Полночь и магнолии

Пейсли Ребекка

— Осторожнее, — сказал Сенека и подсадил ее в седло белого жеребца. Он показал ей, как надо держаться в седле настоящей леди. А затем ловко вскочил на жеребца позади нее, и они поехали.

Пичи все еще злилась на него и пыталась не обращать внимания на то, как ее муж как бы ненароком дотрагивался до нее то там, то здесь. Она пыталась проигнорировать его притязания… но… ничего не смогла с собой поделать. От его постоянного соприкосновения с ней у нее забегали по телу мурашки, и какое-то непонятное тепло разлилось по всему телу. Ее тело само льнуло

к нему. О, как она проклинала себя, как ненавидела в эти минуты. Она подумала, что начинает сходить с ума. Ей непонятно было одно: как можно было желать этого чудовищного человека?!

Она постаралась отодвинуться от него подальше. Но как только она сделала это, Сенека, напротив пододвинулся к ней еще ближе.

Наконец, он решил продолжить свои наставления.

— На тебе — одежда для сна, — проворчал он ей на ухо. — Вчера ты была в лохмотьях, сегодня — в ночной рубахе. Что будет завтра? Пойдешь голая? Твой шкаф до отказа набит прекрасной одеждой, а ты…

— Это не ночная одежда, а совсем удобная, без застежек. Терпеть не могу застежки! И мне в ней так удобно, — ответила она.

Пичи еще раз попыталась высвободиться из его объятий. Ее пульс учащенно забился, когда он коснулся своим ухом ее кончика уха.

— Прекрати, Сенека, — сказала она. — Ты опять разжигаешь мои чувства. Ты такой горячий и ты пахнешь… этой дорогой. А еще ты так сидишь, что мне хочется уткнуться носом в твою шею.

Сенека пустил жеребца легким галопом и продолжил:

— Говорю тебе, это — ночная одежда. Я ценю твое желание уткнуться мне носом в шею, но думаю, что придется подождать, пока мы не уединимся. Не будешь же ты делать это на глазах у всех? И еще, я хочу тебе сказать, что твой крик в мой адрес по поводу крестьян — это из рук вон выходящее поведение. Не тебе мне советовать по поводу затруднительного положения крестьян.

— Затруднительного положения? — выкрикнула она и повернулась к нему лицом к лицу. — Это больше, чем затруднительное положение, ты — холодный, бессердечный…

— Не кричи так и не обзывай меня! — потребовал Сенека.

Он погнал жеребца галопом так, что ветер в ушах зазвенел. Этим он надеялся заглушить ее крик и не привлекать к себе внимания. Сенека не мог дождаться когда они вернутся во дворец и собирался ей устроить там настоящую головомойку! Он больше не слушал вздор, который она несла.

— Только вернемся во дворец, Сенека, — кричала Пичи, стараясь перекричать цокот копыт жеребца. — Самодовольный злой мистер!

Сенека видел, как она раскрывала рот, но, к сожалению, ничего не слышал. Да он больше и не хотел слушать ее тирады. Зачем ему это? Он знал, что она ругает его, поэтому проигнорировал ее речии стал вспоминать.

Он вспоминал, как увидел ее на дороге, такую беспомощную. Он мог потерять ее сегодня… Он наклонил голову и коснулся лицом ее золотисто-рыжих волос. О, Боже! Он вдохнул аромат лимона, аромат, крема! Боже! Какой это был запах!

Он мог потерять ее сегодня! Эта мысль преследовала его все время по пути во дворец.

Они

подъехали ко дворцу, и Сенека направил жеребца прямо в конюшни. Он быстро соскочил с жеребца и собирался помочь Пичи спуститься вниз. Но она опередила его и соскочила раньше, чем он подошел.

Очутившись на земле, она бросилась к Дамаску, который стоял привязанным к столбу. На загривке у него была белка!

— Ваше Высочество, — раздался звонкий голос. Пичи обернулась и увидела Тивона. Мальчишка был перепачкан белой краской так, как будто бы он выкупался в ней. В одной руке у него было ведро с краской, а в другой — большая кисть.

— Тивон, дорогой, что ты тут делаешь? — спросила Пичи у мальчонки.

Пичи увидела озорные огоньки в глазах у ребенка.

— Я крашу! — сказал он.

— А кто пасет твоих овец? — спросила Пичи. Сенека подошел и взял ее за руку и быстро произнес:

— Ты можешь поговорить с парнем попозже. А сейчас ступай к себе и оставайся там. Я к тебе скоро зайду.

Пичи взглянула на него и произнесла:

— Розы красны, мшисты — пойдем со мной под руку, хозяин-шишка.

Сенека слушал ее смехотворную рифму, и гнев его начал понемногу утихать. Он посмотрел на Тивона и сказал ему:

— Ты покрасил еще только три двери в конюшне. А тебе надо все закончить к вечеру. Если ты не закончишь, то я придумаю другое наказание на завтра. Тивон, тебя перестанут наказывать только тогда, когда я буду удовлетворен твоей работой. Понятно?

— Но можно мне кое-что сказать принцессе? Ну, пожалуйста, сэр?

— Поскорее, а потом поторопись с работой, — согласился Сенека. Он не мог отказать мальчишке в его просьбе.

— Принцесса, — обратился он к Пичи. — Моя мама прислала Вам свитер в благодарность за помощь нашему барашку. Она сама связала его из домашней шерсти. Он здесь, висит на заборе.

Сказав это, он подошел к ведру, обмакнул кисть, а затем начал красить дверь. Пойти за свитером сейчас он не мог, так как принц разрешил сказать принцессе только несколько слов, а затем приказал работать. Вот он и работал!

Пичи наблюдала за ним и смеялась:

— Сенека! Это ты так наказал Тивона, заставив его красить?

— Да, — ответил принц, — и я советую тебе не просить, чтобы я изменил свое решение. Я считаю, что это трудная работа — покрасить все двери. Ведь мальчик совершил очень плохой поступок и должен за это ответить! А теперь послушай меня, — обратился он к Пичи, — ступай к себе.

Пичи чуть было не расхохоталась, но решила уйти из конюшни. Выйдя на улицу, она заметила в загоне для лошадей овцу с тремя крепкими ягнятами. Пичи остановилась. Она никогда не видела прежде на территории дворца овец. Ей стало интересно, откуда они здесь взялись и кому они принадлежат. В следующую минуту она увидела свитер, который мать Тивона передала ей. Он висел на изгороди загона.

И вдруг ее осенило: да ведь это же все овцы Тивона! Она резко повернулась к Сенеке.

— Это ты дал ему этих ягнят? Да? — спросила Пичи.