Полная заправка на Иссоре

Михайлов Владимир Дмитриевич

Изнов умолк.

— …исчерпывающе сказано, — говорил в это время председатель, — что субъекты обвиняются в нарушении всех без исключения законов. Обычная наша формулировка. Ну допустим, нам каким-то путем докажут, что преступники не нарушали закона о запрете перекраски обувных шнурков из коричневого цвета в черный. Что? Есть такой закон, есть, мы сами его приняли триста сорок два часа тому назад. Но никому не удастся доказать, что они не виновны в нарушении всего остального, а в том числе и важнейшего закона о недопущении распродажи и вывоза всех богатств нашего прекрасного мира. Не удастся, повторяю, потому что они в этом виновны, и вина их убедительнейшим образом доказана. Ну, судите сами, уважаемые собреды: три субъекта прилетают в наш мир на собственном корабле. Кто пригласил их? Никто! Вот вам уже одно нарушение: прилет без приглашения. Вы скажете:

может быть, они — честные коммерсанты и привезли какие-то нужные нам товары на продажу? Нет, не привезли: трюмы их корабля совершенно пусты. Ни один торговец не позволит себе гнать пустой корабль, он обязательно найдет подходящий фрахт, чтобы увеличить свой доход и избежать лишнего расхода топлива. Таким образом, нарушению подвергся и закон о запрете прибытия к нам кораблей, не везущих нужные нам товары. И мало того: преступный корабль опустился на столичном космодроме — в то время, как с давних времен посадка на нем категорически запрещена в связи с его чересчур опасной близостью к органам высшей власти Иссоры, и прежде всего — к резиденции Великого Сброда, да-да, коллеги, к нашему дворцу, с таким трудом отвоеванному нами в свое время у тогдашних правителей нашей многострадальной планеты. Разумеется, имела место возмутительная халатность и бездействие со стороны тех, кому надлежит охранять нашу поверхность, небо и прилегающий космос от всякого рода нарушений, подобных разбираемому нами; безусловно, такое пренебрежение долгом не останется безнаказанным, однако это ни в какой мере не уменьшает вины самих преступников. Уже каждого из названных преступлений достаточно для принятия закона о предании нагло вторгшихся выродков смерти. Но если бы это было все! Однако, уважаемые собреды, самое ужасное ждет вас впереди! Компетентная экспертиза установила, что корабль, на котором прибыли преступники, прекрасно годится для перевозки чего бы вы думали? Да, да, именно протида, главного богатства Иссоры, заставляющего считаться с нею любой мир нашего региона, а также многие миры за его пределами. Вот в чем коренится ужасный замысел: вывести с нашей планеты громадное количество протида, закупленного, вероятно, у подпольных торговцев, не обложенного налогами; нет сомнения, что и вывозную пошлину эти воры не собирались платить, таким образом обворовывая наш милый мир дважды и трижды.

Он перевел дыхание.

— Высокие собреды, я вовсе не строю гипотез. Я говорю, опираясь на конкретные факты, а именно: на бывшем космодроме государственным учреждением было сосредоточено некоторое, довольно значительное, количество протида, предназначенного для выполнения важного обязательства перед одним из сотрудничающих с нами миров. И вот этот протид бесследно исчез. Когда протидная инспекция начала вскрывать тару, в которой помещались специальные контейнеры, там, уважаемые собреды, оказался лишь мусор, обыкновенный мусор; только по запаху можно было установить, что в этой упаковке совсем недавно еще содержалось драгоценное вещество. Сопоставьте факты: протид исчезает — и почти одновременно на этом же космодроме появляется таинственный корабль с пустыми трюмами… Ребенок, собреды, невинный младенец не задумываясь объяснит вам, что между этими событиями существует прямая и неоспоримая связь!

Шум в зале возрос.

— Как всем известно, по принятому нами же шесть тысяч часов назад закону неразрешенный вывоз протида карается смертью, и попытка такого вывоза карается смертью, и неуплата или попытка неуплаты пошлины тоже карается смертью. Воистину жаль, что любого преступника можно казнить лишь однажды — даже самого закоренелого и страшного. А теперь скажите, высокоуважаемые коллеги: сможет ли даже самый искусный крючкотвор хоть в ничтожной степени поколебать выводы, на которых зиждется закон, обсуждаемый нами в этот миг? Отвечаю с уверенностью: нет и еще раз нет! Так стоит ли нам терять время, отвлекаясь от наших серьезнейших проблем, затрагивающих сами основы существования великой иссорской демократии — терять на бессмысленные словопрения о судьбе трех иностранцев — судьбе, которую они сами для себя выбрали? Я полагаю, что… Стойте, куда вы, куда? Я не предоставлял вам слова! Нет, сядьте на место! А я не позволяю вам высказываться…

В зале поднялся шум, обсуждение прервалось. Кто-то рвался к столу, коллеги оттаскивали его и отталкивали, не жалея кулаков. Изнов пожал плечами:

— Это напоминает мне постановку в скверном театре. Немыслимо, чтобы таким образом приговаривали кого угодно к чему бы то ни было. Цирк, просто цирк — другого

определения не могу найти.

