началось! Сначала пулеметы и минометы открыли огонь. Затем вспыхнули огни прожекторов, осветительных ракет и стала прицельно бить артиллерия. Ужасное состояние! Ни уклониться, ни в землю вгрызться невозможно. Видишь, как огненные трассы крупнокалиберного пулемета летят в наш мотобот, и ничего не можешь поделать. Мы прижаты один к другому, как в трамвае. Мчались на полном ходу к берегу – навстречу пулям: спасение только там! Да и задача была – зацепиться… Не доплыли до берега метров двести – суда сели на мель, ни вперед, ни назад. Дал команду прыгать за борт. Выбросились, а вода холоднющая! Уже ноябрь начался. Глубина кому по шею, кому с головой. А волны всех накрывают. Ну, бредем изо всех сил к берегу, оружие над головой. Подошли поближе, мы – «ура!», моряки – «полундра!», и кинулись на гитлеровцев. Надо сказать, погоду мы хоть и ругали, но все же
Ну, естественно, противник скоро выяснил и что нас не так уж много, и что мы одни на крымской земле, другие десанты ведь не высадились. Вот и началась наша веселая жизнь. И бомбили нас, и контратаки танков и пехоты одна за другой. Спасибо генералу Петрову, он сам подбадривал нас и поддерживал огнем артиллерии и авиацией. Если бы не эта поддержка, смяли бы немцы десант… Видел ты, конечно, на фронте единоборство человека с танком. А вот у нас на плацдарме оно было просто массовым. Артиллерии нет. Отбивать атаки нечем. Только ПТР и гранаты. Но танки есть танки, они лезут, и не так просто их остановить. Когда стало совсем не под силу, отошли мы немного назад, за противотанковый ров, который был у нас в тылу. Очень помогала наша артиллерия из-за пролива, снаряды свистели над головой, а для нас этот свист лучше любой музыки. Генерал Леселидзе, командарм нашей Восемнадцатой, передал мне по радио: «Додержитесь до темноты. Днем пройти через пролив невозможно. Надеемся на вашу отвагу и мастерство». Ну и держались. Раненых было много. Кто мог, оставался в строю. Кто не мог, тех сносили к берегу, готовили к эвакуации. Вскоре немцы, видно, подбросили свежие силы. Они понимали: надо сковырнуть, пока нас мало, не допустить, чтобы на этот плацдарм другие высадились. Пошли на нас атаки волнами: одна линия – пехота с танками, за ней метрах в трехстах – четырехстах другая, тоже пехота и танки, еще дальше третья… От одного вида такой махины душа в пятки уходит. Били мы их сколько могли. Но в конце дня оттеснили они нас к самому берегу, к обрыву. Оборонялись мы уже на пятачке вокруг своих раненых. Вижу я, дело плохо. Не удержим плацдарм. На нас на Большой земле так надеются, а мы подведем. Собрал я «малый военный совет»: замполита Мовшовича, капитана Шукова, капитана Белякова, корреспондента майора Борзенко, командира минометной роты Цикаридзе, комсорга Алексеева, ну и других, кто при штабе. «Надо, – говорю, – посоветоваться, что будем делать. Останемся на этом пятачке – и нам смерть и плацдарму конец». – «Ну а что предлагаешь делать ты, командир?» – спрашивали они меня. «Нужна одна, но решительная контратака». Со мной согласились. Распределил я офицеров, а Мовшович – коммунистов и комсомольцев, чтобы атаку эту хорошо подготовить. С ранеными поговорили, вернулись в строй, кто мог двигаться. Когда все было готово, я дал сигнал, и мы кинулись вперед.
Ковешников посмотрел на меня спокойным взглядом, но я чувствовал, что он очень волнуется.
– Ну ты знаешь, что такое атака. Не раз ходил. Но ты ходил после артподготовки, да еще со своими танками. А мы пошли насухую – ни того, ни другого. Шли в рост, лишь бы побыстрее до рукопашной. А там уж мы не уступим, хоть и обессилели после ночного купания в холодной воде и дня напряженного боя. Я верил и знал – в рукопашной наши ребята ни за что не уступят! Как выдали «ура» и «полундру», так немцы, не ожидавшие от нас такой «наглости», дрогнули и попятились. Они думали, что нам хана, а мы их бить идем!.. Ну и били, били мы их от души! Но не успели мы закрепиться, их, конечно, погнали офицеры назад, на нас… Наверное, это был для меня самый трудный день войны. Хотя и прежде и потом тяжелых боев пережил я немало… Ну а тут вскоре комдив Гладков прибыл. Доложил я ему: так, мол, и так, все в порядке, плацдарм держим…
Разумеется, Дмитрий Степанович рассказывал мне гораздо подробнее, особенно много говорил о своих боевых друзьях.
Петров,
Наступала темнота. По плану в ночь на 2 ноября на этот плацдарм должна была высадиться еще одна дивизия 18-й армии – 117-я стрелковая. Но потери плавсредств за первую ночь не позволили этого сделать. Контр-адмирал Г. Н. Холостяков смог отправить от Тамани только один стрелковый, один артиллерийский полки и другие подразделения, всего свыше трех тысяч человек, плюс боеприпасы и продовольствие.
