Полное собрание рассказов. 1957-1973

Шоу Ирвин

— Она утверждает, что за столиком сидел ты один.

— А в это время Чарли Льюис находился в мужском туалете, в двадцати шагах от меня.

— Ты это серьезно?

— Нет, конечно. Может, он в эту минуту находился в женском туалете.

— Пусть тебе и смешно, но если вспомнить твое прошлое…

— У меня такое же прошлое, как у любого нормального мужчины, — оправдывался Рой.

— Что-то мне не нравится твой юмор на такую щекотливую тему. — Голос у Алисы начал дрожать.

— Послушай, бэ… — Рой смягчил тон, сказал совсем тихо: — Приезжай ко мне сюда, да побыстрее! Здесь мы все уладим, прекратим весь этот вздор.

— Прости меня! — Алиса оттаяла —

она раскаивалась. — Дело в том, что все эти последние годы мы так часто бывали с тобой в разлуке… Вот почему я и веду себя так несдержанно, так глупо, нервничаю… Кто платит за телефон?

— Компания, кто же еще!

— Очень хорошо! Ужасно, когда приходится платить из своего кармана за наши телефонные ссоры. Ты меня любишь?

— Приезжай, да поскорее!

— Ты считаешь, что ответил на мой вопрос?

— Вполне!

— О'кей! Я тоже такого мнения. До свидания, дорогой! Скоро увидимся!

— Поцелуй за меня Сэлли.

— Обязательно. До встречи!

Рой повесил трубку, устало покачал головой — опять ссора по телефону, — но тут же улыбнулся: ведь все кончилось мирно. Встав со стула, подошел к письменному столу взглянуть на календарь — когда ему ожидать прилета жены с дочерью.

Телеграмма пришла на четвертый день: «Билеты куплены на рейс два часа четырнадцатое тчк прилет Бербэнк 10 вечера по вашему местному времени тчк просьба побриться тчк с любовью Алиса тчк».

Рой, улыбнувшись, перечитал телеграмму, и вдруг где-то в глубине души возникло ощущение неловкости, — его никак не удавалось точно определить, оно сопротивлялось, словно выскальзывало из рук… Весь день он ходил как в воду опущенный, чувствуя приближение какой-то пока еще неосязаемой беды, и только когда лег в эту ночь в постель, все ему стало предельно ясно. Преодолев легкую дрему, встал, подошел к столу, прочитал еще раз телеграмму: да, все точно, четырнадцатое мая. Не выключив лампы, зажег сигаретку и сидел на узкой, безликой кровати отельного номера, обдумывая, как ему быть, как не утратить в такой ситуации самообладания.

По сути дела, суеверным он никогда не был, не приверженец религии, и всегда посмеивался над своей матерью, с ее богатой коллекцией сновидений, предсказаний, предзнаменований, как добрых, так и дурных. У Алисы тоже есть привычки, связанные с суеверием: например, никогда не говорить вслух о желанном событии, — стоит упомянуть, и ничего не получится, ничто не сбудется, оставь надежду навсегда. Эти ее привычки не вызывали у него ничего, кроме презрения. Во время войны, когда все журналы утверждали, что в стрелковых ячейках на фронте не найти ни одного атеиста, он не прибегал к молитве даже в самые мрачные и опасные для жизни времена. Ни разу за всю свою взрослую жизнь не сделал ничего под влиянием суеверия или дурного предчувствия.

