Полное собрание рассказов
Шрифт:
— Прошу прощения, джентльмены. В конце концов, вам виднее, что лучше для нашей страны. Я сделаю все, что вы скажете. — Он обернулся ко мне: — Не забудьте завести режимные часы и выпустить засекреченную кошку, — задумчиво пробормотал он и отправился по лестнице в свою комнату.
Из соображений национальной безопасности операция «Мозговой штурм» проводилась втайне от американских граждан, которые тем не менее оплатили счет. Наблюдатели, технический персонал и военные, привлеченные к работе, знали, что предстоят испытания, но о том, что именно за испытания, не имели ни малейшего представления. Только тридцать семь главных участников, включая и меня, были в курсе происходящего.
День операции «Мозговой штурм» выдался в Виргинии очень холодным. В камине трещало полено, и отблески пламени отражались в полированных металлических ящиках, расставленных вдоль стен гостиной. От прелестной старинной обстановки остался лишь двухместный викторианский диванчик посреди комнаты, напротив трех телевизионных экранов. Для остальных десяти человек, допущенных присутствовать, стояла длинная скамья. Телеэкраны демонстрировали — слева направо — пустыню, цель боевых ракет; корабли, назначенные на роль морских свинок, и тот участок алеутского неба, по которому должна была с ревом пролететь группа радиоуправляемых бомбардировщиков.
За полтора часа до часа X радио сообщило, что ракеты приведены в боевую готовность, корабли-наблюдатели отошли на сочтенную безопасной дистанцию, а бомбардировщики легли на заданный курс. Немногочисленные зрители в Виргинии расселись на скамье согласно чину, много курили и почти не разговаривали. Профессор Барнхауз оставался в своей комнате, а генерал Баркер носился по дому, точно хозяйка, хлопочущая в День благодарения над обедом на двадцать персон.
За десять минут до часа X генерал вошел в гостиную, мягко подталкивая перед собой профессора. Профессор был в удобных теннисных туфлях, серых фланелевых брюках, синем свитере и белой рубашке с расстегнутой верхней пуговицей. Бок о бок они сели на диванчик: генерал — потный от напряжения, профессор — бодрый и жизнерадостный. Он по очереди взглянул на экраны, закурил сигарету и откинулся на спинку.
— Вижу бомбардировщики! — крикнули наблюдатели с Алеутских островов.
— Пошли ракеты! — рявкнул радист в Нью-Мексико.
Все быстро взглянули на большие электронные часы над каминной полкой, а профессор с легкой улыбкой продолжал смотреть на экраны. Генерал глухим голосом повел обратный отсчет:
— Пять… четыре… три… два… один… сконцентрироваться!
Профессор Барнхауз закрыл глаза, поджал губы и принялся поглаживать пальцами виски. Так прошло около минуты. Изображения на экранах задергались, и статическое поле Барнхауза заглушило радиосигналы. Профессор вздохнул, открыл глаза и удовлетворенно улыбнулся.
— Вы сделали все, что могли? — недоверчиво спросил генерал.
— Весь выложился, — ответил профессор.
Изображения на экранах прекратили трястись, и по радио послышались восхищенные возгласы наблюдателей. Алеутское небо было исчерчено дымными следами объятых пламенем бомбардировщиков, с воем несущихся к земле. Одновременно над пустыней вспухли белые облачка и мы услышали отзвук далеких взрывов.
Генерал Баркер ошалело тряс головой.
— Чтоб меня! — закаркал он. — Черт, сэр, чтоб меня! Чтоб меня! Чтоб меня!
— Эй, смотрите! — воскликнул адмирал рядом со мной. — Флот не пострадал!
— Пушки вроде опускаются, — сказал мистер Катрелл.
Мы вскочили со скамьи и сгрудились возле экрана. Мистер Катрелл был прав. Корабельные орудия согнулись так, что стволы уперлись в стальную палубу. И тут мы подняли такой крик, что невозможно было разобрать сообщений по радио. Мы были настолько поглощены происходящим, что не хватились профессора, пока два коротких разряда статического поля Барнхауза не заставили радио замолчать.
Мы растерянно огляделись по сторонам. Профессора не было. Часовой в панике распахнул дверь снаружи и заорал, что профессор сбежал. Он размахивал пистолетом, показывая на распахнутые настежь покореженные ворота. Вдалеке служебный автобус на полной скорости взлетел на гребень и скрылся в долине за холмом. Удушливый дым застилал небо — горели все до единого автомобили на стоянке. Погоня была невозможна.
— Да что, ради всего святого, на него нашло? — взвыл генерал.
Мистер Катрелл, который только что выбежал за дверь, неторопливо вернулся, дочитывая на ходу какую-то записку. Он сунул ее мне в руки.
— Этот добрый человек оставил нам любовную записочку! Сунул под дверной молоток. Возможно, наш юный друг будет любезен прочесть ее вам, джентльмены, пока я прогуляюсь на свежем воздухе.
— «Господа! — прочел я вслух. — Будучи первым сверхоружием, обладающим совестью, я изымаю себя из арсенала государственной обороны. Я создаю этот прецедент в поведении оружия по чисто человеческим соображениям. А. Барнхауз».
С того самого дня, понятно, профессор систематически уничтожал мировые запасы оружия, так что теперь армию можно вооружить разве что камнями и дубинками. Его деятельность не привела к установлению мира в полном смысле этого слова, но послужила началом нового вида бескровной и увлекательной войны, которую можно назвать «войной болтунов». Все страны наводнены вражескими агентами, которые занимаются исключительно разведкой складов оружия. Эти склады немедленно уничтожаются, как только профессору сообщают о них через прессу.
Каждый день приносит не только новые сведения об оружии, стертом в порошок при помощи психодинамизма, но и новые слухи о местопребывании профессора. За одну только прошлую неделю вышли три статьи, доказывающие, что профессор прячется в развалинах города инков в Андах, скрывается в парижских клоаках и затаился в неисследованных глубинах Карлсбадской пещеры. Зная этого человека, я уверен, что для него подобные убежища слишком романтичны и недостаточно комфортабельны. Огромное количество людей мечтают расправиться с ним, но миллионы других готовы защитить его. Мне бы хотелось думать, что сейчас он укрывается в доме у кого-то из них.
Одно совершенно бесспорно: когда я пишу эти строки, профессор Барнхауз еще жив. Статика Барнхауза прервала радиопередачу всего десять минут назад. За восемнадцать месяцев с момента его исчезновения о смерти профессора сообщали с полдюжины раз. Каждое сообщение основывалось на смерти какого-либо неопознанного, но похожего на профессора человека в период, когда никак не проявляла себя статика Барнхауза. После первых трех сообщений сразу пошли призывы вооружаться по новой, но любители помахать саблями быстро усвоили урок: не стоит раньше времени радоваться смерти профессора.