Фашисты, стремясь не допустить новой высадки на плацдарм, пускали с самолетов осветительные ракеты на парашютиках над берегом и проливом, и врагу удавалось накрывать огнем плавсредства на переходе и в местах разгрузки. Шел ожесточенный бой на суше и на море. Десантники опять потеряли 30 единиц плавсредств, но подкрепление на плацдарм было высажено, и Гладков тут же ввел его в боевой порядок. Однако враг продолжал подбрасывать сюда резервы и вскоре после тяжелых боев танками и пехотой потеснил наши подразделения.
С утра Петров ожидал новых сильных ударов по плацдарму и поэтому попросил Вершинина держать наготове авиацию. И он не ошибся. В 8 часов противник открыл по плацдарму сильный артиллерийский огонь, а вскоре показалось до 30 бомбардировщиков. Но тут же над плацдармом появились наши истребители. Они вступили в борьбу с бомбардировщиками и прикрывающими их «мессерами». Часть бомбардировщиков все же смогла бомбить плацдарм, а вслед за первой их группой подлетела вторая. Было ясно – противник решил уничтожить десант. Вскоре началась атака танков и пехоты. Тогда через пролив понеслись наши штурмовики «ИЛы». Снижаясь почти до земли, они штурмовали наступающего противника. Тут же с таманского берега ударила дальнобойная артиллерия. Гладков докладывал, что удары нашей авиации и артиллерийский огонь были очень удачными. Наступление врага остановлено…
– Что у вас нового? – спросил Петров начальника разведки.
– Получил сообщение агентуры: первого ноября в район Багерово (пятнадцать километров западнее Керчи. – В. К.) приезжал командующий Семнадцатой немецкой армией генерал Енеке и провел совещание с руководящим составом Пятого армейского корпуса. Енеке указывал, что севернее Керчи ожидается высадка другого нашего десанта, поэтому в данное время надо сосредоточить все силы для удара на Эльтиген. Он выразил уверенность, что второго ноября этот десант будет уничтожен, и дал на этот счет конкретные указания частям. К плацдарму подвозят новые резервы из глубины…
Командующий фронтом вновь и вновь требовал от командарма 18-й К. Н. Леселидзе и от командарма 4-й воздушной К. А. Вершинина, чтобы они всей мощью артогня и всеми силами авиации продолжали наносить удары по резервам и наступающим частям противника, чтобы сорвать его замысел.
2 ноября противник предпринял около 20 атак пехоты и танков на плацдарм. Но наши сумели отразить их и удержать свои позиции.
В этот день Петрову стало известно, что войска соседнего 4-го Украинского фронта, наступая на Крым с севера, захватили плацдарм южнее Сиваша, а на Перекопе вышли к Армянску. Дальше они, к сожалению, продвинуться не смогли. Это поторапливало Петрова – надо наступать! Этого требовала и обстановка у Эльтигена. А шторм все бушевал.
Командующий фронтом обсудил с командующим Азовской флотилией С. Г. Горшковым прогноз погоды и, убедившись, что погода идет на улучшение, решил в эту же ночь форсировать Керченский пролив первым эшелоном 56-й армии на главном направлении и высадить десант на северо-восточную оконечность Керченского полуострова. Согласно ранее разработанному плану в первом эшелоне должны были идти четыре стрелковых полка 2-й и 55-й гвардейских стрелковых дивизий со средствами усиления. Накануне много плавсредств вышло из строя, а Петрову надо было одновременно высадить все четыре полка, так как именно это давало надежду на то, что десант сможет наверняка занять и удержать плацдарм.
Командующий фронтом выехал на КП 56-й армии. После короткого совещания, подсчитав вместе с С. Г. Горшковым плавсредства, Петров дал указание – осуществить высадку всех четырех полков в одну ночь двумя рейсами.
Генерал Ласкин так комментировал этот замысел:
– Решение смелое и рискованное, а исполнение исключительно сложное. Во-первых, высадка десанта первого рейса разбудит врага, значит, в проливе, как и на берегу, будет жарко; во-вторых, никто не мог знать, сколько и какие суда останутся после первого рейса; в-третьих, темная осенняя ночь – хоть глаз выколи, а ни на море, ни в проливе нет никаких ориентиров, тут сбиться с невидимых маршрутов, налететь судам друг на друга, не найти назначенного места, где должна проводиться посадка на суда, пара пустяков; в-четвертых, сама посадка войск и погрузка вооружения на суда ночью в какой-то час-полтора – дело нелегкое. Но морские офицеры заверяли командующих, что идущие в десант морские командиры хорошо знают берега Крыма и Таманского полуострова, они свои маршруты не потеряют. Был как-то по-особому уверен в том и сам командующий флотилией Горшков. А генерал Мельник сказал, что и командиры из Пятьдесят пятой дивизии не подкачают. То обстоятельство, что противник стянул к эльтигенскому плацдарму до двух дивизий и танки, облегчало высадку десанта под Керчью. А удачная высадка под Керчью в свою очередь сразу же улучшила бы положение дел под Эльтигеном, поскольку враг перестал бы не только усиливать там свою группировку, но и снял бы часть сил и отправил их под Керчь. Все это обещало нам успех, хотя мы и сознавали трудность десантирования, поскольку нами был теперь утрачен важный фактор – внезапность.