Сидит вот теперь, озираясь по сторонам, в ярко освещенной, нормально меблированной, просторной комнате, все здесь в духе двадцатого века, и чувствует себя полным идиотом. Зачем ему в разгар ночи гоняться за призраками, отдающимися звонким эхом предостережений, за обрывками старинных снов, что рождаются в глубинах его чувствительного мозга талантливого инженера…

Этот выводящий его из себя сон он отлично помнит: сестра его умирает четырнадцатого мая… Такие сны очень редко бывают в руку. И все-таки… Элизабет с Алисой настолько похожи, всегда стараются быть вместе, они хорошие подруги. О снах он знает немало, и в этом мрачном, колдовском мире вполне возможен простой перенос понятий: жена становится сестрой, сестра — женой. И вот тебе на — его жена с ребенком выбрали

как раз этот злополучный день — четырнадцатое мая, — чтобы лететь к нему на самолете из Нью-Йорка в Калифорнию… Им предстоит пролететь три тысячи миль, почти через весь Американский континент, с его бурными, широкими реками и высокими горными цепями…

Ну, хватит, надо выключить свет и лечь спать, все равно так ничего не решишь! Лежал, уставившись в темный потолок, прислушиваясь время от времени к шуршанию автомобильных шин: на исходе ночи мчится домой запоздалый водитель…

Не верит он в судьбу, в фатум1; всегда рассматривает окружающий мир в тесной связи причин и следствий; ничего избежать нельзя: что произойдет завтра или в следующую секунду — ни в коей мере не детерминировано и может проявиться бесконечным разнообразием. Смерть человека, как и место его последнего упокоения, нельзя точно определить; никакие события не стоит искать в книге прогнозов на будущее — человеческая раса не получает никаких намеков или предостережений от сверхъестественных сил. Все это просто смешно, и ради этого глупо не спать! Сам всегда бесстрашно ходил под лестницами, с радостью разбивал зеркала, ни разу не просил прочитать его судьбу по руке или определить по картам. И сейчас отдает себе полный отчет в своем идиотском поведении. Но при всем том сон не приходит…

Утром Рой позвонил в Нью-Йорк.

— Алиса, приезжайте лучше поездом.

— В чем дело? — забеспокоилась она.

— Я боюсь самолета. — И услыхал взрыв ее хохота на том конце провода. — Боюсь самолета! — упрямо повторил он.

— Какие глупости! — возмутилась Алиса. — В этой авиакомпании ни одной катастрофы! Что, самолеты начнут падать с завтрашнего дня?

— Но даже если и так…

— Ты себе представляешь, что такое находиться в одном купе с Сэлли трое суток? После такого испытания мне придется лечиться все лето.

— Прошу тебя! — умолял Рой.

— К тому же зарезервировать билет на поезд — значит потерять целые недели. А еще надо сдать внаем квартиру и все такое прочее. Что это на тебя нашло? Ума не приложу!

— Да ничего. Просто очень беспокоюсь по поводу вашего полета, вот и все.

— Боже мой! — воскликнула Алиса. — Да ты пролетел двести тысяч миль на всевозможных драндулетах — и ничего!

— Знаю. Именно поэтому беспокоюсь.

— Может, ты выпил?

— Алиса, дорогая, — вздохнул отчаявшийся Рой, — не забывай, сейчас у нас здесь восемь утра.

— Ну, в таком случае с тобой происходит что-то странное…

— Знаешь, я не спал всю ночь — не мог сомкнуть глаз от волнения.

— Послушай, прекрати понапрасну волноваться! Увидимся четырнадцатого. Ты уверен, что здоров?

— Да, все в порядке.

— Скажу тебе откровенно: какой-то странный этот твой звонок…

— Прости меня, Алиса.

Поговорили еще несколько секунд, правда довольно холодно, и Рой повесил трубку, чувствуя себя скверно из-за понесенного поражения.

Через два дня снова позвонил, еще раз попытался ее переубедить:

— Не задавай мне никаких вопросов. Прошу тебя — сделай это ради меня! Когда приедешь, все тебе объясню. Если непременно на самолете — не имею ничего против, в любой день, только не четырнадцатого мая! шестнадцатого, пятнадцатого, семнадцатого, только не четырнадцатого! Умоляю тебя!

— Рой, дорогой, по-моему, ты ужасно взволнован. Что на тебя нашло? Говорила я с Элизабет — утверждает, что ты на себя не похож.

— Как она там? — поинтересовался Рой.

— Все в порядке. Убеждает меня не обращать внимания на твою блажь и лететь по расписанию.