— И тем не менее… — пожал плечами Алас, — именно так обстоит дело. Однако, не унывайте чрезмерно. Я ведь говорил вам: все только начинается, настоящее дело впереди. Мы будем бороться за ваше полное оправдание.

— Каким же образом, хотел бы я знать? — спросил Изнов.

— Как везде. Свидетельскими показаниями. Искусством прекослова.

— Помилуйте, Алас! Какие свидетели могут доказать, что мы прилетели сюда по приглашению, если мы и в самом деле его не имели? Другое дело — что причины, в силу которых мы здесь оказались, являются достаточно серьезными…

— Причины здесь никого не интересуют. А вот свидетельские показания…

— Кстати, — перебил прекослова Федоров, — а что это вообще за порядок судопроизводства: начинать с вынесения приговора, а потом доказывать его обоснованность или несправедливость? Во всех известных нам мирах принято поступать как раз наоборот.

— Вот и сидели бы в тех мирах, — ответил несколько обидевшийся Алас. — А у нас это вопрос традиций и целесообразности. Традиция заключается в том, что на Иссоре приговоры всегда выносились даже прежде, чем возникало обвинение. То есть не приговор исходил из обвинения, а наоборот, обвинение — из приговора. Что же касается целесообразности, то могу положа руку на сердце сказать: нет такого индивидуума, который не был бы виновен в нарушении хотя бы одного закона, на самом же деле, конечно, не одного, а множества. Простая логика говорит об этом: если одновременно существует множество законов, противоречащих друг другу, то, соблюдая один, вы тем самым нарушаете другой, и тем совершаете преступление. Согласны? Ну, а раз всякий житель так или иначе виновен, то и приговора он заслуживает заранее. Все очень просто и разумно.

— И как вы еще существуете? — пробормотал Изнов.

— Очень просто. Благодаря приспособлению к условиям существования. Как и на протяжении всей нашей истории.

— Не представляю, как можно к такому приспособиться.

— Не так уж сложно. Вот если бы суд не принимал во внимание свидетельских показаний, тогда выжить оказалось бы действительно затруднительным. Но у нас именно свидетели играют главную роль. Согласно нашей юриспруденции, один свидетель всегда выступает главным, а еще одиннадцать поддерживают его показания, то есть второй удостоверяет правдивость показаний первого, третий — второго, четвертый — третьего… И вот все наши граждане уже достаточно давно объединились в такие группы — по двенадцати человек. Каждая такая группа называется семьей.

— И все жители Иссоры разбиты на такие семьи?

— Ну, не все… Вернее: все те, кто подсуден, кто не обладает правом неприкосновенности.

— А кто же обладает таким правом? Собреды?

— Им владеют не они одни. Но об этом как-нибудь потом. Сейчас вы должны усвоить самые основы. А в основе основ — семья.

— Так значит, об этих семьях нам и говорили?

— Да конечно же!

— Но кто и что может показать в нашу пользу? Нас никто на Иссоре не знает.

— Какая вам разница, да и им тоже? Они покажут то, что будет заказано. Но, как вы уже, наверное, поняли — за соответствующую оплату.

— Но ведь если мы обвинены в нарушении всех без исключения законов, — а их, вы сказали, очень много…

— Никто точно не знает, сколько. Да и количество их ежедневно увеличивается.

— Сколько же времени придется доказывать, что мы не нарушали ни одного из них?

— Успокойтесь: этого не потребуется. Если бы приходилось доказывать все до конца, то до сих пор не завершилось бы слушание и самого первого в нашей истории дела. Однако для того, чтобы каждое слушание оказывалось ограниченным во времени, уже давно был установлен принцип аналогии. Он заключается вот в чем: если вам удалось доказать, что вы не виновны в нарушении тринадцати самых серьезных законов, то принимается, что по аналогии вы и в остальных нарушениях тоже не виноваты. Ну, за исключением какого-то одного — вовсе не самого страшного.

— Значит, все-таки в чем-то виновны?

— Но мы же не можем допустить, чтобы кто-то был привлечен без всяких оснований. Нарушение обязательно должно быть. Обычно обвиняемый признается в нем сам, добровольно и откровенно, выбрав то, что ему более по вкусу и грозит минимальным наказанием. Это несложно, потому что доказывать истинность признания не нужно, свидетели к этому даже не привлекаются. В таких случаях суд ограничивается гуманной мерой: только конфискацией имущества.

— А без этого никак нельзя?