Полное собрание рассказов
Шрифт:
Вдруг зазвонил телефон. Дэвид свободной рукой дернул за шнур, скидывая аппарат на пол. Умрешь тут — в таком-то шуме!..
— Дэйв, — послышался из трубки приглушенный голос. — Дэйв, это Бойл.
Во дворе опять зашуршали шины, но звук теперь удалялся, утихал.
Дэвиду не хватало сил повернуть голову к телефону. Хотелось облизать губы, но язык лишь бессильно дрогнул. Слова в трубке звучали слишком неразборчиво, он никак не мог понять их смысл.
— Слушай, я сейчас еду в Рексфорд, — говорил голос. — У моей пациентки преждевременные роды, ребенка надо срочно положить в инкубатор. Подожди немного, я загляну к тебе через пару часов…
Дэвид не спускал уплывающего
Какой зеленый получился холм… пруд у его подножья, лижущий сырые камни плотины… пара влюбленных, болтающих ногами в воде… у женщины ангельски красивое лицо… такое живое, что губы будто движутся…
Раздел 4.
РОМАНТИКА
Курт Воннегут начал публиковать свои рассказы в 1950-е годы, и большинство из них вышли в популярных глянцевых журналах того времени. Его «военные» рассказы ничуть не утратили своей актуальности, а вот рассказы, повествующие о женщинах и романтике, — отражение канувшей в Лету эпохи, которая сегодня воспринимается таким же поразительным ретро, как мир кринолинов и кавалерийских атак. Будучи на десяток лет моложе Курта Воннегута, я взрослел в пятидесятые (в 1955 г. закончил Колумбийский университет) и жил в Нью-Йорке. Как показал в своем документальном фильме «Нью-Йорк 50-х» Кальвин Тиллин, сейчас трудно вообразить себе новостные журналы того времени: тогда сотрудники четко делились по половой принадлежности: авторами статей, репортерами и редакторами неизменно были мужчины, а женщины занимались исключительно сбором информации. Работа, которую могли получить женщины, определялась их полом, а никак не способностями или талантом. Не менее трудно вообразить, что романистку Линн Шэрон Шварц не взяли на работу в издательский дом на том основании, что она вышла замуж и может родить ребенка.
И Курт Воннегут, и его жена Джейн Кокс, выпускница колледжа Суортмор, одного из лучших гуманитарных вузов США, к тому же состоявшая в уважаемом студенчеством обществе «фи-бета-каппа» (именно она заставила Курта прочитать «Братьев Карамазовых» во время медового месяца), начали учиться на старших курсах Чикагского университета одновременно. Когда Джейн забеременела, само собой разумелось, что она бросит учебу и посвятит себя роли жены и матери, и верной соратницы Курта («Она верила в его талант больше него самого», — писал их первенец Марк), а также личной секретарши — Джейн частенько отвечала вместо него на письма и выполняла просьбы литературных критиков и исследователей, пытавшихся разыскать библиографию его произведений. Будучи редактором литературного журнала Суортмора, Джейн читала и редактировала рукописи Курта, подсказывала ему идеи и изучала рынок, чтобы понять, что требуется «глянцу», и, разумеется, перепечатывала на машинке все его рукописи (в то время это входило в обязанности «жены писателя»). Помимо всего этого она растила не только собственных троих детей, но также троих сыновей сестры Курта — Алисы. Муж Алисы погиб в железнодорожной катастрофе всего за день до того, как сама она умерла от рака.
В те годы я и сам был подвержен традиционному мужскому шовинизму. А несколько десятилетий спустя одна моя бывшая подруга, выпускница гуманитарного колледжа Смита, перепечатавшая на машинке рукопись моей первой книги (в награду я подарил ей переносной радиоприемник за сорок долларов), прислала мне свою собственную книгу. Я ответил ей письмом с поздравлениями и вопросом,
Редакторами журналов (в том числе и женских) были исключительно мужчины, но Курта это вполне устраивало, поскольку его собственные представления о мужчинах и женщинах были точно такими же, что и у любого мужчины его времени. Женщины в его рассказах почти всегда привлекательны: «красивая… с милыми голубыми глазками» («Ночь для любви»), «самая хорошенькая девушка, какую ему доводилось видеть… безупречное украшеньице» («ГЛУЗ»), «хорошенькая, уверенная в себе девушка двадцати одного года» («Девичье бюро»), «Ей было восемнадцать, и она была свежей, как лепесток» («Мисс Сноу, вы уволены»), «бывшая модель и известная фигуристка» («Париж, Франция»).
С некрасивыми девушками и женщинами из рассказов в нашем разделе «Романтика» автор жесток, — возможно, чтобы сделать красавиц еще более желанными. Начальница мисс Нэнси в рассказе «Девичье бюро» — «тетка рослая, крепкая, как лось, и очень правильная». Разумеется, читателей не удивляло, что она не замужем. Им следовало удивляться, что в конечном итоге она оказывалась такой же участливой и доброй, как «симпатичная, уверенная в себе выпускница секретарского училища». Эта концовка вполне в духе О’Генри, Дэйв Эггерс позднее назовет это «воннегутовским рассказом-мышеловкой»: такой рассказ «заставляет читателя пройти через сложный (но не слишком) механизм рассказа, под конец пружина срабатывает и читатель оказывается в ловушке». Читатели популярных журналов были рады оказаться в этой ловушке, они хотели, чтобы их удивляли, и испытывали удовольствие от неожиданного, но убедительного финала. Подобный ход удовлетворял и редакторов, чьей задачей было привлечь потенциальных читателей и заставить их купить подписку.
Два рассказа в разделе «Романтика» кажутся мне наиболее убедительными и очаровательными. В каждом из них по два персонажа — мужчина и женщина, и ни в одном женщина не названа «красивой», «свежей, как лепесток» или «безупречным украшеньицем». Для меня притягательность этих историй заключается не в современной политкорректности, а в том, что они рисуют знакомые, будничные ситуации, и действие в них разворачивается в ограниченный период времени, обычно за пару часов. В обоих присутствует характерная для Воннегута «концовка-мышеловка», но в этих рассказах она естественно вытекает из поведения персонажей.
Из этих двух рассказов «Город» никогда не публиковался. Литературный агент Воннегута Кеннет Литтауэр написал: «“Город” вернулся из “Америкэн мэгэзин” и был отправлен в “Тудейз вумен”». На том все как будто и кончилось. Могу себе вообразить, что романтическая героиня, которую мужчина называет «пухлая мышка», не слишком пришлась по душе «Тудейз вумен» 1950-х годов. Рассказу не хватает гламура, который требовали редактора популярных журналов того времени; напротив — там подчеркивались «будничность и приземленность персонажей», видящих недостатки и в себе, и в человеке, который их заинтересовал.
Герои этого рассказа, вероятно, устроились на первую свою работу в большом городе, и под конец рабочего дня оба не слишком довольны своей участью. В ожидании каждый своего автобуса они критически рассматривают самих себя, а после, украдкой, друг друга. У парня — соринка в левом глазу, он рассматривает свое «покрасневшее отражение в зеркальной поверхности дешевых весов». Он старается промокнуть глаз носовым платком и думает: «Мерзкое место для жизни: куда ни повернись — сажа в глаза летит».