Полное собрание рассказов

Воннегут Курт

— Это все, на что вы способны? — спросил Барзов. — Я просто поставлю королеву перед королем. — Слуга передвинул фигуру. — Вот, теперь совсем другое дело.

— Взять его королеву, — тотчас приказал Келли своей пешке, издерганному и помятому технику.

Барзов вскочил на ноги:

— Стойте!

— Что, не заметили моей пешки? Хотите передумать? — поддразнил его Келли.

Барзов, тяжело дыша, зашагал туда-сюда по балкону.

— Конечно, заметил!

— Это был ваш единственный способ защитить

короля, — добавил Келли. — Разрешаю вам взять ход обратно, но скоро вы убедитесь, что ничего другого вам не остается.

— Забирайте королеву, и покончим с игрой, — крикнул Барзов. — Забирайте!

— Забирайте, — эхом повторил его слова Келли, и слуга стащил огромную фигуру с доски.

Техник, часто моргая, глазел на черного короля в нескольких дюймах от себя.

— Мат, — очень тихо произнес Келли.

Барзов негодующе выдохнул воздух из легких.

— В самом деле, мат. — И громче добавил: — Это не ваша заслуга, скажите спасибо болвану Пи-Ину!

— Такова игра, майор. Ничего не поделаешь.

Долговязый техник истерически захихикал, капрал сел, а лейтенант заключил полковника в объятия. Дети радостно закричали. Только Маргарет, все еще напуганная, стояла неподвижно.

— Но жертву, которая обеспечила вам победу, придется принести, — язвительно проговорил Барзов. — Полагаю, вы готовы?

Келли побелел.

— Уговор есть уговор. Если вы не можете отказать себе в этом удовольствии, я выполню условия.

Барзов неторопливо поместил в мундштук новую сигарету и заговорил прежним дотошно-надменным тоном великого мудреца:

— Нет, я не стану забирать у вас мальчика. Американцы для меня, как и для Пи-Ина, — враги, объявлена война или нет. Ваши люди, полковник, для меня военнопленные. Однако, поскольку с формальной точки зрения мы не воюем, у меня нет выбора: я должен удостовериться, что всех вас благополучно перевезут через границу. Я принял это решение сразу после выхода Пи-Ина из игры, и оно не зависело ни от исхода игры, ни от моего личного отношения к вам. Моя победа принесла бы мне радость, а вам преподала бы полезный урок, но судьба ваша решена уже давно. — Он прикурил сигарету и сурово посмотрел на полковника Келли.

— Очень благородно с вашей стороны, майор, — проговорил тот.

— О, это лишь дипломатический ход, уверяю вас. Подобный инцидент не помог бы налаживанию мира между нашими странами. Русский не может благородно обойтись с американцем — по определению. За всю долгую и печальную историю мы научились приберегать благородство исключительно для русских. — На лице его читалось нескрываемое презрение. — Быть может, мы с вами еще сыграем в шахматы, полковник, — обычными фигурами, без этих Пи-Иновых изысков. Не хочу, чтобы вы думали, будто я играю хуже вас.

— Спасибо за предложение, но не сегодня.

— Что ж, как-нибудь в другой раз. —

Майор Барзов жестом велел охранникам отворить двери тронного зала. — В другой раз, — повторил он. — Однажды найдутся и другие желающие вроде Пи-Ина поиграть живыми людьми, и я, надеюсь, смогу вновь понаблюдать за игрой. — Он широко улыбнулся. — Когда бы вы предпочли повторить?

— Увы, время и место выбирать вам, — устало проговорил Келли. — Если захотите поиграть, просто пришлите мне приглашение, майор, и я непременно буду.

Перемещенное лицо

Восемьдесят одна искра человеческой жизни теплилась в сиротском приюте, который монахини католического монастыря устроили в домике лесничего. Большое имение, к которому принадлежали лес и домик, стояло на самом берегу Рейна, а деревня называлась Карлсвальд и располагалась в американской зоне оккупации Германии. Если бы сирот не держали здесь, если б монахини не давали им кров, тепло и одежду, выпрошенную у деревенских жителей, дети бы уже давно разбрелись по всему свету в поисках родителей, которые давно перестали их искать.

В теплые дни монахини выстраивали детей парами и вели на прогулку: через лес в деревню и обратно. Деревенский плотник, старик, склонный между взмахами рубанка предаваться праздным раздумьям, всегда выходил из мастерской поглазеть на этот прыгучий, веселый, крикливый и говорливый парад, а заодно погадать — вместе с зеваками, которых неизменно притягивала его мастерская, — какой национальности были родители проходящих мимо малышей.

— Глянь вон на ту маленькую француженку, — сказал он однажды. — Глазенки так и сверкают!

— А вон поляк руками размахивает! Поляков хлебом не корми, дай помаршировать, — подхватил молодой механик.

— Поляк? Где это ты поляка увидал?

— Да вон тот, худющий, с серьезной миной. Впереди вышагивает, — ответил механик.

— А-а-а… Нет, этот шибко высокий для поляка, — сказал плотник. — Да и разве бывают у поляков такие белые волосы? Немец он, как пить дать.

Механик пожал плечами.

— Они нынче все немцы, так что какая разница? Разве кто теперь докажет, кем были его родители? А ты, если б повоевал в Польше, тоже бы согласился, что он вылитый поляк.

— Глянь… глянь, кто идет! — ухмыляясь, перебил его старик. — Ты хоть и не дурак поспорить, а про этого спорить не станешь! Американец, зуб даю! — Он окликнул ребенка. — Джо, когда ты уже вернешь себе чемпионский титул?

— Джо! — крикнул механик. — Как дела, Коричневый Бомбардир?

На их крик развернулся одинокий чернокожий мальчик с голубыми глазами, шедший в самом хвосте парада: он трогательно-робко улыбнулся и вежливо кивнул, пробормотав приветствие на немецком — единственном языке, который он знал.