Полмира
Шрифт:
– Мы с тобой плечом к плечу стоим, вот умру – как я узнаю, с кем стоял?
– Отлично! – ванстерец оскалил зубы в безумной улыбке, здоровый глаз казался белым посреди вымазанным синим лица. – Вот умрешь – тогда и расскажу.
Отец Ярви, пригибаясь, чтоб из-за стенки особо не вылезать, выкрикивал что-то на языке коневодов – надо же было умягчить дорогу Отче Миру. Но коневоды не отвечали, только шикали и бились о дерево стрелы. Кто-то закричал от боли – стрела попала в ногу.
– Этот день принадлежит Матери Войне, – пробормотал Ярви, вскидывая в руке изогнутый
– Стрелы! – проорал кормчий, и Бранд отступил, наклонив щит – чтоб щель для лучника сделать.
Ральф встал у него за спиной, натянул до отказа свой черный лук. В этот раз тетива гудела яростью. Бранд почувствовал на щеке ветерок от выпущенной стрелы, а потом шагнул вперед и сомкнул щиты с Фрором.
Из степи донесся пронзительный вопль – стрела попала в цель. Команда расхохоталась и заулюлюкала, и все показывали языки, и коневоды видели их свирепые, перекошенные, злобные лица. Бранду, впрочем, совсем не хотелось смеяться и улюлюкать. Ему все сильнее хотелось отойти в сторонку и отлить.
Все хорошо знали тактику коневодов: наскочили – откатились, заманили врага в ловушку, измотали обстрелом. Однако щитовую стенку на раз стрелой не пробьешь, да и лук Ральфа оказался в деле даже страшней, чем выглядел. Они стояли на вершине невысокого, но все же холма, так что бил он дальше, чем всадники. И, несмотря на преклонные годы, не промахивался. Одна за другой вниз по зеленому склону свистели его стрелы, а Ральф стоял спокойный, как вода в старице, и терпеливый, как камень. Команда снова разразилась восторженными кликами: кормчий спешил всадника – стрела подбила лошадь, наездник рухнул в траву. Остальные отошли на выстрел и стали собираться в кучку.
– Они не могут нас окружить, потому что позади река.
Между ними протиснулся отец Ярви и поглядел поверх щита Одды.
– Они не могут пустить лошадей по склону, потому что кругом булыжники, к тому же мы на вершине. Моя левая рука выбрала нам хорошее место для лагеря.
– Не первый раз пляшем, – мрачно заметил Ральф, отпуская с тетивы очередную стрелу. – Они спешатся и пойдут на нас, и разобьются о щитовую стенку, как Матерь Море о скалы.
Между прочим, скалы не чувствуют боли. И кровь у них не идет. И еще они не умирают. Бранд приподнялся на цыпочки, чтобы глянуть поверх щитов, и увидел, что ужаки слезают с коней. И готовятся к атаке. Как же их много… Раза в два больше, чем людей на «Южном ветре»… А может, и в три…
– Чего они хотят? – прошептал Бранд.
Голос его, как выяснилось, дрожал от ужаса, и Бранду стало еще страшнее.
– Есть время спрашивать человека, чего он хочет, – ответил Фрор – а вот в его голосе страха не слышалось вовсе. – И есть время проламывать ему голову. Сейчас время для второго.
– Удерживаем их, ни шагу назад! – проревел Ральф. – По моей команде прем вперед и спихиваем этих ублюдков с холма. Спихиваем, сечем, топчем, никакой пощады, поняли! Стрела.
Они резко развели щиты, Бранд успел заметить – люди бегут. Ральф выстрелил, самый быстрый получил в ребра, согнулся, пополз, завывая, умоляя о чем-то своих друзей – те бежали вверх.
– А теперь – стоим и ни с места! – выкрикнул Ральф, отбрасывая лук и поднимая копье. – Держимся!
Вокруг рычали, плевались и бормотали молитвы Матери Войне, шум дыхания эхом отдавался от дерева щитов. Моросило, на шлемах и краях щитов оседала роса. Очень хотелось отлить. Прямо очень сильно хотелось.
– О истинный Бог наш! – закричал Доздувой.
Снизу уже топотали, и выли, и выкрикивали боевые кличи.
– Всемогущий! Всезнающий Бог наш! Порази этих язычников!
– Да я их сам поражу! Бей ублюдков! – выкрикнул Одда.
И тут на них налетели, и Бранд охнул от удара, и отступил на полшага, а потом налег со всей мочи на щит, и попер вперед, и сапоги скользили на мокрой траве. И билось, и скрежетало, и колотило железо о дерево. Как гроза, как железный ливень. Что-то со звоном врезалось в край щита, он отшатнулся, в лицо полетели щепки, а за щитом вопила кривая рожа дьявола…
Фрор выпучил изуродованный глаз и принялся на пределе легких выкрикивать «Песнь о Бейле».
– Рука из стали! Глава из стали! Сердце из стали!
И он исступленно молотил по чему ни попадя мечом:
– Вам смерть пришла, запела сотня!
– Вам смерть пришла! – рявкнул Доздувой.
Плохое время, чтоб стихи читать, но остальные подхватили клич, и песня вспыхнула у них на губах, в груди, в глазах, красных от гнева.
– Вам смерть пришла!
А чья? Наша или коневодов? Никто же не сказал! А потому что – неважно. Матерь Война распростерла железные крылья над равниной, и тень пала на каждое сердце. И Фрор снова ударил, и задел Бранда – навершием прям над глазом, и голова его зазвенела.
– Вперед! Поднажми! – заорал Ральф.
И Бранд заскрежетал зубами и поднажал, и щит скрипел о щит. Вот кто-то с воплем упал – ударили копьем под щит и разодрали ногу, но Бранд пер вперед. И он слышал голос за щитом, так ясно, что разбирал слова, и враг был рядом, их разделяла лишь доска. И он выпростал руку и ударил топором поверх щита, еще и еще, бульканье, стон, рев, и топор врезался во что-то. Мимо ударило копье, прям поверх щита, и кто-то взвыл. Фрор сцепился с кем-то, чей нос уперся ему прямо в лоб. Все ревели и рычали, били мечом и перли, перли вперед, намертво сцепившись.
– Сдохни, сука, сдохни!
Бранду дали локтем в челюсть, рот наполнился кровью, в лицо полетела грязь, глаз не видел, он пытался проморгаться, и рычал, и ругался, и пихал, и оскальзывался, и сплевывал соль, и снова пихал. И склон был под ними, и они знали, что делали, и медленно, но верно стена пошла вниз, спихивая с холма врагов – прочь, прочь, убирайтесь, откуда пришли.
– Вам смерть пришла, запела сотня!
Бранд видел, как один из гребцов зубами впился в шею ужака. Видел, как Колл добил ножом упавшего. Как Доздувой размахнулся над падающим от удара щита человеком и как лезвие топора показалось у того из спины. И что-то отскочило от лица Бранда, и он зашипел от неожиданности – стрела, что ли? Оказлось, палец.